Цирк загремел рукоплесканиями, затем мгновенно воцарилась тишина, как только Эмми подошла к загадочному сооружению на краю арены. Это была металлическая конструкция – нечто вроде довольно узкой стальной ленты, выкрашенной в красный, белый и синий цвета и спускавшейся почти отвесно из-под купола. Конец ленты загибался и торчал вверх.
Оркестр все убыстрял ритм, нагнетая напряжение. Эмми начала медленно взбираться по веревочной лестнице к крошечной площадке под куполом. Теперь ее фигура была уже смутно различима сквозь плавающие в воздухе завитки дыма. Освободив другой, более тяжелый велосипед от державших его клемм, она крутанула педали, повела плечом, натерла ладони мелом, подкатила машину к краю площадки и вскочила в седло. Какую-то долю секунды, тянувшуюся необычно долго, она словно висела в воздухе, в туманной дымке. Затем оркестр, который, постепенно затихая, перешел уже на зловещий, едва слышный рокот, внезапно ожил. Загремело бешеное стаккато барабанов – оно нарастало с каждой секундой, звучало все громче и громче. В это мгновение Стефен всегда испытывал непреодолимое желание зажмуриться. Джо-Джо сказал ему как-то, что для опытного и хладнокровного исполнителя этот номер не представляет большой опасности, однако центральная белая полоска, по которой должны были пройти колеса велосипеда, не достигала в ширину и шести дюймов, а после дождя или когда воздух был влажен, металлическая поверхность трамплина, сколько бы ни вытирали ее перед исполнением номера, могла оказаться предательски скользкой. Но на эти размышления времени не было – с последним оглушительным ударом барабана Эмми ринулась вниз. Она, казалось, камнем упала вниз, взлетела на загибе вверх, пролетела по воздуху тридцать футов, опустилась на деревянный помост и на той же бешеной скорости унеслась с арены.
Пока зрители неистово аплодировали, Стефен потихоньку, так как не имел на это права, выскользнул из балагана и направился к палатке, где переодевались артисты. Ему пришлось ждать минут пятнадцать. Наконец Эмми вышла, и он тотчас почувствовал, что она не в духе.
– Ну как? – спросила она.
– Твой номер прошел хорошо… очень хорошо, – заверил он ее.
– Трамплин был мокрый, весь в росе, а эти лодыри, эти fripons не потрудились вытереть его как следует. Ведь это же самоубийство – скатываться по мокрому металлу, не понимают они, что ли? Я чуть было не отказалась. – Уже бывали случаи, когда Эмми отказывалась по этой самой причине исполнять номер. В ее контракте с Пэросом это было даже оговорено. Внезапно она сказала совсем другим тоном: – Но сегодня я сама хотела сделать номер.
– Почему?
Она, казалось, не слышала его. Затем ответила, почти машинально:
– Из-за этих парней. Военных.
– Из-за солдат?
– Нет, глупенький, из-за офицеров, разумеется. Здесь в городе офицерское военное училище. Ты что, не видел, сколько их было сегодня на центральной трибуне?
– Боюсь, что не видел.
– Шикарные парни. В мундирах. Мне нравится военная форма. А уж как они старались, чтобы я обратила на них внимание! Но я, конечно, и виду не подала. Впрочем, – угрюмая морщинка меж бровей разгладилась слегка, – я добавила кое-какие штучки специально для этих мальчиков.
Стефен закусил губу, стараясь подавить мучительное чувство ревности, возбуждать которую Эмми была такой мастерицей.
После нестерпимой духоты и жары балагана на воздухе было свежо и легко дышалось.
– Пойдем погуляем по городскому валу… Там очень славно.
– Нет. Не хочется.
– Но сегодня такая чудесная ночь. Смотри – луна выходит.
– А я ухожу.
– Я не видел тебя сегодня целый день.
Лицо ее оставалось бесстрастным.
– Ну вот, теперь ты меня видел.
– На одну минуту только. Давай пройдемся.
– Сколько раз тебе говорить, что я всегда устаю после номера. Это же требует страшного напряжения. Тебе хорошо продавать программы и нугу там, внизу.
Он понял, что настаивать бесполезно, и стоически перенес разочарование, стараясь не подавать виду. Они подошли к фургону, в котором Эмми разместилась вместе с мадам Арманд, костюмершей. Целый день Эмми заполняла все мысли Стефена – он так жаждал побыть с нею, услышать от нее хотя бы одно ласковое слово, перехватить хотя бы один взгляд. Она стояла на ступеньках, вся залитая лунным светом, стройная, крепкая, соблазнительная, и ему хотелось грубо схватить ее в объятия и, силой сломив ее сопротивление, покрыть поцелуями бледное равнодушное лицо и полуоткрытый рог. Вместо этого он сказал только:
– Не забудь – мы условились на завтра. Я зайду за тобой в десять.
