Если можно, я сниму ее.
– Вы желаете комнату со столом, сэр? Я даю мистеру Тэпли завтрак и ужин. Днем-то он почти никогда не бывает дома, да и вы тоже, наверно. Комната ваша будет стоить десять шиллингов без стола и фунт – со столом.
– Я думаю… со столом.
– Очень хорошо, сэр. А сейчас вы уж меня извините. Я только сбегаю к Липтону за чем-нибудь вкусным вам на ужин. Вы не возражаете против телячьей котлетки в сухарях?
– Нет… мне все равно, спасибо. – Его вдруг пробрал озноб, закололо в боку, и, пошатнувшись, он вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть. – Мне бы хотелось помыться.
Она понимающе кивнула и направилась к двери, тактично пояснив:
– Ванна в конце коридора. У нас там хороший душ, сэр. Надо только сунуть пенни в автомат счетчика.
Когда она вышла, он тяжело опустился в кресло и попытался собраться с мыслями. Какое счастье, что ему удалось найти эту славную комнатку! И Дженни такая хорошая. Уж она-то не будет действовать ему на нервы, а это сейчас для него главное. До чего противно чувствовать себя таким разбитым, но после напряжения последних недель ничего другого, конечно, нельзя было ожидать. Да и потом он ведь не ел весь день, только позавтракал, а после ужина он сразу почувствует себя иначе. Но ему трудно было дышать, и это его тревожило: он узнавал старого приятеля – бронхит, который всегда подкрадывался к нему в самые неожиданные минуты. Может быть, здесь душно, вот ему и не хватает воздуха. Стефен встал, чтобы открыть окно. Однако рама слегка разбухла и не поддавалась. Он напрягся, стараясь приподнять ее, и вдруг почувствовал во рту что-то теплое – знакомый солоноватый привкус. Он приложил к губам носовой платок и, уже зная, чего следует ожидать, с отвращением взглянул на него. «Боже, – подумал он. – Неужели опять!»
И, крепко стиснув зубы, сдерживая рвущуюся наружу пенистую жижу, он бросился в ванную, поспешно наклонился над умывальником и открыл кран с холодной водой. Хорошо хоть, что он ничего не испачкал! Но кровохарканье, хотя и менее обильное, чем в последний раз, в Испании, было все же сильнее, чем тогда в монастыре Гаронды, где его впервые свалила болезнь, – он видел это по количеству алой жидкости в фарфоровой, с голубыми прожилками, раковине. И Стефена охватила бессильная ярость при воспоминании о том, как проходили эти приступы, за которыми неизменно следовали лихорадка и долгий период выздоровления. Он не хочет, не должен здесь болеть. Нечего сказать, хорошенькая награда за гостеприимство этой женщины, которая, ничего не подозревая, приютила его. Прижав к затылку мокрое полотенце, он со всею страстью отчаяния молил небо о том, чтобы его минула эта несвоевременная напасть.
Наконец кровотечение стало уменьшаться и вскоре прекратилось совсем. Стефен выпрямился, осторожно вдохнул воздух, выдохнул, облегченно улыбнулся, увидев, что кровь больше не идет, вымыл умывальник и отер полотенцем онемевшие губы. Все его движения были как-то странно замедленны, точно их делал не он, а кто-то другой, где-то очень далеко. Увидев в зеркале свое перепачканное кровью, землистое лицо, Стефен с раздражением больного подумал, что такой вот зеленоватый оттенок старые испанские живописцы любили придавать трупам. Он старательно умылся. В голове у него была какая-то удивительная, звенящая пустота, а ноги казались тяжелыми, точно были налиты свинцом. Однако мозг его работал четко, подстегиваемый настоятельной необходимостью: он должен вернуться к себе. Вот если бы ему удалось добраться до своей комнаты, запереть дверь и лечь в постель – от ужина под каким-нибудь предлогом можно отказаться, – тогда никто бы не узнал об этом неприятном происшествии. А наутро он будет совсем здоров. Собрав последние силы, Стефен двинулся в обратный путь. Медленно, держась за стены, брел он по коридору, и это ощущение слабости было таким нелепым, что он даже улыбнулся побелевшими губами. Казалось, еще одно усилие – и он достигнет цели. Но когда он был уже почти у себя и протянул руку, чтобы открыть дверь, все вокруг вдруг заколебалось, покатилось куда-то и исчезло, осталась лишь черная тьма, в которую он и провалился, бесшумно, точно в мягкие объятия вечной ночи.
Очнувшись от бесконечно долгого забытья, он почувствовал, что лежит в постели раздетый, а у ног его – бутылка с теплой водой. Через некоторое время, когда глаза его вновь обрели способность различать предметы, он увидел у своей кровати Дженни и какого-то старика в полосатой рубашке с целлулоидовым воротничком и в подтяжках.
