Чтение продолжалось до восьми часов в восемь часов дофин ужинал в комнате принцессы Елизаветы — члены королевской семьи при сем присутствовали: король брал подшивку «Меркурия Франции», найденную им в библиотеке, и предлагал детям загадки и шарады.
После ужина дофина королева заставляла сына прочитать такую молитву:
«Господь всемогущий, давший мне жизнь и искупивший мои грехи! Я люблю Тебя! Продли дни моего отца, а также всей моей семьи, защити нас от наших врагов; дай госпоже де Турзель силы вынести все, что ей пришлось перевить из-за нас».
Потом Клери раздевал и укладывал дофина, около него садилась одна из принцесс и сидела до тех пор, пока он не заснет.
Каждый вечер в этот час рядом с Тамплем проходил разносчик газет, выкрикивая дневные новости; Клери был уже начеку: он передавал услышанные новости королю.
В девять часов король ужинал.
Клери относил на подносе ужин той из принцесс, что дежурила у постели дофина.
Покончив с ужином, король возвращался в комнату королевы, подавал ей и сестре руку в знак прощания, целовал детей, поднимался к себе, уходил в библиотеку и читал там до двенадцати часов.
Дамы запирались у себя; один из офицеров муниципалитета оставался в комнатушке, разделявшей обе их спальни; другой следовал за королем.
Клери стелил себе рядом с кроватью короля; однако, прежде чем лечь, Людовик XVI ждал, пока поднимется новый офицер, чтобы узнать, кто дежурит и видел ли он его раньше. Муниципальные офицеры сменялись в одиннадцать часов утра, в пять часов вечера и в полночь.
Такая жизнь безо всяких изменений продолжалась до тех пор, пока король оставался в малой башне, то есть до 30 сентября.
Как видит читатель, положение было неутешительное, и это вызывало тем больше жалости, что все невзгоды переносились с большим достоинством; даже наиболее враждебно настроенные охранники смягчались: они приходили следить за отвратительным тираном, разорившим Францию, перестрелявшим французов, призвавшим на помощь иноземцев, а также за королевой, сочетавшей в себе похотливость Мессалины с распущенностью Екатерины II, а вместо того они видели одетого в серое добряка, которого они зачастую принимали за королевского камердинера; он ел и пил с аппетитом, спокойно спал, играл в триктрак или пике, учил сына латыни и географии и загадывал шарады своим детям; видели и его жену, гордую и высокомерную, это верно, однако полную достоинства, спокойную, смиренную, не утратившую привлекательности; она учила дочь вышивать, сына — молиться, вежливо разговаривала со слугами и называла камердинера «мой друг».
В первые минуты все испытывали ненависть: каждый из этих людей, настроенных враждебно и жаждавших мести, поначалу давал выход этим чувствам; однако мало-помалу человек смягчался; он уходил утром из дому с угрожающим видом и высоко поднятой головой, а возвращался вечером печальный, с поникшей головой; жена поджидала его, сгорая от любопытства.
— А-а, вот и ты! — восклицала она.
— Да, — коротко отвечал муж.
— Ну как, видел тирана?
— Видел.
— Он кровожадный?
— Да нет, похож на рантье из Маре.
— Что делает? Верно, бесится! Проклинает Революцию! Он…
— ..Он все время занимается с детьми, учит их латыни, играет с сестрой в пике и загадывает шарады, чтоб позабавить жену.
— Неужто его не мучают угрызения совести?
— Я видел, как он ест: это человек с чистой совестью; я видел, как он спит: могу поручиться, что кошмары его не мучают.
И жена тоже задумывалась.
— Стало быть, он не такой уж жестокий и не так виноват, как говорят?
— Насчет вины мне ничего не известно, а вот что не жесток — за это я отвечаю; несчастный он — вот это уж точно!
— Бедняга! — вздыхала жена.
Вот что происходило: чем более коммуна унижала своего пленника, тем очевиднее всем становилось, что это такой же человек, как все прочие; и тогда другие люди проникались жалостью к тому, в ком они признавали себе подобного.
Эта жалость высказывалась порой непосредственно королю, дофину, Клери.
Однажды каменотес прорубал в стене, в передней, отверстия, чтобы поставить там огромные запоры. Пока он завтракал, дофин играл его инструментами; тогда король взял у мальчика из рук молоток и долото и, будучи умелым слесарем, стал показывать, как нужно с ними обращаться.
Мастеровой из угла, где он сидел, закусывая хлебом и сыром, с удивлением следил за происходящим.
Он не вставал перед королем и принцем: он поднялся перед отцом и сыном; еще не успев прожевать, он подошел к ним, сняв шляпу.
