Двести человек, в уважение к их участию в сражениях и получения многих ран, заместо смертной казни сослали в Сибирь на каторгу, многих рассовали по далеким гарнизонам в ту же Сибирь или на Кавказ. Сам я чуть-чуть не очутился в Кексгольмской крепости, куда многих из моего батальона заперли. Горячкой заболел, как наших угоняли, а потом в инвалидную попал…
— А господа офицеры, небось, сухими из воды выскочили? — прищурив один глаз, спросил Клинок.
— Которые паскуды, так даже к наградам представлены были, а которые с понятием, слышно было, многие в Витебскую крепость посажены.
— А для полковника Шварца тем дело и кончилось? — снова после долгой паузы задал вопрос Клинок. — И где же оный господин нынче проживать изволит? Ась?
У Михаилы под обветренной кожей задвигались желваки:
— Военный суд хотел, было воздать ему по заслугам, да заступился сам царь. Посчитал он, сказывали тогда сведущие люди, что аспид Шварц виноват токмо в том, что не взял мер для прекращения неповиновения. Из гвардии, однако ж, Шварца убрали, потому что и переформированный полк отказался от него.
— А ты все же скажи мне, где же он теперь находится? — повторил свой вопрос Клинок. — Нужно мне знать, где он проживает… Истинный крест, до зарезу нужно…
— Где? — злобно передразнил Михайло. — Граф Аракчеев к себе в военные поселения полковничать позвал. Ему такие лиходеи во как надобны…
— Эх, не так бы надо было с полковником тем поступить! — гневно стукнул Клинок кулаком по столу.
— Тебя не спросили, — сурово отозвался Михайло.
Он сидел мрачный и, время от времени протягивая Панасу рюмку, приказывал:
— А ну-ка, плесни еще!
Охмелев, он стал буянить: наступал то на Гриньку, то на Панаса, заставлял их вытягиваться во фронт.
— Отцов ваших так муштровали, а вы лучше, что ли?!
Потом схватился с Клинком:
— Мы разве разбойничать хотели?! Да ты знаешь, что многие из нас по пятнадцати ран на поле брани получили! Мы отечество от врага слобонили… А ты кто? Бродяга, шерамыжник, а меня, семеновца, учить вздумал!
Девушки жались к стенам. Гринька и Панас потирали от нетерпеливого любопытства руки. Накинув полушалок, Улинька убежала в дом.
Лакей и кучер князя Барятинского, все так же картинно избоченясь и не переставая отпивать из княжеской фляги тягучее вино, внимательно наблюдали за всем, что творилось в людской.
8. Старая барыня
Не успели отшуметь именины, как в Каменке снова началась суета.
Приближались святки.
Повар Фомушка, получивший в подарок за именинный обед плису на шаровары и вышитую рубаху тонкого полотна, уже делал с Александром Львовичем обход кладовых, птичника и погребов.
Ключница Арина Власьевна перецеживала наливки, никому не доверяя этого опасного по соблазну дела. Снова пересчитывались посуда и серебро.
Вытирая узенькую лодочку-блюдо от великолепного сервиза, Клаша обронила ее, и синие черепки со звоном разлетелись в стороны. Арина Власьевна вихрем подлетела к девушке и больно дернула за косу.
— Мужичье сиволапое! Куроцапы вы, а не девки, — накинулась она на всех девушек, убиравших посуду. — На скотный двор вас, а не в господские хоромы. Пойдем к барыне, — потянула она Клашу.
Утирая рукавом слезы, Клаша покорно пошла за ключницей.
Екатерина Николаевна сидела за пасьянсом и о чем-то разговаривала с генералом Раевским, когда Арина Власьевна вошла к ней вместе с Клашей.
— Уж такая неприятность, матушка барыня, не знаю, сказывать ли. Вот эта мерзавка…
— Ежели можно не сказывать — не расстраивай зря, — остановила Екатерина Николаевна. — Знаешь ведь, не люблю расстраиваться.
Клаша упала на колени.
— Блюду я от синего состава разбила, — проговорила она сквозь всхлипывания.
Екатерина Николаевна приподняла унизанные кольцами руки.
— От синего сервиза?! Nicolas, — обратилась она к сыну, — ты помнишь, что это за сервиз?
— Еще бы! Подарок английского короля. Разве допустимо давать такие вещи в руки девкам…
Екатерина Николаевна вдруг насмешливо спросила по-французски:
— Уж не мне ли, или твоим дочкам из-за этого сервиза в судомойки превратиться? И вовсе не потому дорог он мне, что везли его в Россию под воинской охраной или потому, что подарил его король…
— А почему же, маменька? — удивился Раевский.
— Да потому, что подарок этот сделан мужчиной женщине, — с гордостью ответила старуха. — Ступайте прочь, — велела она Арине Власьевне и Клаше.