– Он приходит в себя. – Эта традиционная фраза, произнесенная полушепотом, вызвала у Стефена мучительное ощущение неловкости. «О боже, – подумал он, – до чего же я оскандалился, каким тяжким бременем оказался для этой бедной женщины». И он виновато посмотрел на Дженни.
– У меня что-то голова закружилась… Должно быть, я потерял сознание».
– Надо думать, что да, сэр. – В ее дрожащем голосе слышалось облегчение от того, что он пришел в себя. – Если бы поблизости не оказалось мистера Тэпли, уж и не знаю, как я сумела бы уложить вас в постель.
– Мне очень неприятно, что я причинил вам столько хлопот, – пробормотал он. – Завтра я уже буду на ногах.
– Ну, это мы еще посмотрим, сэр, – заметила Дженни, решительно вздернув подбородок. – Сразу видно, что вас крепко скрутило. Я вот думаю: не позвать ли доктора?
– Нет, нет. Я и так скоро поправлюсь.
– А вы как думаете, капитан Тэпли?
– Думаю, что мы его вылечим. Смотрите, вот он уже и не такой бледный. С вами бывало так раньше, дружок?
– Нет… не совсем так, – солгал Стефен. – Я последнее время очень много работал, вот и все.
– В таком случае немножко отдыха вам вовсе не повредит. И поесть чего-нибудь тоже надо.
– Конечно, – с готовностью согласилась Дженни. – Я не стану предлагать вам сейчас котлетку, сэр… к счастью, я ее так и не поджарила. Но вы только скажите, чего вам хочется.
– Можно мне немного молока? Холодного.
– Конечно можно, сэр. И я сейчас сварю вам крепкий мясной бульон.
И Дженни вместе со стариком вышла из комнаты. Но уже минуты через три она вернулась с маленьким лакированным подносом, на котором стоял стакан и пестрый кувшин, накрытый кружевной салфеточкой с бисерными кистями. Поставив поднос подле кровати, Дженни налила Стефену молока и подождала, пока он медленными глотками выпил его. Затем унесла грязный стакан и почти тотчас принесла обратно – уже вымытый и вытертый.
– Потушить свет? – спросила она, ставя стакан на поднос, подле кровати Стефена.
– Да, выключите, пожалуйста. – У него начало ломить виски, но холодное молоко подбодрило его, и он добавил, сам не веря тому, что говорит: – Я, пожалуй, посплю.
– Вам, правда, ничего не нужно?
– Истинная правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
– Вы желаете комнату со столом, сэр? Я даю мистеру Тэпли завтрак и ужин. Днем-то он почти никогда не бывает дома, да и вы тоже, наверно. Комната ваша будет стоить десять шиллингов без стола и фунт – со столом.
– Я думаю… со столом.
– Очень хорошо, сэр. А сейчас вы уж меня извините. Я только сбегаю к Липтону за чем-нибудь вкусным вам на ужин. Вы не возражаете против телячьей котлетки в сухарях?
– Нет… мне все равно, спасибо. – Его вдруг пробрал озноб, закололо в боку, и, пошатнувшись, он вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть. – Мне бы хотелось помыться.
Она понимающе кивнула и направилась к двери, тактично пояснив:
– Ванна в конце коридора. У нас там хороший душ, сэр. Надо только сунуть пенни в автомат счетчика.
Когда она вышла, он тяжело опустился в кресло и попытался собраться с мыслями. Какое счастье, что ему удалось найти эту славную комнатку! И Дженни такая хорошая. Уж она-то не будет действовать ему на нервы, а это сейчас для него главное. До чего противно чувствовать себя таким разбитым, но после напряжения последних недель ничего другого, конечно, нельзя было ожидать. Да и потом он ведь не ел весь день, только позавтракал, а после ужина он сразу почувствует себя иначе. Но ему трудно было дышать, и это его тревожило: он узнавал старого приятеля – бронхит, который всегда подкрадывался к нему в самые неожиданные минуты. Может быть, здесь душно, вот ему и не хватает воздуха. Стефен встал, чтобы открыть окно. Однако рама слегка разбухла и не поддавалась. Он напрягся, стараясь приподнять ее, и вдруг почувствовал во рту что-то теплое – знакомый солоноватый привкус. Он приложил к губам носовой платок и, уже зная, чего следует ожидать, с отвращением взглянул на него. «Боже, – подумал он. – Неужели опять!»
И, крепко стиснув зубы, сдерживая рвущуюся наружу пенистую жижу, он бросился в ванную, поспешно наклонился над умывальником и открыл кран с холодной водой. Хорошо хоть, что он ничего не испачкал! Но кровохарканье, хотя и менее обильное, чем в последний раз, в Испании, было все же сильнее, чем тогда в монастыре Гаронды, где его впервые свалила болезнь, – он видел это по количеству алой жидкости в фарфоровой, с голубыми прожилками, раковине. И Стефена охватила бессильная ярость при воспоминании о том, как проходили эти приступы, за которыми неизменно следовали лихорадка и долгий период выздоровления. Он не хочет, не должен здесь болеть. Нечего сказать, хорошенькая награда за гостеприимство этой женщины, которая, ничего не подозревая, приютила его. Прижав к затылку мокрое полотенце, он со всею страстью отчаяния молил небо о том, чтобы его минула эта несвоевременная напасть.