Она взбежала по ступенькам и скрылась в фургоне, а он все стоял и смотрел ей вслед.
Когда он шел обратно, представление уже окончилось и из большого балагана повалил народ. Все смеялись, оживленно переговаривались, жестикулировали. Все возвращались к своим уютным, привычным домашним очагам, и все, казалось, были счастливы, довольны жизнью и собой. Радостно-приподнятое настроение Стефена сменилось необъяснимым чувством беспокойства, тревоги. Он не мог заставить себя вернуться в свой фургон, где его ждали насмешки Джо-Джо и храп Жана-Батиста. И он направился к городскому валу один.
8
В это пасмурное, безветренное утро Эмми удивила и порадовала его своей пунктуальностью. Она была почти готова, когда он зашел за ней, и через несколько минут они уже катили на велосипедах по направлению к Луаре. Анжер с его романскими крепостными стенами, тонким шпилем собора св.Маврикия и высокими аркадами здания префектуры таял в мерцающей дымке. Как всегда, Эмми помчалась вперед с бешеной скоростью, низко пригнувшись к рулю. Ноги у нее работали словно шатуны. Ей явно хотелось одного – оставить Стефена далеко позади. Он купил свой велосипед по дешевке из первого жалованья. Это была устаревшая модель, однако свежий воздух и здоровая деревенская пища восстановили силы Стефена, он заметно окреп за последнее время и, хотя на подъемах ему приходилось туго, все же выдерживал темп и не отставал от Эмми.
Но вот они свернули влево, проехали рощицу, и долина Луары открылась их взору во всем своем великолепии: широкая величественная река, вся залитая мирным солнечным светом, лениво катила свои воды мимо золотистых песчаных отмелей, маленьких изумрудно-зеленых островков и высоких, крутых, поросших ивняком откосов, где у причала дремали на воде плоскодонные баркасы. Выехали на извилистую тропинку, и колеса велосипедов стали увязать в песке. Эмми убавила скорость. За плотной стеной буковых зарослей мелькнули серые замшелые стены и остроконечные башни старинного замка.
Красота пейзажа ударила Стефену в голову, как вино. Хмелея от восторга, он взглянул на свою спутницу, хотел было что-то крикнуть, но благоразумно воздержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Оркестр все убыстрял ритм, нагнетая напряжение. Эмми начала медленно взбираться по веревочной лестнице к крошечной площадке под куполом. Теперь ее фигура была уже смутно различима сквозь плавающие в воздухе завитки дыма. Освободив другой, более тяжелый велосипед от державших его клемм, она крутанула педали, повела плечом, натерла ладони мелом, подкатила машину к краю площадки и вскочила в седло. Какую-то долю секунды, тянувшуюся необычно долго, она словно висела в воздухе, в туманной дымке. Затем оркестр, который, постепенно затихая, перешел уже на зловещий, едва слышный рокот, внезапно ожил. Загремело бешеное стаккато барабанов – оно нарастало с каждой секундой, звучало все громче и громче. В это мгновение Стефен всегда испытывал непреодолимое желание зажмуриться. Джо-Джо сказал ему как-то, что для опытного и хладнокровного исполнителя этот номер не представляет большой опасности, однако центральная белая полоска, по которой должны были пройти колеса велосипеда, не достигала в ширину и шести дюймов, а после дождя или когда воздух был влажен, металлическая поверхность трамплина, сколько бы ни вытирали ее перед исполнением номера, могла оказаться предательски скользкой. Но на эти размышления времени не было – с последним оглушительным ударом барабана Эмми ринулась вниз. Она, казалось, камнем упала вниз, взлетела на загибе вверх, пролетела по воздуху тридцать футов, опустилась на деревянный помост и на той же бешеной скорости унеслась с арены.
Пока зрители неистово аплодировали, Стефен потихоньку, так как не имел на это права, выскользнул из балагана и направился к палатке, где переодевались артисты. Ему пришлось ждать минут пятнадцать. Наконец Эмми вышла, и он тотчас почувствовал, что она не в духе.
– Ну как? – спросила она.
– Твой номер прошел хорошо… очень хорошо, – заверил он ее.