Когда они вышли, она вновь стала раскладывать прерванный пасьянс, не переставая разговаривать с сыном:
— Честолюбив ты не в меру, мой друг. Я бы ни за что не приняла предложения Волконского. На мои глаза он нисколько не люб Машеньке. Да и где ему завладеть ее сердцем? Ведь он ей в отцы годится.
Раевский недовольно кашлянул.
— Вы, maman, знаете, сколь дороги мне интересы моих дочерей. А Волконский — лучший жених в России.
— Ну и бог с ним. Нам лучших не надо. Нам хороших хватит, — отыскивая пару для трефового короля, возразила мать. — Машенька еще очень молода. Подождем ее выбора.
— А ежели ее выбор окажется неподходящим? — протягивая матери из пасьянса две шестерки, спросил Раевский.
— У меня в доме бывают молодые люди только отличного общества, — веско проговорила Екатерина Николаевна. — Среди них сколько хочешь подходящих женихов.
— Однако, maman, не стали бы вы прочить Машеньке в женихи, ну, хотя бы Пушкина…
Екатерина Николаевна пожала плечами.
— Чего скажешь, за сочинителя… — засмеялась она. Потом смешала карты: — Устала я, пошли-ка дочек ко мне. Я за суетой и не нагляделась на них вдоволь. Небось заберешь их с собой в Киев. Там контракты, поди, скоро начинаются.
— Я своих дочек на ярмарки не вывожу, — холодно ответил Раевский.
Когда он ушел, старуха велела позвать к себе Арину Власьевну.
Та явилась с целым ворохом образцов кружев, только что забранных у кружевниц.
Некоторые узоры особенно понравились Екатерине Николаевне, и, узнав имена вязальщиц, она велела выдать им «особливую порцию гостинцев».
— Как вашей милости угодно будет, — кланяясь, сказала Арина Власьевна, — а только осмелюсь доложить: похвальба холопкам — пагуба. Им ни о чем другом и думать не полагается, окромя как господам угодить. А уж как Ульяша плетет, так это точно диво! У барыни Аглаи Антоновны на парижских сорочках кружева против Улиных не лучше. Характерная девка, а мастерица первеющая.
Арина Власьевна тяжело опустилась на пол возле корзинки с кружевами и стала сообщать старой барыне новости девичьей и дворни.
Первой к бабушке вошла Маша.
— Ну и глаза у тебя, — взглянув на нее, улыбнулась Екатерина Николаевна, — диаманты черные, а не глаза. Не удивительно, что они закаленного в боях генерала обожгли.
— Разве папенька уже сказывал вам? — с живостью спросила Маша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221
— А господа офицеры, небось, сухими из воды выскочили? — прищурив один глаз, спросил Клинок.
— Которые паскуды, так даже к наградам представлены были, а которые с понятием, слышно было, многие в Витебскую крепость посажены.
— А для полковника Шварца тем дело и кончилось? — снова после долгой паузы задал вопрос Клинок. — И где же оный господин нынче проживать изволит? Ась?
У Михаилы под обветренной кожей задвигались желваки:
— Военный суд хотел, было воздать ему по заслугам, да заступился сам царь. Посчитал он, сказывали тогда сведущие люди, что аспид Шварц виноват токмо в том, что не взял мер для прекращения неповиновения. Из гвардии, однако ж, Шварца убрали, потому что и переформированный полк отказался от него.
— А ты все же скажи мне, где же он теперь находится? — повторил свой вопрос Клинок. — Нужно мне знать, где он проживает… Истинный крест, до зарезу нужно…
— Где? — злобно передразнил Михайло. — Граф Аракчеев к себе в военные поселения полковничать позвал. Ему такие лиходеи во как надобны…
— Эх, не так бы надо было с полковником тем поступить! — гневно стукнул Клинок кулаком по столу.
— Тебя не спросили, — сурово отозвался Михайло.
Он сидел мрачный и, время от времени протягивая Панасу рюмку, приказывал:
— А ну-ка, плесни еще!
Охмелев, он стал буянить: наступал то на Гриньку, то на Панаса, заставлял их вытягиваться во фронт.
— Отцов ваших так муштровали, а вы лучше, что ли?!
Потом схватился с Клинком:
— Мы разве разбойничать хотели?! Да ты знаешь, что многие из нас по пятнадцати ран на поле брани получили! Мы отечество от врага слобонили… А ты кто? Бродяга, шерамыжник, а меня, семеновца, учить вздумал!
Девушки жались к стенам. Гринька и Панас потирали от нетерпеливого любопытства руки. Накинув полушалок, Улинька убежала в дом.
Лакей и кучер князя Барятинского, все так же картинно избоченясь и не переставая отпивать из княжеской фляги тягучее вино, внимательно наблюдали за всем, что творилось в людской.
