Я уже объяснил вам давеча цель восстания и наши намерения. И ваша обязанность перед этими людьми, — Сергей вытянул руку в направлении солдатских рот, — ваша обязанность содействовать нам в этом благом деле молитвою и крестом. Готовы ли вы, отец Даниил?
— Я не о себе думаю, Сергей Иваныч. Коли помру… — отец Даниил поднял палец, Бог рассудит! Но у меня жена, дети… Что будет с ними, если ваше предприятие не удастся? Бедность, нищета и поругание ожидают сирот моих…
Сергей обернулся к Сухинову:
— Мой приказ об изъятии полковой кассы выполнен?
— Так точно, господин подполковник, — отрапортовал Сухинов, — казначей ни за что не хотел отдавать деньги, и мои люди едва его не прикончили за это.
— Выдайте семейству отца Даниила двести рублей, — приказал Муравьев, — а вы, батюшка, будьте уверены, что ни Россия, ни я никогда не забудем вашей услуги.
Отец Даниил молча оглянулся на дьячка. Тот подергал себя за ворот длинного подрясника, откашлялся и скороговоркой сообщил:
— Молебная книжица и катехизис при мне.
Сергей о чем-то советовался по-французски с братьями и Бестужевым, потом сказал по-русски:
— Прошу вас, батюшка, начинайте.
Священник не спеша надел облачение и подошел к аналою. При первых словах молебна голос его звучал тихо и неуверенно. Но, подхваченное сильными солдатскими голосами, к которым присоединились мужские и женские голоса горожан, окруживших плотным кольцом стройные колонны воинов, пение это ширилось, крепло, выливаясь в мощный хор.
Белый пар от людского дыхания, клубясь над поющими, заалел от лучей уже высоко поднявшегося солнца.
Сергей смотрел на серьезные, просветленные лица солдат и думал о том, какими словами возможно выразить значение этих исторических минут в судьбе каждого из них и всех примкнувших к ним — женщин, детей и стариков.
Он не хотел читать им свое заранее написанное обращение. Теперь оно казалось ему слишком церковным и выспренним.
И когда священник умолк, Сергей выступил вперед и заговорил просто и задушевно. Его слова доходили до каждого солдата, стоящего даже в последних рядах:
— Судьба ли, бог ли умилосердился над нашей отчизной, послав смерть главнейшему из наших тиранов. Все бедствия русского народа проистекали от самовластного правления. Всем вам ведомо, что творилось в нашем отечестве до сего дня. Хлебопашцы, чьим трудом живет государство, — бессловесные рабы своего господина. Многострадальное и многомиллионное крестьянство наше невыразимо угнетено податями, барщиной и оброками. По жизни трудового сего люда невозможно выключить его из числа каторжников. Не менее бедственен жребий русского солдата, не огражденного никакими законами от самовластия любого начальника, от самого наиболъшого до того, кто лишь одною ступенею стоит выше угнетаемого. Четверть века несет каждый солдат свою жалкую участь, а когда седовласым старцем возвращается в лоно оставленного семейства своего, не находит он зачастую даже родных могил… Ум его и сердце, истерзанные зловластием больших и малых тиранов, напрасно ищут, чем утолить душевную скорбь сиротства.
В толпе слышался женский плач, вздохи. Лица солдат стали еще серьезней и строже.
— Какие минуты, Сережа! — сквозь слезы восторга шепнул Бестужев Муравьеву.
А тот продолжал, повышая голос:
— Отныне злостное сие правление рушится. Россия станет свободной! Забудем многолетнее раболепствие наше, не покусимся ни на какие злодеяния и междоусобные распри! Российское воинство грядет установить правление народное, основанное на справедливых законах, равно обязательных для всех граждан российского государства. Да пребудет отныне русский народ в мире и спокойствии! Да отдаст он свой свободный труд на созидание благосостояния и могущества своего отечества. Да охранит он свою обновленную отчизну и свою волю всеми своими помыслами и силами всегда, ныне и присно и вовеки веков!
— Аминь… — тихо проговорил отец Даниил.
— Ура! Ура! Ура! — провозгласили солдаты.
— Ура! — подхватили люди, одетые в сермяги, кацавейки, армяки и полушубки.
Из толпы этих людей вышел степенный старик, держа в руках лоснящийся запеченной коркой и посыпанный солью каравай.
Низко поклонившись солдатам, он сказал:
— Хлеб-соль нашу примите, солдатушки.
За ним подошла молодая женщина с большим ситом, в котором лежали еще теплые украинские пышки и «перепечки».
Солдаты делили между собою угощение. А им подносили еще и еще.
