– А это не только мое мнение, хоть оно, может, и немногого стоит. – На какую-то долю секунды мутные глазки Моулда встретились с открытым взглядом контр-адмирала. – Адвокат Шарп и Джо Кордли такого же мнения.
– Правильно он говорит, – решительно подтвердил Кордли. – Могу поклясться на библии.
– Не мне, конечно, советовать вам, только, будь я председателем, я бы пошел и взглянул на них.
Тринг почувствовал некоторое беспокойство. В глазах Моулда поблескивал огонек, который ему совсем не нравился. Подумав немного, он нехотя распростился с приятными мыслями о гольфе и сказал:
– У вас с собой этот ключ?
– С собой, сэр. И мы с Джо оба сейчас свободны.
– Тогда пошли.
Они вышли из здания Окружного совета и, сев в машину контр-адмирала, выехали на шоссе. В Чарминстере Моулд предложил прихватить с собой Шарпа и Саттона. На это потребовалось время, и, когда пять членов комиссии подъехали к Мемориальному залу, было уже темно. Моулд молча отпер дверь. Зал был пуст: Стефен ушел около часа назад. Кордли с многозначительным видом включил свет. И взорам их предстали панно.
Трингу прежде всего бросилось в глаза то, которое Стефен назвал «Дары миру». На переднем плане – молодая женщина как бы протягивает зрителю младенца, а за нею – золотистое поле пшеницы, фруктовые сады и множество народу: жницы, жнецы, веселые крестьянские лица. Глядя на эту картину, Тринг почувствовал, что тревога его улетучивается, сменяясь теплой волной облегчения. Это была хорошая, можно сказать, превосходная работа, глубоко впечатляющая, необычная, – словом, панно очень понравилось ему. Однако когда он повернулся ко второму полотну – «Это ты, Армагеддон!» – где было изображено множество солдат и орудий, а рядом – ликующие толпы, оркестры, знамена, колышущиеся под темным грозовым небом, – в нем снова пробудились опасения, которые еще больше усилились и превратились уже в страшную уверенность, когда он поспешно, с возрастающей тревогой окинул взглядом третье панно – «Насилие над миром» и четвертое – «Плоды войны». Это были картины невероятной силы: одна (насколько мог это понять его потрясенный ум) представляла собой сложную композицию, изображающую ужасы войны, а другая – тяжкие ее последствия: голод, эпидемии, разрушенные деревни, сожженные жилища, осквернение цветущего пейзажа, изображенного на первом плане, и на все это, рыдая, смотрит обнаженная женщина. А от последнего полотна – «Пробуждение мертвых» – у Тринга и вовсе глаза вылезли на лоб. О чем, черт побери, думал этот парень, изображая таких людей! Да это даже и не люди, а трупы, обезображенные, голые, иные без ног, тут и женщины и мужчины, и все они выходят из могил на трубный зов архангела! Никогда, даже в самых диких кошмарах, не снилось ему такой страшной катастрофы. И в появлении этих творений повинен он, контр-адмирал Реджинальд Тринг, ибо ведь он фактически навязал этого треклятого Десмонда членам комиссии.
А они молча наблюдали за ним, ожидая, что он скажет. Контр-адмирал пожал плечами: в недостатке мужества его никогда нельзя было упрекнуть.
– Что ж, джентльмены… это очень разочаровывающее зрелище.
– Разочаровывающее?! – Кордли чуть не хватил удар от возмущения. – Да это же надругательство над нами, самое настоящее надругательство!
– Вы только посмотрите на вон этих… – Моулд кивнул на последнее панно. – Ведь они все голые… как есть голые. Мало того: тут и мужчины и женщины, и у всех все наружу.
Тринг отвел в сторону взгляд и посмотрел на Саттона. Но кроткий банкир совсем побелел и не был склонен помочь ему.
– Да, джентльмены, все это весьма огорчительно. Я должен немедленно повидать настоятеля.
Тут заговорил Шарп, дотоле молча, внимательно разглядывавший картины.
– Позвольте обратить ваше внимание на такую подробность. – И он указал на одну из деталей в сложной композиции третьего панно. – Что, по-вашему, делают тут эти солдаты? Может, кто-нибудь из присутствующих наделен большим художественным воображением, чем я, и объяснит, как это называется?
– Боже правый! – невольно вырвалось у Тринга.
И среди поднявшегося ропота Моулд вкрадчиво добавил:
– Это-то и заставило нас пригласить вас сюда.
Контр-адмирал, поджав губы, решил положить конец осмотру. И неожиданно объявил:
– Назначаю на завтра экстренное заседание комиссии. Ровно в девять утра. И приглашу на него Десмонда. А пока прошу воздержаться от публичного обсуждения этого вопроса. Доброй ночи.
На следующее утро, в указанное время, Стефен, нимало не догадываясь о грозящей ему беде, предстал перед комиссией. Не зная о причинах вызова – по телефону Тринг ничего ему не сказал, – он был в превосходном настроении. Правда, он устал и нервы у него были несколько натянуты после многих недель неослабного труда, но сознание удачи окрыляло его. Работа подходила к концу, и он знал, что картины получились хорошие. Через несколько дней он покажет панно комиссии. Об этом, должно быть, они и хотят с ним поговорить.
– Мистер Десмонд, я должен сообщить вам, что мы видели ваши картины. Это совершенно скандальное зрелище.
Удар был настолько неожиданным, что Стефен растерялся. Не сумев справиться с собой, он вздрогнул и страшно побледнел, глаза его потемнели, и взгляд стал почти жестким. Но, прежде чем он успел раскрыть рот, Тринг продолжал:
– Я лично просто не понимаю, как вы могли в такой оскорбительной форме воплотить наши пожелания.
Стефен с трудом перевел дух – так сдавило вдруг грудь.
– Что же оскорбительного в моей работе?
– Сама цель, во имя которой мы все это затеяли, требует чего-то благородного и героического. Группа военных разных родов войск, шагающая с флагом… Или раненый, который бредет, опираясь на плечо товарища, или, скажем, сестры милосердия… – Стефена передернуло. – А вы вместо этого создаете… картины, совершенно чуждые нам по духу… изображаете человеческое страдание в какой-то, мягко выражаясь, патологической и унизительной форме.
– Я же рассказывал вам о своих замыслах, прежде чем начать работу. Мне казалось, что вы их одобрили.
– Ни один здравомыслящий человек не может одобрить эти панно.
– А вы достаточно компетентны, чтобы судить о них?
– Вы считали нас достаточно компетентными, когда мы вам их заказывали.
Пламя ярости вспыхнуло в груди Стефена.
– В таком случае, может быть, вы будете так любезны и уточните, чем именно вам не нравятся мои полотна?
– Уточним, уточним! – воскликнул Кордли, распаляясь и переходя на вульгарный жаргон. – Ты что, думал, нам могут прийтись по вкусу твои калеки и слепые… голые бабы… шлюхи?.. Чего уж там, чистое непотребство, распутство!
– Хватит! – резко оборвал его Тринг. За время, истекшее со вчерашнего вечера, он тщательно взвесил, в какое положение попал и как из него лучше выйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131