Наконец кровотечение стало уменьшаться и вскоре прекратилось совсем. Стефен выпрямился, осторожно вдохнул воздух, выдохнул, облегченно улыбнулся, увидев, что кровь больше не идет, вымыл умывальник и отер полотенцем онемевшие губы. Все его движения были как-то странно замедленны, точно их делал не он, а кто-то другой, где-то очень далеко. Увидев в зеркале свое перепачканное кровью, землистое лицо, Стефен с раздражением больного подумал, что такой вот зеленоватый оттенок старые испанские живописцы любили придавать трупам. Он старательно умылся. В голове у него была какая-то удивительная, звенящая пустота, а ноги казались тяжелыми, точно были налиты свинцом. Однако мозг его работал четко, подстегиваемый настоятельной необходимостью: он должен вернуться к себе. Вот если бы ему удалось добраться до своей комнаты, запереть дверь и лечь в постель – от ужина под каким-нибудь предлогом можно отказаться, – тогда никто бы не узнал об этом неприятном происшествии. А наутро он будет совсем здоров. Собрав последние силы, Стефен двинулся в обратный путь. Медленно, держась за стены, брел он по коридору, и это ощущение слабости было таким нелепым, что он даже улыбнулся побелевшими губами. Казалось, еще одно усилие – и он достигнет цели. Но когда он был уже почти у себя и протянул руку, чтобы открыть дверь, все вокруг вдруг заколебалось, покатилось куда-то и исчезло, осталась лишь черная тьма, в которую он и провалился, бесшумно, точно в мягкие объятия вечной ночи.
Очнувшись от бесконечно долгого забытья, он почувствовал, что лежит в постели раздетый, а у ног его – бутылка с теплой водой. Через некоторое время, когда глаза его вновь обрели способность различать предметы, он увидел у своей кровати Дженни и какого-то старика в полосатой рубашке с целлулоидовым воротничком и в подтяжках.
– Он приходит в себя. – Эта традиционная фраза, произнесенная полушепотом, вызвала у Стефена мучительное ощущение неловкости. «О боже, – подумал он, – до чего же я оскандалился, каким тяжким бременем оказался для этой бедной женщины». И он виновато посмотрел на Дженни.
– У меня что-то голова закружилась… Должно быть, я потерял сознание».
– Надо думать, что да, сэр. – В ее дрожащем голосе слышалось облегчение от того, что он пришел в себя. – Если бы поблизости не оказалось мистера Тэпли, уж и не знаю, как я сумела бы уложить вас в постель.
– Мне очень неприятно, что я причинил вам столько хлопот, – пробормотал он. – Завтра я уже буду на ногах.
– Ну, это мы еще посмотрим, сэр, – заметила Дженни, решительно вздернув подбородок. – Сразу видно, что вас крепко скрутило. Я вот думаю: не позвать ли доктора?
– Нет, нет. Я и так скоро поправлюсь.
– А вы как думаете, капитан Тэпли?
– Думаю, что мы его вылечим. Смотрите, вот он уже и не такой бледный. С вами бывало так раньше, дружок?
– Нет… не совсем так, – солгал Стефен. – Я последнее время очень много работал, вот и все.
– В таком случае немножко отдыха вам вовсе не повредит. И поесть чего-нибудь тоже надо.
– Конечно, – с готовностью согласилась Дженни. – Я не стану предлагать вам сейчас котлетку, сэр… к счастью, я ее так и не поджарила. Но вы только скажите, чего вам хочется.
– Можно мне немного молока? Холодного.
– Конечно можно, сэр. И я сейчас сварю вам крепкий мясной бульон.
И Дженни вместе со стариком вышла из комнаты. Но уже минуты через три она вернулась с маленьким лакированным подносом, на котором стоял стакан и пестрый кувшин, накрытый кружевной салфеточкой с бисерными кистями. Поставив поднос подле кровати, Дженни налила Стефену молока и подождала, пока он медленными глотками выпил его. Затем унесла грязный стакан и почти тотчас принесла обратно – уже вымытый и вытертый.
– Потушить свет? – спросила она, ставя стакан на поднос, подле кровати Стефена.
– Да, выключите, пожалуйста. – У него начало ломить виски, но холодное молоко подбодрило его, и он добавил, сам не веря тому, что говорит: – Я, пожалуй, посплю.
– Вам, правда, ничего не нужно?
– Истинная правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131