– Трамплин был мокрый, весь в росе, а эти лодыри, эти fripons не потрудились вытереть его как следует. Ведь это же самоубийство – скатываться по мокрому металлу, не понимают они, что ли? Я чуть было не отказалась. – Уже бывали случаи, когда Эмми отказывалась по этой самой причине исполнять номер. В ее контракте с Пэросом это было даже оговорено. Внезапно она сказала совсем другим тоном: – Но сегодня я сама хотела сделать номер.
– Почему?
Она, казалось, не слышала его. Затем ответила, почти машинально:
– Из-за этих парней. Военных.
– Из-за солдат?
– Нет, глупенький, из-за офицеров, разумеется. Здесь в городе офицерское военное училище. Ты что, не видел, сколько их было сегодня на центральной трибуне?
– Боюсь, что не видел.
– Шикарные парни. В мундирах. Мне нравится военная форма. А уж как они старались, чтобы я обратила на них внимание! Но я, конечно, и виду не подала. Впрочем, – угрюмая морщинка меж бровей разгладилась слегка, – я добавила кое-какие штучки специально для этих мальчиков.
Стефен закусил губу, стараясь подавить мучительное чувство ревности, возбуждать которую Эмми была такой мастерицей.
После нестерпимой духоты и жары балагана на воздухе было свежо и легко дышалось.
– Пойдем погуляем по городскому валу… Там очень славно.
– Нет. Не хочется.
– Но сегодня такая чудесная ночь. Смотри – луна выходит.
– А я ухожу.
– Я не видел тебя сегодня целый день.
Лицо ее оставалось бесстрастным.
– Ну вот, теперь ты меня видел.
– На одну минуту только. Давай пройдемся.
– Сколько раз тебе говорить, что я всегда устаю после номера. Это же требует страшного напряжения. Тебе хорошо продавать программы и нугу там, внизу.
Он понял, что настаивать бесполезно, и стоически перенес разочарование, стараясь не подавать виду. Они подошли к фургону, в котором Эмми разместилась вместе с мадам Арманд, костюмершей. Целый день Эмми заполняла все мысли Стефена – он так жаждал побыть с нею, услышать от нее хотя бы одно ласковое слово, перехватить хотя бы один взгляд. Она стояла на ступеньках, вся залитая лунным светом, стройная, крепкая, соблазнительная, и ему хотелось грубо схватить ее в объятия и, силой сломив ее сопротивление, покрыть поцелуями бледное равнодушное лицо и полуоткрытый рог. Вместо этого он сказал только:
– Не забудь – мы условились на завтра. Я зайду за тобой в десять.
Она взбежала по ступенькам и скрылась в фургоне, а он все стоял и смотрел ей вслед.
Когда он шел обратно, представление уже окончилось и из большого балагана повалил народ. Все смеялись, оживленно переговаривались, жестикулировали. Все возвращались к своим уютным, привычным домашним очагам, и все, казалось, были счастливы, довольны жизнью и собой. Радостно-приподнятое настроение Стефена сменилось необъяснимым чувством беспокойства, тревоги. Он не мог заставить себя вернуться в свой фургон, где его ждали насмешки Джо-Джо и храп Жана-Батиста. И он направился к городскому валу один.
8
В это пасмурное, безветренное утро Эмми удивила и порадовала его своей пунктуальностью. Она была почти готова, когда он зашел за ней, и через несколько минут они уже катили на велосипедах по направлению к Луаре. Анжер с его романскими крепостными стенами, тонким шпилем собора св.Маврикия и высокими аркадами здания префектуры таял в мерцающей дымке. Как всегда, Эмми помчалась вперед с бешеной скоростью, низко пригнувшись к рулю. Ноги у нее работали словно шатуны. Ей явно хотелось одного – оставить Стефена далеко позади. Он купил свой велосипед по дешевке из первого жалованья. Это была устаревшая модель, однако свежий воздух и здоровая деревенская пища восстановили силы Стефена, он заметно окреп за последнее время и, хотя на подъемах ему приходилось туго, все же выдерживал темп и не отставал от Эмми.
Но вот они свернули влево, проехали рощицу, и долина Луары открылась их взору во всем своем великолепии: широкая величественная река, вся залитая мирным солнечным светом, лениво катила свои воды мимо золотистых песчаных отмелей, маленьких изумрудно-зеленых островков и высоких, крутых, поросших ивняком откосов, где у причала дремали на воде плоскодонные баркасы. Выехали на извилистую тропинку, и колеса велосипедов стали увязать в песке. Эмми убавила скорость. За плотной стеной буковых зарослей мелькнули серые замшелые стены и остроконечные башни старинного замка.
Красота пейзажа ударила Стефену в голову, как вино. Хмелея от восторга, он взглянул на свою спутницу, хотел было что-то крикнуть, но благоразумно воздержался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131