8. Старая барыня
Не успели отшуметь именины, как в Каменке снова началась суета.
Приближались святки.
Повар Фомушка, получивший в подарок за именинный обед плису на шаровары и вышитую рубаху тонкого полотна, уже делал с Александром Львовичем обход кладовых, птичника и погребов.
Ключница Арина Власьевна перецеживала наливки, никому не доверяя этого опасного по соблазну дела. Снова пересчитывались посуда и серебро.
Вытирая узенькую лодочку-блюдо от великолепного сервиза, Клаша обронила ее, и синие черепки со звоном разлетелись в стороны. Арина Власьевна вихрем подлетела к девушке и больно дернула за косу.
— Мужичье сиволапое! Куроцапы вы, а не девки, — накинулась она на всех девушек, убиравших посуду. — На скотный двор вас, а не в господские хоромы. Пойдем к барыне, — потянула она Клашу.
Утирая рукавом слезы, Клаша покорно пошла за ключницей.
Екатерина Николаевна сидела за пасьянсом и о чем-то разговаривала с генералом Раевским, когда Арина Власьевна вошла к ней вместе с Клашей.
— Уж такая неприятность, матушка барыня, не знаю, сказывать ли. Вот эта мерзавка…
— Ежели можно не сказывать — не расстраивай зря, — остановила Екатерина Николаевна. — Знаешь ведь, не люблю расстраиваться.
Клаша упала на колени.
— Блюду я от синего состава разбила, — проговорила она сквозь всхлипывания.
Екатерина Николаевна приподняла унизанные кольцами руки.
— От синего сервиза?! Nicolas, — обратилась она к сыну, — ты помнишь, что это за сервиз?
— Еще бы! Подарок английского короля. Разве допустимо давать такие вещи в руки девкам…
Екатерина Николаевна вдруг насмешливо спросила по-французски:
— Уж не мне ли, или твоим дочкам из-за этого сервиза в судомойки превратиться? И вовсе не потому дорог он мне, что везли его в Россию под воинской охраной или потому, что подарил его король…
— А почему же, маменька? — удивился Раевский.
— Да потому, что подарок этот сделан мужчиной женщине, — с гордостью ответила старуха. — Ступайте прочь, — велела она Арине Власьевне и Клаше.
Когда они вышли, она вновь стала раскладывать прерванный пасьянс, не переставая разговаривать с сыном:
— Честолюбив ты не в меру, мой друг. Я бы ни за что не приняла предложения Волконского. На мои глаза он нисколько не люб Машеньке. Да и где ему завладеть ее сердцем? Ведь он ей в отцы годится.
Раевский недовольно кашлянул.
— Вы, maman, знаете, сколь дороги мне интересы моих дочерей. А Волконский — лучший жених в России.
— Ну и бог с ним. Нам лучших не надо. Нам хороших хватит, — отыскивая пару для трефового короля, возразила мать. — Машенька еще очень молода. Подождем ее выбора.
— А ежели ее выбор окажется неподходящим? — протягивая матери из пасьянса две шестерки, спросил Раевский.
— У меня в доме бывают молодые люди только отличного общества, — веско проговорила Екатерина Николаевна. — Среди них сколько хочешь подходящих женихов.
— Однако, maman, не стали бы вы прочить Машеньке в женихи, ну, хотя бы Пушкина…
Екатерина Николаевна пожала плечами.
— Чего скажешь, за сочинителя… — засмеялась она. Потом смешала карты: — Устала я, пошли-ка дочек ко мне. Я за суетой и не нагляделась на них вдоволь. Небось заберешь их с собой в Киев. Там контракты, поди, скоро начинаются.
— Я своих дочек на ярмарки не вывожу, — холодно ответил Раевский.
Когда он ушел, старуха велела позвать к себе Арину Власьевну.
Та явилась с целым ворохом образцов кружев, только что забранных у кружевниц.
Некоторые узоры особенно понравились Екатерине Николаевне, и, узнав имена вязальщиц, она велела выдать им «особливую порцию гостинцев».
— Как вашей милости угодно будет, — кланяясь, сказала Арина Власьевна, — а только осмелюсь доложить: похвальба холопкам — пагуба. Им ни о чем другом и думать не полагается, окромя как господам угодить. А уж как Ульяша плетет, так это точно диво! У барыни Аглаи Антоновны на парижских сорочках кружева против Улиных не лучше. Характерная девка, а мастерица первеющая.
Арина Власьевна тяжело опустилась на пол возле корзинки с кружевами и стала сообщать старой барыне новости девичьей и дворни.
Первой к бабушке вошла Маша.
— Ну и глаза у тебя, — взглянув на нее, улыбнулась Екатерина Николаевна, — диаманты черные, а не глаза. Не удивительно, что они закаленного в боях генерала обожгли.
— Разве папенька уже сказывал вам? — с живостью спросила Маша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221