– По-видимому, – сказала она очень тихо, предварительно удостоверившись, что их никто не подслушивает, – мне придется начать с начала. Ты ничего не знаешь?
– Ничего.
– Ну так вот… в дополнение ко всем неприятностям… – она собралась с силами перед мучительным признанием, – …мы расстаемся с усадьбой.
Стефен, казалось, не понял ее.
– Расстаетесь? Почему?
– Мы вынуждены продать дом.
Он в изумлении посмотрел на нее.
– Но ведь… это собственность церкви, и он не может быть продан.
– Церковная комиссия разрешила это отцу… принимая во внимание наши обстоятельства… при условии, что мы будем жить по-прежнему недалеко от церкви.
Наступила пауза.
– Куда же вы переезжаете?
– В ужасный маленький домишко на пустыре. Один из тех, что выстроил Моулд, – без всякого вида из окон, без сада, всего четыре комнаты и такие крошечные, что негде повернуться. Ах, боже мой, боже мой, это просто невыносимо!
Даже несмотря на отчаяние, с каким она, запинаясь, выговаривала эти слова и снова переживала постигшую ее беду, Каролина не могла не заметить, как мало взволновали брата эти страшные вести. Он с поистине непостижимым спокойствием молча смотрел на нее. Затем сказал:
– А мне казалось, что тебе нравятся небольшие коттеджи. Я часто слышал, как ты жаловалась, что наш дом слишком велик и старомоден и тебе трудно поддерживать в нем порядок. Вполне может статься, что этот кирпичный домик ты найдешь более удобным.
– Да как ты можешь так говорить?! – внезапно вспылила она. – Это был дом Десмондов на протяжении двухсот лет. Ты знаешь, как гордится им отец, как он его любит. Сама земля, на которой он стоит, священна для нашей семьи. Неужели все это тебе безразлично?
– Совершенно безразлично, – сказал он после минутного размышления. – Когда-то для меня это много значило. А теперь нет. – Он помолчал. – Кто же его покупает?
– Ты не догадываешься?
– Моулд?
Она кивнула. На глазах ее выступили слезы горечи.
– Он скупил уйму земли вокруг Стилуотера. Поговаривают, что он собирается поставить цементный заводик на холмах Даунс, возле старой каменоломни, как раз напротив нашего дома. Это просто неслыханно… весь чудесный пейзаж будет испорчен… исчезнет вся красота. Как подумаю, до чего изменился Сассекс, хочется сесть и заплакать. Все красивые места испоганены, поместья гибнут, землю делят на клочки, повсюду дешевые кинематографы и танцульки, ни одной приличной горничной не достанешь, в лавках и магазинах – одно хамство: о вежливости и элементарных приличиях и думать забыли.
Он вернул ее к прежней теме разговора:
– Ты не рассказала мне, как же это случилось.
Она чуть не подавилась сухим пирожным, от которого машинально откусила кусок.
– Все получилось из-за мамы. Ты ведь знаешь, какая она всегда была… никакой экономии, никакой бережливости, ни малейшего представления о стоимости денег. Когда она уезжала в санатории и на курорты, мы считали, что у нее есть свои средства, какой-то небольшой капитал, о котором она нам не говорила. И представь себе, мой дорогой, все это оказалось не так. Ровно год назад мы неожиданно выяснили, что она попала в лапы ростовщиков – двух отвратительных типов из Сити, которые однажды явились к нам и стали угрожать отцу судебным преследованием, если он не заплатит маминых долгов. Понимаешь… – Каролина запнулась. – Последние несколько лет мама… мама подписала довольно много векселей на солидную сумму.
– Сколько же это составило?
– Почти десять тысяч фунтов. Конечно, – поспешила пояснить Каролина, – на руки она получила гораздо меньше, но проценты оказались такие неслыханные, что в результате долг ее вылился в эту сумму. Это было самое настоящее вымогательство, шантаж, если угодно, но отец решил уплатить, чтобы его не таскали по судам, так как против мамы, конечно, был бы возбужден процесс. «Лучше с честью разориться, – сказал он, – чем вынести еще и этот позор…»
– В дополнение к тому, которым я покрыл его, – мягко докончил за нее Стефен.
Она отвернулась и некоторое время смотрела печальным и в то же время осуждающим взглядом на панораму печных труб, расплывавшуюся за неровным оконным стеклом.
– А разве Хьюберт ничем не мог помочь? Или Джофри?
Она отрицательно покачала головой.
– Им самим нелегко приходится. Хьюберта совсем замучили налоги и высокие ставки, которые он был вынужден установить рабочим. Фруктовый сад не дает больше никакой прибыли. А Джофри, насколько мне известно, заложил Броутон. – Помолчав немного, она добавила: – Мы вообще почти не видим их.
– М-да! – сказал он наконец. – Мама, конечно, пожила в свое удовольствие. И я в известном смысле всегда восторгался ею; делала все, что хотела. А где она сейчас?
Каролина выпрямилась, затем сдавленным голосом, с видом человека, вынужденного открыть последнюю мучительную тайну, сказала:
– В частной психиатрической клинике в Дулвиче.
Стефен с минуту смотрел на нее удивленными глазами, затем громко расхохотался. Каролина побелела: пораженная и расстроенная, она глядела на него, не в силах слова вымолвить от возмущения. Господи боже, что с ним такое, как он может так постыдно вести себя? Она вспомнила слова Клэр, которая в одной из своих долгих бесед с нею, пытаясь оправдать Стефена, сказала, что все художники – люди крайне неуравновешенные. Неужели он тоже не вполне нормален? Она в тревоге нагнулась к нему и потрясла его за плечо.
– Не смей! Ты что, с ума сошел?
– Извини, пожалуйста, – сказал он, совладав, наконец, с собой. – Мне просто показалось это занятным окончанием удивительно веселой жизни.
– Веселой! Да у тебя нет сердца! Мне… мне стыдно за тебя.
– Послушай, Кэрри, не надо всех подряд жалеть, в том числе и себя. Я знал людей, чья жизнь, была куда более тяжкой, чем твоя сейчас или когда-либо прежде. Я жил в Испании у одной старой слепой женщины. Трудно представить себе, как она существовала: вечно полуголодная, чуть не замерзая зимой и едва дыша от зноя летом, она не только жестоко страдала от нужды, но и познала весь ужас полного одиночества, и все же никогда не жаловалась. Не надо так унывать.
– Да как же я могу не унывать, когда все так плохо? Если бы еще ты был хорошим сыном, жил дома, стал священником и помогал отцу управляться с делами, в том числе и с мамой, мы бы сейчас по-прежнему жили в Стилуотере. Ты пользовался бы любовью, уважением…
– А теперь меня ненавидят и презирают…
– Стефен! – она снова нагнулась к нему и даже просительным жестом положила ему руку на плечо. – Ведь и сейчас еще не поздно. Ты так нужен отцу. Он все еще…
– Ради всего святого, Кэрри! – резко оборвал он ее. – Ты же знаешь, что я женат. Неужели ты хочешь, чтобы в вашем четырехкомнатном домике поселились еще мы двое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131