— Прошу не отставать. А вы чего глаза пялите! — окрикнул он солдат.
Те подтянулись и выровняли шаг.
Когда вошли в «Итальянский зал», освещенный только одной свечой, горевшей в углу на ломберном столе, офицер приказал остановиться.
Всмотревшись в полумрак, Якушкин увидел неподалеку от стола высокого генерала, разглядывающего какую-то картину.
— Ступайте к его превосходительству генералу Левашеву, — приказал офицер.
Услышав приближающиеся шаги, Левашев сел за стол и жестом пригласил сесть и Якушкина.
— К Тайному обществу принадлежали? — спросил генерал, как только они остались наедине.
— Принадлежал, — ответил Якушкин.
Радостное мгновенное удивление скользнуло по лицу Левашева.
— Какие действия сего Общества можете назвать? — с живостью спросил он.
— Действий Тайного общества никаких не знаю.
Левашев досадливо поморщился.
— Знаете, Якушкин, начало нашего разговора мне весьма и весьма понравилось. Вот, наконец, подумал я, вижу перед собою умного человека, который не хочет зря отнимать времени ни у себя, ни у меня! И вдруг это ненужное запирательство! Нам ведь отлично известно, что еще в тысяча восемьсот восемнадцатом году, на совещании ваших единомышленников, посвященном вопросу о цареубийстве, на вас пал жребий совершить оное.
— Вы ошибаетесь, ваше превосходительство, — после некоторого раздумья сказал Якушкин.
— Ну вот, опять запирательство! — недовольно протянул Левашев.
— Позвольте мне договорить, — продолжал Якушкин, — я хочу сказать, что вас неправильно осведомили об этом совещании. Жеребьевки на нем никакой не было, а я сам вызвался нанести удар императору, обманувшему наши лучшие чаяния, вверившему судьбу родины гнусному Аракчееву. Я никому не хотел уступить чести истребить тирана.
Левашев несколько мгновений изумленно глядел на Якушкина, потом схватил перо и, разбрызгивая чернила, стал торопливо записывать только что слышанные слова.
— Вы сказали, что не хотели уступить чести… — не отрываясь от бумаги, как бы, между прочим, спросил он, — чести свершения этого ужасного намерения… кому? Не припомните ли?
— Нет, ваше превосходительство, не помню, да и припоминать не стану, ибо, вступая в Тайное общество, я дал обещание никогда никого не называть…
— Вас связывают эти дурацкие масонские клятвы над шпагой? — презрительно усмехнулся генерал.
— Нет, меня связывает честное слово, которое…
— Не назовете? — грозно перебил Левашев. — Так вас заставят назвать! Я должен вам напомнить, что в России есть пытка.
Якушкин поклонился:
— Весьма благодарен, генерал, за это напоминание. Благодаря ему, я еще более, нежели прежде, сознаю обязанность никого не называть.
Левашев вскочил с места и стал шагать взад и вперед мимо ломберного столика. И так же быстро скользила по залу его огромная тень, ломаясь у стены и подползая к самому потолку.
Якушкин внимательно всматривался в висящий напротив портрет какого-то католического духовного лица. В этой бритой физиономии, в пронизывающем взгляде жестких глаз, в сухом складе рта было что-то напоминающее Левашева.
«Это, должно быть, какой-нибудь из римских пап», — подумал Якушкин и сделал движение к портрету, чтобы прочесть медную дощечку, прибитую на нижнем крае бронзовой рамы.
— Куда вы? — быстро подходя к нему, спросил Левашев.
— Я хотел узнать, кто это здесь изображен, — кивая на портрет, ответил Якушкин.
Левашев сам нагнулся над надписью, поблескивающей от света свечи.
— Это папа Климент Девятый, — проговорил он.
— Я так и думал, — улыбнулся Якушкин, — этот папа, насколько я помню, всю жизнь трусливо лавировал между честью, и бесчестьем, и, в конце концов, его политика привела к тому, что…
— Послушайте, Якушкин, — перебил Левашев, — меня в весьма малой степени интересует биография этого папы…
— Очень жаль, генерал, — она крайне поучительна для любого государственного деятеля.
Левашев вдруг взял Якушкина за локоть и заговорил по-французски:
— Вот что, Якушкин, сейчас я говорю с вами не как судья, а как дворянин с дворянином. Я не вижу никакого смысла в том, что вы хотите принести себя в жертву людям, которые вас назвали и предали.
Якушкин освободил свой локоть от генеральской руки и проговорил невозмутимым тоном, тоже по-французски:
— Мне кажется, что я присутствую здесь совсем не затем, чтобы обсуждать поведение моих товарищей.
