— Марат, отведи этого героя, — дернул двойным подбородком в сторону охранника, — в подсобку, проследи, чтоб не рыпался…
— Вы его не убьете? — взволнованно спросил Шац.
— Я даже тебя не убью, если будешь хорошо себя вести… Но в последнее время ты ведешь себя плохо, так что ничего не могу обещать…
— Эдуард Петрович, что вы такое говорите!? Я все делаю, как вы велели! После последнего разговора с вашими мальчиками, — он потрогал синеватое подглазье, — я о вас даже с мамой родной не разговариваю, не то что с ментами…
— А нет ли чего такого, что ты от меня скрываешь? — прищурившись, спросил Вульф.
Шац захлопал своими выпуклыми светло-карими глазами: то ли не понимал, к чему Эдик клонит, то ли на «дурочку играл» (с этого хитрожопого станется).
— Что зенки на меня пялишь? — осерчал Эдуард Петрович. — Я тебе не красна девица…
— Я просто вас не понимаю, — пролепетал Шац, опуская очи в пол.
— Не понимаешь, значит… Ладно сейчас объясню, — с этими словами Вульф полез в карман своей дубленки и небрежно, как другие вынимают зажигалки, достал из него золотой, утыканный каменьями, браслет. — Узнаешь?
Антиквар подался вперед и, сощурившись, уставился на украшение.
— Это османский браслет, — нервно проговорил он. — Тот самый, который я отдал взамен вашего кинжала… Но я по-прежнему не понимаю…
— Давай, чтобы тебе лишний раз не повторять «я не понимаю», я тебе все по полочкам разложу, растолкую, а ты потом ответишь на один мой вопрос… Всего на один. Лады?
Шац нервно сглотнул, в глазах вместо наигранной растерянности появилась паника. Эдуард Петрович, заметивший эту метаморфозу, многозначительно хмыкнул и заговорил:
— Два месяца назад я сказал тебе, что собираюсь свой дамасский кинжал, тот самый из гробницы Эль-Саладина, подарить послу Сирии. Через пару дней ты звонишь мне и сообщаешь, что в ваших кругах ходят слухи о том, что мой ножичек всего лишь копия того легендарного. Старинная, искусная, но копия, и лет ему всего лишь триста, а не семьсот, как мне говорили. Ты предлагаешь мне провести экспертизу, я соглашаюсь, привожу кинжал тебе и, спустя три дня, его похищают из твоего магазина вместе с другими ценностями… Я правильно излагаю? — Шац кивнул, Эдик продолжил. — Я был крайне рассержен, но ты успокоил меня, заверив, что такая приметная вещь (подлинная, как оказалось) обязательно всплывет, и мы вернем ее, а чтобы компенсировать мою потерю, ты подарил мне браслет из набора… Ты был прав — кинжал всплыл! Им убили мою мать…
Из глаз Шаца брызнули слезы, он поднял очки на лоб, вытер рукавом затертого пиджака капли влаги, скатившиеся на щеки, шмыгнул, опустил голову, а очки на место так и не вернул, забыл, наверное.
— Когда я узнал, что маю мать убили моим кинжалом, я сделал два вывода. Первый: пулю про копию пустили не случайно, кому-то нужно было, чтобы я отдал кинжал на экспертизу, потому что выкрасть его из моего дома не было никакой возможности. И второй: выкрали его для того, чтобы совершить им убийство. Как я понимаю, некто вздумал свалить свое преступление на меня. Мать мая, кинжал мой, все ясно. Только одного этот человек не учел: кинжал я покупал нелегально, то есть, документального подтверждения факту владения нет. Конечно, есть еще антиквар, поспособствующий приобретению, но антиквар этот, после убедительной просьбы, — Эдуард ткнул пальцем в фингал под глазом Шаца, — решил этот факт скрыть. Отсюда еще вывод: некто просчитался! Перемудрил! На этом я до поры успокоился…
Услышав последнее предложение, Шац вздрогнул всем своим тщедушным телом.
— Почему до поры? Эдуард Петрович, что вы такое гово…
— Я был уверен, что ты не имеешь к пропаже кинжала никакого отношения. Я знаю, какой ты трус, и считал, что против меня ты не попрешь… Даже когда ты болтнул лишнего ментовскому майоришке я не заподозрил тебя в соучастии…
— Я никогда… никогда бы не посмел…
— Вот и я так думал, — радостно сообщил Вульф. — До сегодняшнего дня. Но сегодня мне сорока на хвосте одну новость принесла… Говорят, ты активно ищешь покупателей на старинные украшения: сережечки, кольешки, браслетики… Откуда дровишки?
— Появился новый к-к-клиент… — стуча зубами, проговорил Шац. — Из провинции…
— А еще есть сведения, что ты на историческую родину намылился… Правильно, конечно, там я тебя достал бы не так скоро…
— Наговорили, наговорили на меня! Не собираюсь я, богом клянусь…
— Раскусил я тебя, Абрашка, — жестко процедил Эдуард. — В тебе жадность сильнее страха. Тот, кто подговорил тебя мой ножичек притырить, пообещал продавать сокровища моей матери через тебя. Сколько ты, иуда, процентов выторговал? Десять или двадцать?
— Эдуард Петрович, миленький, сжальтесь… — в голос зарыдал Шац, глотая слезы. — Запугали меня… Заставили…
— Сказок мне рассказывать не надо, соплями брылять тоже…
— Не убивайте! — выкрикнул антиквар, сползая со стула на пол.
— Я ж тебе говорил, что не убью, чего развопился? Только завтра чтобы духу твоего в моем городе не было…
— Завтра? Но как я смогу…
— Если в десять утра мои ребята застанут тебя здесь или на квартире, пеняй на себя. Фонарем под глазом и треснутым ребрышком не отделаешься… Две пули, как минимум: в сердце и в голову. Может и больше: они у меня любят сначала яйца отстреливать…
Эдуард Петрович поднялся с кресла, подошел к скрючившемуся на полу Шацу, взял его за шиворот, без усилий поднял, швырнул на диван. Потом склонился над ним и сказал только одно слово:
— Имя.
Антиквар поднял на Вульфа полубезумные глаза и прошептал не только имя но и фамилию.
И Эдуард Петрович все понял.
Теперь он знал, кто убил его мать.
День третий

Сергей
Тихонько, стараясь не шуметь, Сергей вошел в гостевую спальню. Аккуратно прикрыл за собой дверь. Подошел к окну, раздвинул тяжелые, не пропускающие ни единого солнечного лучика, портьеры. Тут же большое, не очень уютное помещение, озарившись светом ясного утра, преобразилось: предметы мебели заиграли, посверкивая своими никелированными ручками, фарфоровые вазы, стоящие в нише напротив окна, засветились, золотые кисти на покрывалах кресел начали переливаться…
Девушка, лежащая на круглой кровати, недовольно сморщилась, прикрыла глаза ладонью, перевернулась на другой бок. Ее короткие рыжеватые волосы, попав под солнечный луч, вспыхнули ярким пламенем.
Сергей подошел к кровати, присел на краешек. Стакан с соком, который держал все это время в руке, поставил на тумбочку.
— Анечка, уже одиннадцать, — тихо проговорил он, склоняясь к торчащему из-под щипаных бачков уху. — Пора вставать…
Девушка шумно вздохнула, потянулась, перевернулась на спину, открыла сонные глаза… и, испуганно пискнув, села на кровати.
— Что я здесь делаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71