— Мне кажется, что сюда более всего будет идти голубой бант, — авторитетно сказала Катерина Николаевна и взяла из рук Груши широкую голубую ленту.
— Никогда! — вскрикнула Жоржет. Приложив к виску указательный палец, она на миг задумалась. — Надо вот этот!
Моток бледнорозовой ленты с легким свистом заскользил в ее проворных пальцах и превратился в пышное шу.
— Булявка! — приказала Жоржет.
Груша подала бархатную подушечку, утыканную булавками. Розовое шу опустилось на светло-серый тюль. Улинька вскрикнула и подняла руку.
— Ты что? — спросила Катерина Николаевна.
— Булавка уколола, — тихо ответила Ульяша. Рубиновая капелька крови набухла на ее груди и скатилась на тюль.
— Oh mon Dieu! note 1 — в ужасе всплеснула руками Жоржет.
— Какая досада! — недовольно поморщилась Катерина Николаевна.
— Пустяки, — равнодушно сказала Элен.
— Да здесь и не будет видать, — ласково зажурчал Грушин голосок, — ведь как раз на этом месте розеточка приходится…
Чуть покраснев, Уля глядела на алое пятнышко.
— На вот, оботри, а то другая капнет, — бросила ей Груша обрезки кружев.
В дверь просунулась лисья мордочка Клаши:
— Михаил Федорович и Василий Львович пожаловали. Видеть вас желают незамедлительно…
— Зови их сюда, — приказала Катерина Николаевна.
Яркий румянец разлился по лицу и по открытым Улинькиным плечам.
— Дозвольте снимать? — торопливо спросила она.
— Но я еще не кончила примерять, — запротестовала Жоржет.
— Ничего, Улинька, стой, как стояла, — сказала Катерина Николаевна. — Пусть мужчины решат, хорошо ли будет платье и… хороша ли ты в нем, — прибавила она с улыбкой.
Елена пожала плечами.
Михаил Федорович Орлов, оглядев Улиньку в лорнет, очень похвалил платье. Жоржет церемонно присела.
Василий Львович, или, как его называли дома, Базиль, младший сын старухи Давыдовой, тоже похвалил туалет, но лицо его выражало недовольство.
— Нехорошо из человека делать манекен, — сказал он по-французски.
— Но это так удобно, — недоумевающе поглядела на него Орлова, — ты видишь, она сложена совсем как Элен.
— Пустяки, Базиль, — поддержал жену Орлов, — в общем, пленительное зрелище.
— Матроны древнего Рима, наряжаясь, имели обыкновение втыкать булавки в грудь своих невольниц, — с укором проговорил Базиль.
Катерина Николаевна обиженно поджала губы. Орлов по-французски стал уговаривать Базиля не сердиться.
— Имейте в виду, что Улинька понимает почти все, — предупредила Элен.
— Неужели? Как это мило! — и снова на Улю был направлен золотой лорнет Орлова и пристальный взгляд Василия Львовича.
— Ты в самом деле понимаешь нас, Улинька? — спросил Орлов.
— Oui, monsieur note 2, — ответила она и при этом так радостно-кокетливо взглянула на Базиля, что все засмеялись.
— А ведь ей удивительно идет этот наряд, хотя она немного смуглей Лены! — заметил Базиль, любуясь Улинькой.
— Это потому, что у нее такой яркий румянец, — сказал Орлов.
Около полуночи Улинька уселась на низенькой скамеечке в ногах у барышни, чтобы, по заведенному Еленой Николаевной обычаю, почитать ей перед сном.
Елене Николаевне очень нравилось, как мягко звучал при чтении Ульяшин голос. В особенности, когда она читала стихи.
Их она читала не совсем так, как учила Елена Николаевна, а по-своему.
В этот вечер читали записанные в альбом стихи Пушкина, и в голосе Ульяши было много грустной нежности.
— Ты понимаешь ли, как это хорошо? — вдруг перебила ее Елена.
— Чудесно описывает любовь господин Пушкин, — вздохнула Уля.
— Ведь это из будущего романа, — сказала Елена. — Прочти-ка еще раз.
Улинька опустила альбом на колени и повторила наизусть:
Но гибель от него любезна
Я не ропщу, зачем роптать?
Не может он мне счастья дать.
— Улинька! — воскликнула Елена. — Да у тебя замечательная память!
Улинька молчала.
— Ну, что же ты?
В ответ раздались всхлипывания.
— О чем ты плачешь? — Елена спустила с кровати босые ножки.
Ульяша быстро подала ей вышитые бисером туфли и попросила:
— Дозвольте мне уйти, барышня.
— Да отчего же слезы? — допытывалась Елена.
Уля сжимала губы, но они непослушно вздрагивали.
— Так не скажешь?
— Увольте, барышня…
— Ну ступай.
2. Базиль — гусарский полковник
В канун двойных именин — бабушки Екатерины Николаевны Давыдовой и внучки Екатерины Николаевны Орловой — в Каменском доме шли последние приготовления к этому семейному торжеству.
Старший сын Екатерины Николаевны от второго брака, Александр Львович Давыдов, как распорядитель предстоящего празднества, принимал доклады поваров и, пробуя кушанья и вина, бранил, хвалил и отдавал разные приказания огромному штату прислуги.
Жена Александра Львовича, хорошенькая Аглая, до полудня бегала в коротенькой, до колен юбочке, примеряя то одно, то другое платье из тех, которые ей прислал из Парижа ее отец, герцог де Граммон. Все платья были ей к лицу, но надо было решить, какое именно надеть на завтрашний бал.
В девичьей, как привидения, колыхались на вешалках длинные белые чехлы, накрахмаленные юбки и легкие шарфы.
В нижней гостиной барышни рассматривали привезенные из Варшавы князем Барятинским рисунки модных причесок.
Выдав ключнице Арине Власьевне ключи от сундуков с парадным столовым бельем, серебром и посудой, старуха Давыдова приказала, чтобы ее больше не беспокоили. Усевшись в глубокое кресло, она задумчиво смотрела в окно.
У въезда в усадьбу, на косогоре, мужики устанавливали старую пушку для пальбы в честь именинниц.
По дороге, вдоль еще не замерзшего Тясмина, время от времени показывались экипажи прибывающих в Каменку гостей. Екатерина Николаевна по возкам узнавала хозяев. Вот кишиневская колымага, в которой и прежде приезжал Пушкин. Вот чей-то щегольской дормез, огромный рыдван Лопухиных, высокая, как будка, карета князя Федора Ухтомского… Мужичьих телег и саней она и не считала. А они везли ей из многочисленных ее деревень битую птицу, дичь, мед, варенье, тонкие полотна, вышивки и кружева.
Из заглавных букв названий деревень, принадлежащих старой Екатерине Николаевне, составлялась фраза: «Лев любит Екатерину».
Лев Давыдов женился на Екатерине Николаевне вскоре после смерти ее первого мужа — Раевского.
Второй муж в самом деле крепко любил Екатерину Николаевну.
Все это богатство, почет, гости — для нее ничто по сравнению с его любовью. Но сердце, которое так нежно и пламенно билось, давно истлело.
И Екатерина Николаевна глубоко вздыхала, думая о прошлом.
Ей надо было отгрустить сегодня, чтобы завтра с гостями быть, как всегда, радушной и веселой хозяйкой.
Уже совсем стемнело, когда Клаша нарушила ее покой: пришла за ключом от заветного шкафа с саксонскими и севрскими вазами — особенно дорогими для старухи подарками покойного мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221