— Однако все ваши товарищи показывают, что цель вашего Общества была заменить самодержавие представительным правлением.
— Возможно, — согласился Якушкин.
Левашев задал еще несколько вопросов, из которых было видно, что ему уже были известны и конституция Никиты Муравьева, и «Русская правда» Пестеля.
Якушкин отзывался полным их неведением.
— Ну, а вы сами, как член Общества, делали что-нибудь сообразное с вашими убеждениями? — наконец, спросил Левашев с нетерпением.
Якушкин утвердительно кивнул головой:
— Я много занимался отысканием способа уничтожить крепостное состояние в России.
— Что вы можете сказать об этом? — уже устало спросил Левашев.
— То, что это такой узел, который должен быть развязан правительством, или, в противном случае, насильственно разорванный, он может иметь самые грозные последствия.
Не добившись более никаких признаний, Левашев дал подписать Якушкину запачканный чернилами, неразборчиво заполненный лист его показаний и предложил ему выйти в соседний зал.
Здесь тоже были часовые, а возле широкого подоконника стояла какая-то фигура в форме дворцового ведомства.
Якушкин подходил то к одной, то к другой картине, Часовые следили за каждым его шагом.
Особенно долго стоял он у полотна Сальватора Роза «Блудный сын». Его занимала не фигура коленопреклоненного сына, а ощущение стихийной силы, какою веяло от неба, облаков и всего пейзажа, изображенного на этой замечательной картине.
— Ваше благородие, — окликнул его фельдъегерь, которого он раньше не заметил, — пожалуйте-с обратно!
Когда Якушкин возвратился в «Итальянский зал», кроме Левашева, у ломберного стола стоял еще кто-то, высокий и прямой.
Подождав некоторое время, Левашев осторожно окликнул:
— Ваше величество!
Царь резко обернулся и поманил к себе Якушкина.
— Ближе, ближе. Да ну же! Нарушить присягу не боялись, а подойти боитесь!
Якушкин подошел так близко, что ему стали видны колючие зрачки царских глаз.
— Вы знаете, что вас ожидает на том свете? — негромкой скороговоркой спросил царь. — Вас ожидают муки проклятья. Мнение людей вы, конечно, презираете. А то, что ожидает вас на том свете, должно ужаснуть даже вас… Но я не хочу вас губить, я пришлю вам священника, которому вы откроете душу…
Якушкин едва удержался, чтобы не улыбнуться этой хитрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
Те подтянулись и выровняли шаг.
Когда вошли в «Итальянский зал», освещенный только одной свечой, горевшей в углу на ломберном столе, офицер приказал остановиться.
Всмотревшись в полумрак, Якушкин увидел неподалеку от стола высокого генерала, разглядывающего какую-то картину.
— Ступайте к его превосходительству генералу Левашеву, — приказал офицер.
Услышав приближающиеся шаги, Левашев сел за стол и жестом пригласил сесть и Якушкина.
— К Тайному обществу принадлежали? — спросил генерал, как только они остались наедине.
— Принадлежал, — ответил Якушкин.
Радостное мгновенное удивление скользнуло по лицу Левашева.
— Какие действия сего Общества можете назвать? — с живостью спросил он.
— Действий Тайного общества никаких не знаю.
Левашев досадливо поморщился.
— Знаете, Якушкин, начало нашего разговора мне весьма и весьма понравилось. Вот, наконец, подумал я, вижу перед собою умного человека, который не хочет зря отнимать времени ни у себя, ни у меня! И вдруг это ненужное запирательство! Нам ведь отлично известно, что еще в тысяча восемьсот восемнадцатом году, на совещании ваших единомышленников, посвященном вопросу о цареубийстве, на вас пал жребий совершить оное.
— Вы ошибаетесь, ваше превосходительство, — после некоторого раздумья сказал Якушкин.
— Ну вот, опять запирательство! — недовольно протянул Левашев.
— Позвольте мне договорить, — продолжал Якушкин, — я хочу сказать, что вас неправильно осведомили об этом совещании. Жеребьевки на нем никакой не было, а я сам вызвался нанести удар императору, обманувшему наши лучшие чаяния, вверившему судьбу родины гнусному Аракчееву. Я никому не хотел уступить чести истребить тирана.
Левашев несколько мгновений изумленно глядел на Якушкина, потом схватил перо и, разбрызгивая чернила, стал торопливо записывать только что слышанные слова.
— Вы сказали, что не хотели уступить чести… — не отрываясь от бумаги, как бы, между прочим, спросил он, — чести свершения этого ужасного намерения… кому? Не припомните ли?
— Нет, ваше превосходительство, не помню, да и припоминать не стану, ибо, вступая в Тайное общество, я дал обещание никогда никого не называть…
— Вас связывают эти дурацкие масонские клятвы над шпагой? — презрительно усмехнулся генерал.