— Теперь читайте мой «Катехизес», батюшка, — сказал Сергей Муравьев, подавая несколько исписанных четким почерком листов.
Священник смотрел на них с недоумением.
— Читайте, читайте, — настойчиво повторил Сергей.
Первые вопросы и ответы «Катехизиса», составленного Муравьевым-Апостолом, отец Даниил читал быстро и невнятно.
— Надбавь духу! — послышались требования.
— Громче, батя! Громче!
«Что значит, быть свободным и счастливым? — усилил голос священник. — Без свободы нет счастья. Апостол Павел говорил: „Ценою крови куплены есте, не будете рабы человекам…“ Для чего же русский народ и русское воинство несчастны? — Оттого, что цари похитили у них свободу. Стало быть, цари поступают вопреки воле божией? — Да, конечно. — Должно ли повиноваться царям, когда они поступают вопреки воле божьей? — Нет! Оттого-то русский народ и русское воинство страдают, что покоряются царям…»
— Слышишь, Максимов, — подтолкнул один солдат другого, — слова-то те самые, что под Бакумовкой слышали…
— То-то и оно, — строго ответил Максимов.
— А то как же, — поддержали еще двое.
— Цыцте, ребята, — зашикали на них, — дайте послушать.
И снова наступила напряженная тишина.
В тишину эту, нарушаемую только голосом отца Даниила, ворвался вдруг заливчатый звон бубенцов. Из-под горки взлетели на площадь небольшие открытые сани. В них, держась рукой за плечо кучера, стоял молодой офицер.
— Ипполит! — радостно крикнул Матвей, первым узнав младшего брата, и бросился к нему навстречу.
— Я все, все понимаю, — блестя зелеными, как изумруд, глазами, целуя братьев, говорил Ипполит. — Эти люди и эти войска! Боже мой, как все это прекрасно! Это то же, что было в Петербурге? Ну, разумеется, то же, я все знаю! И как славно, как удачно, что в сию торжественную минуту я с вами!
Сергей погладил Ипполита по румяной щеке с темнеющими шелковистыми бачками.
— Не правда ли, он очень похож на Олесю? — спросил он у Матвея и тотчас же обратился к Ипполиту: — Только не вздумай здесь оставаться… Поезжай к отцу и сестре. Воображаю, как они о нас беспокоятся!
Ипполит прижался к Сергею:
— Как, оставить вас в такое время! Ни за что! Я чувствую, что все окончится удачей, потому что такое прекрасное дело не может не увенчаться полным успехом…
— А если нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
— Я не о себе думаю, Сергей Иваныч. Коли помру… — отец Даниил поднял палец, Бог рассудит! Но у меня жена, дети… Что будет с ними, если ваше предприятие не удастся? Бедность, нищета и поругание ожидают сирот моих…
Сергей обернулся к Сухинову:
— Мой приказ об изъятии полковой кассы выполнен?
— Так точно, господин подполковник, — отрапортовал Сухинов, — казначей ни за что не хотел отдавать деньги, и мои люди едва его не прикончили за это.
— Выдайте семейству отца Даниила двести рублей, — приказал Муравьев, — а вы, батюшка, будьте уверены, что ни Россия, ни я никогда не забудем вашей услуги.
Отец Даниил молча оглянулся на дьячка. Тот подергал себя за ворот длинного подрясника, откашлялся и скороговоркой сообщил:
— Молебная книжица и катехизис при мне.
Сергей о чем-то советовался по-французски с братьями и Бестужевым, потом сказал по-русски:
— Прошу вас, батюшка, начинайте.
Священник не спеша надел облачение и подошел к аналою. При первых словах молебна голос его звучал тихо и неуверенно. Но, подхваченное сильными солдатскими голосами, к которым присоединились мужские и женские голоса горожан, окруживших плотным кольцом стройные колонны воинов, пение это ширилось, крепло, выливаясь в мощный хор.
Белый пар от людского дыхания, клубясь над поющими, заалел от лучей уже высоко поднявшегося солнца.
Сергей смотрел на серьезные, просветленные лица солдат и думал о том, какими словами возможно выразить значение этих исторических минут в судьбе каждого из них и всех примкнувших к ним — женщин, детей и стариков.
Он не хотел читать им свое заранее написанное обращение. Теперь оно казалось ему слишком церковным и выспренним.