— Ну что ж, — проговорил он, обращаясь к королю, — когда вы выйдете из этой башни, вы сможете похвастаться, что трудились над собственной тюрьмой!
— Эх! — вздохнул в ответ король. — Как и каким образом я отсюда выйду?
Дофин заплакал; мастеровой смахнул слезу; король выронил молоток и долото и вернулся в свою комнату, которую долго мерил большими шагами.
На следующий день часовой стоял, как обычно, у входа в комнату королевы; это был житель предместья, одетый хоть и бедно, но опрятно.
Клери был в комнате один, он читал. Часовой не сводил с него внимательных глаз.
Спустя некоторое время Клери, вызванный кем-то из членов королевской семьи, встает и хочет выйти; однако часовой, робко преградив ему путь, едва слышно говорит:
— Выходить запрещено!
— Почему? — спрашивает Клери.
— Приказом мне предписано не спускать с вас глаз.
— С меня? — переспрашивает Клери. — Вы наверное ошибаетесь.
— Разве вы не король?
— Так вы не знаете короля?
— Я никогда его не видел, сударь; да, признаться, я бы предпочел увидеть его не здесь.
— Говорите тише! — шепнул Клери. Показав на дверь, он продолжал:
— Я сейчас зайду в эту комнату, и вы увидите короля: он сидит у стола и читает.
Клери вошел и рассказал королю о том, что произошло; король встал и прошелся из одной комнаты в другую, чтобы славный малый успел вволю на него насмотреться.
Не сомневаясь в том, что именно ради него король так беспокоится, часовой заметил Клери:
— Ах, сударь, до чего король добр! Я никак не могу поверить в то, что он совершил зло, в котором его обвиняют.
Другой часовой, стоявший в конце той самой аллеи, где гуляла королевская семья, дал однажды понять именитым узникам, что ему необходимо передать им некоторые сведения. Сначала никто словно не замечал его знаков; потом принцесса Елизавета подошла к часовому узнать, не с ней ли он хочет говорить. К несчастью, то ли из страха, то ли из робости молодой человек с тонкими чертами лица так ничего и не сказал: только две слезы выкатились у него из глаз, и он пальцем показал на кучу щебня, где, по-видимому, было спрятано письмо. Под предлогом, что ищет в камнях биты для принца, Клери стал рыться в щебне; однако офицеры, несомненно, догадались, что он там ищет, и приказали ему отойти, а также под страхом разлуки с королем запретили заговаривать с часовыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206
После ужина дофина королева заставляла сына прочитать такую молитву:
«Господь всемогущий, давший мне жизнь и искупивший мои грехи! Я люблю Тебя! Продли дни моего отца, а также всей моей семьи, защити нас от наших врагов; дай госпоже де Турзель силы вынести все, что ей пришлось перевить из-за нас».
Потом Клери раздевал и укладывал дофина, около него садилась одна из принцесс и сидела до тех пор, пока он не заснет.
Каждый вечер в этот час рядом с Тамплем проходил разносчик газет, выкрикивая дневные новости; Клери был уже начеку: он передавал услышанные новости королю.
В девять часов король ужинал.
Клери относил на подносе ужин той из принцесс, что дежурила у постели дофина.
Покончив с ужином, король возвращался в комнату королевы, подавал ей и сестре руку в знак прощания, целовал детей, поднимался к себе, уходил в библиотеку и читал там до двенадцати часов.
Дамы запирались у себя; один из офицеров муниципалитета оставался в комнатушке, разделявшей обе их спальни; другой следовал за королем.
Клери стелил себе рядом с кроватью короля; однако, прежде чем лечь, Людовик XVI ждал, пока поднимется новый офицер, чтобы узнать, кто дежурит и видел ли он его раньше. Муниципальные офицеры сменялись в одиннадцать часов утра, в пять часов вечера и в полночь.
Такая жизнь безо всяких изменений продолжалась до тех пор, пока король оставался в малой башне, то есть до 30 сентября.
Как видит читатель, положение было неутешительное, и это вызывало тем больше жалости, что все невзгоды переносились с большим достоинством; даже наиболее враждебно настроенные охранники смягчались: они приходили следить за отвратительным тираном, разорившим Францию, перестрелявшим французов, призвавшим на помощь иноземцев, а также за королевой, сочетавшей в себе похотливость Мессалины с распущенностью Екатерины II, а вместо того они видели одетого в серое добряка, которого они зачастую принимали за королевского камердинера; он ел и пил с аппетитом, спокойно спал, играл в триктрак или пике, учил сына латыни и географии и загадывал шарады своим детям; видели и его жену, гордую и высокомерную, это верно, однако полную достоинства, спокойную, смиренную, не утратившую привлекательности; она учила дочь вышивать, сына — молиться, вежливо разговаривала со слугами и называла камердинера «мой друг».