— Нет, меня связывает честное слово, которое…
— Не назовете? — грозно перебил Левашев. — Так вас заставят назвать! Я должен вам напомнить, что в России есть пытка.
Якушкин поклонился:
— Весьма благодарен, генерал, за это напоминание. Благодаря ему, я еще более, нежели прежде, сознаю обязанность никого не называть.
Левашев вскочил с места и стал шагать взад и вперед мимо ломберного столика. И так же быстро скользила по залу его огромная тень, ломаясь у стены и подползая к самому потолку.
Якушкин внимательно всматривался в висящий напротив портрет какого-то католического духовного лица. В этой бритой физиономии, в пронизывающем взгляде жестких глаз, в сухом складе рта было что-то напоминающее Левашева.
«Это, должно быть, какой-нибудь из римских пап», — подумал Якушкин и сделал движение к портрету, чтобы прочесть медную дощечку, прибитую на нижнем крае бронзовой рамы.
— Куда вы? — быстро подходя к нему, спросил Левашев.
— Я хотел узнать, кто это здесь изображен, — кивая на портрет, ответил Якушкин.
Левашев сам нагнулся над надписью, поблескивающей от света свечи.
— Это папа Климент Девятый, — проговорил он.
— Я так и думал, — улыбнулся Якушкин, — этот папа, насколько я помню, всю жизнь трусливо лавировал между честью, и бесчестьем, и, в конце концов, его политика привела к тому, что…
— Послушайте, Якушкин, — перебил Левашев, — меня в весьма малой степени интересует биография этого папы…
— Очень жаль, генерал, — она крайне поучительна для любого государственного деятеля.
Левашев вдруг взял Якушкина за локоть и заговорил по-французски:
— Вот что, Якушкин, сейчас я говорю с вами не как судья, а как дворянин с дворянином. Я не вижу никакого смысла в том, что вы хотите принести себя в жертву людям, которые вас назвали и предали.
Якушкин освободил свой локоть от генеральской руки и проговорил невозмутимым тоном, тоже по-французски:
— Мне кажется, что я присутствую здесь совсем не затем, чтобы обсуждать поведение моих товарищей.
— Однако все ваши товарищи показывают, что цель вашего Общества была заменить самодержавие представительным правлением.
— Возможно, — согласился Якушкин.
Левашев задал еще несколько вопросов, из которых было видно, что ему уже были известны и конституция Никиты Муравьева, и «Русская правда» Пестеля.
Якушкин отзывался полным их неведением.
— Ну, а вы сами, как член Общества, делали что-нибудь сообразное с вашими убеждениями? — наконец, спросил Левашев с нетерпением.
Якушкин утвердительно кивнул головой:
— Я много занимался отысканием способа уничтожить крепостное состояние в России.
— Что вы можете сказать об этом? — уже устало спросил Левашев.
— То, что это такой узел, который должен быть развязан правительством, или, в противном случае, насильственно разорванный, он может иметь самые грозные последствия.
Не добившись более никаких признаний, Левашев дал подписать Якушкину запачканный чернилами, неразборчиво заполненный лист его показаний и предложил ему выйти в соседний зал.
Здесь тоже были часовые, а возле широкого подоконника стояла какая-то фигура в форме дворцового ведомства.
Якушкин подходил то к одной, то к другой картине, Часовые следили за каждым его шагом.
Особенно долго стоял он у полотна Сальватора Роза «Блудный сын». Его занимала не фигура коленопреклоненного сына, а ощущение стихийной силы, какою веяло от неба, облаков и всего пейзажа, изображенного на этой замечательной картине.
— Ваше благородие, — окликнул его фельдъегерь, которого он раньше не заметил, — пожалуйте-с обратно!
Когда Якушкин возвратился в «Итальянский зал», кроме Левашева, у ломберного стола стоял еще кто-то, высокий и прямой.
Подождав некоторое время, Левашев осторожно окликнул:
— Ваше величество!
Царь резко обернулся и поманил к себе Якушкина.
— Ближе, ближе. Да ну же! Нарушить присягу не боялись, а подойти боитесь!
Якушкин подошел так близко, что ему стали видны колючие зрачки царских глаз.
— Вы знаете, что вас ожидает на том свете? — негромкой скороговоркой спросил царь. — Вас ожидают муки проклятья. Мнение людей вы, конечно, презираете. А то, что ожидает вас на том свете, должно ужаснуть даже вас… Но я не хочу вас губить, я пришлю вам священника, которому вы откроете душу…
Якушкин едва удержался, чтобы не улыбнуться этой хитрости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221