И когда священник умолк, Сергей выступил вперед и заговорил просто и задушевно. Его слова доходили до каждого солдата, стоящего даже в последних рядах:
— Судьба ли, бог ли умилосердился над нашей отчизной, послав смерть главнейшему из наших тиранов. Все бедствия русского народа проистекали от самовластного правления. Всем вам ведомо, что творилось в нашем отечестве до сего дня. Хлебопашцы, чьим трудом живет государство, — бессловесные рабы своего господина. Многострадальное и многомиллионное крестьянство наше невыразимо угнетено податями, барщиной и оброками. По жизни трудового сего люда невозможно выключить его из числа каторжников. Не менее бедственен жребий русского солдата, не огражденного никакими законами от самовластия любого начальника, от самого наиболъшого до того, кто лишь одною ступенею стоит выше угнетаемого. Четверть века несет каждый солдат свою жалкую участь, а когда седовласым старцем возвращается в лоно оставленного семейства своего, не находит он зачастую даже родных могил… Ум его и сердце, истерзанные зловластием больших и малых тиранов, напрасно ищут, чем утолить душевную скорбь сиротства.
В толпе слышался женский плач, вздохи. Лица солдат стали еще серьезней и строже.
— Какие минуты, Сережа! — сквозь слезы восторга шепнул Бестужев Муравьеву.
А тот продолжал, повышая голос:
— Отныне злостное сие правление рушится. Россия станет свободной! Забудем многолетнее раболепствие наше, не покусимся ни на какие злодеяния и междоусобные распри! Российское воинство грядет установить правление народное, основанное на справедливых законах, равно обязательных для всех граждан российского государства. Да пребудет отныне русский народ в мире и спокойствии! Да отдаст он свой свободный труд на созидание благосостояния и могущества своего отечества. Да охранит он свою обновленную отчизну и свою волю всеми своими помыслами и силами всегда, ныне и присно и вовеки веков!
— Аминь… — тихо проговорил отец Даниил.
— Ура! Ура! Ура! — провозгласили солдаты.
— Ура! — подхватили люди, одетые в сермяги, кацавейки, армяки и полушубки.
Из толпы этих людей вышел степенный старик, держа в руках лоснящийся запеченной коркой и посыпанный солью каравай.
Низко поклонившись солдатам, он сказал:
— Хлеб-соль нашу примите, солдатушки.
За ним подошла молодая женщина с большим ситом, в котором лежали еще теплые украинские пышки и «перепечки».
Солдаты делили между собою угощение. А им подносили еще и еще.
— Теперь читайте мой «Катехизес», батюшка, — сказал Сергей Муравьев, подавая несколько исписанных четким почерком листов.
Священник смотрел на них с недоумением.
— Читайте, читайте, — настойчиво повторил Сергей.
Первые вопросы и ответы «Катехизиса», составленного Муравьевым-Апостолом, отец Даниил читал быстро и невнятно.
— Надбавь духу! — послышались требования.
— Громче, батя! Громче!
«Что значит, быть свободным и счастливым? — усилил голос священник. — Без свободы нет счастья. Апостол Павел говорил: „Ценою крови куплены есте, не будете рабы человекам…“ Для чего же русский народ и русское воинство несчастны? — Оттого, что цари похитили у них свободу. Стало быть, цари поступают вопреки воле божией? — Да, конечно. — Должно ли повиноваться царям, когда они поступают вопреки воле божьей? — Нет! Оттого-то русский народ и русское воинство страдают, что покоряются царям…»
— Слышишь, Максимов, — подтолкнул один солдат другого, — слова-то те самые, что под Бакумовкой слышали…
— То-то и оно, — строго ответил Максимов.
— А то как же, — поддержали еще двое.
— Цыцте, ребята, — зашикали на них, — дайте послушать.
И снова наступила напряженная тишина.
В тишину эту, нарушаемую только голосом отца Даниила, ворвался вдруг заливчатый звон бубенцов. Из-под горки взлетели на площадь небольшие открытые сани. В них, держась рукой за плечо кучера, стоял молодой офицер.
— Ипполит! — радостно крикнул Матвей, первым узнав младшего брата, и бросился к нему навстречу.
— Я все, все понимаю, — блестя зелеными, как изумруд, глазами, целуя братьев, говорил Ипполит. — Эти люди и эти войска! Боже мой, как все это прекрасно! Это то же, что было в Петербурге? Ну, разумеется, то же, я все знаю! И как славно, как удачно, что в сию торжественную минуту я с вами!
Сергей погладил Ипполита по румяной щеке с темнеющими шелковистыми бачками.
— Не правда ли, он очень похож на Олесю? — спросил он у Матвея и тотчас же обратился к Ипполиту: — Только не вздумай здесь оставаться… Поезжай к отцу и сестре. Воображаю, как они о нас беспокоятся!
Ипполит прижался к Сергею:
— Как, оставить вас в такое время! Ни за что! Я чувствую, что все окончится удачей, потому что такое прекрасное дело не может не увенчаться полным успехом…
— А если нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221