В первые минуты все испытывали ненависть: каждый из этих людей, настроенных враждебно и жаждавших мести, поначалу давал выход этим чувствам; однако мало-помалу человек смягчался; он уходил утром из дому с угрожающим видом и высоко поднятой головой, а возвращался вечером печальный, с поникшей головой; жена поджидала его, сгорая от любопытства.
— А-а, вот и ты! — восклицала она.
— Да, — коротко отвечал муж.
— Ну как, видел тирана?
— Видел.
— Он кровожадный?
— Да нет, похож на рантье из Маре.
— Что делает? Верно, бесится! Проклинает Революцию! Он…
— ..Он все время занимается с детьми, учит их латыни, играет с сестрой в пике и загадывает шарады, чтоб позабавить жену.
— Неужто его не мучают угрызения совести?
— Я видел, как он ест: это человек с чистой совестью; я видел, как он спит: могу поручиться, что кошмары его не мучают.
И жена тоже задумывалась.
— Стало быть, он не такой уж жестокий и не так виноват, как говорят?
— Насчет вины мне ничего не известно, а вот что не жесток — за это я отвечаю; несчастный он — вот это уж точно!
— Бедняга! — вздыхала жена.
Вот что происходило: чем более коммуна унижала своего пленника, тем очевиднее всем становилось, что это такой же человек, как все прочие; и тогда другие люди проникались жалостью к тому, в ком они признавали себе подобного.
Эта жалость высказывалась порой непосредственно королю, дофину, Клери.
Однажды каменотес прорубал в стене, в передней, отверстия, чтобы поставить там огромные запоры. Пока он завтракал, дофин играл его инструментами; тогда король взял у мальчика из рук молоток и долото и, будучи умелым слесарем, стал показывать, как нужно с ними обращаться.
Мастеровой из угла, где он сидел, закусывая хлебом и сыром, с удивлением следил за происходящим.
Он не вставал перед королем и принцем: он поднялся перед отцом и сыном; еще не успев прожевать, он подошел к ним, сняв шляпу.
— Ну что ж, — проговорил он, обращаясь к королю, — когда вы выйдете из этой башни, вы сможете похвастаться, что трудились над собственной тюрьмой!
— Эх! — вздохнул в ответ король. — Как и каким образом я отсюда выйду?
Дофин заплакал; мастеровой смахнул слезу; король выронил молоток и долото и вернулся в свою комнату, которую долго мерил большими шагами.
На следующий день часовой стоял, как обычно, у входа в комнату королевы; это был житель предместья, одетый хоть и бедно, но опрятно.
Клери был в комнате один, он читал. Часовой не сводил с него внимательных глаз.
Спустя некоторое время Клери, вызванный кем-то из членов королевской семьи, встает и хочет выйти; однако часовой, робко преградив ему путь, едва слышно говорит:
— Выходить запрещено!
— Почему? — спрашивает Клери.
— Приказом мне предписано не спускать с вас глаз.
— С меня? — переспрашивает Клери. — Вы наверное ошибаетесь.
— Разве вы не король?
— Так вы не знаете короля?
— Я никогда его не видел, сударь; да, признаться, я бы предпочел увидеть его не здесь.
— Говорите тише! — шепнул Клери. Показав на дверь, он продолжал:
— Я сейчас зайду в эту комнату, и вы увидите короля: он сидит у стола и читает.
Клери вошел и рассказал королю о том, что произошло; король встал и прошелся из одной комнаты в другую, чтобы славный малый успел вволю на него насмотреться.
Не сомневаясь в том, что именно ради него король так беспокоится, часовой заметил Клери:
— Ах, сударь, до чего король добр! Я никак не могу поверить в то, что он совершил зло, в котором его обвиняют.
Другой часовой, стоявший в конце той самой аллеи, где гуляла королевская семья, дал однажды понять именитым узникам, что ему необходимо передать им некоторые сведения. Сначала никто словно не замечал его знаков; потом принцесса Елизавета подошла к часовому узнать, не с ней ли он хочет говорить. К несчастью, то ли из страха, то ли из робости молодой человек с тонкими чертами лица так ничего и не сказал: только две слезы выкатились у него из глаз, и он пальцем показал на кучу щебня, где, по-видимому, было спрятано письмо. Под предлогом, что ищет в камнях биты для принца, Клери стал рыться в щебне; однако офицеры, несомненно, догадались, что он там ищет, и приказали ему отойти, а также под страхом разлуки с королем запретили заговаривать с часовыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206