ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Впрочем, либо господин Барнав ошибся, либо позавчера еще ваше величество высказывали такое намерение.
Королева провела рукой по спинке кушетки и, всем телом следуя этому движению, приблизила лицо к графу де Шарни.
— Очевидно, вы очень любите эту женщину, сударь, — промолвила она, раз с такой легкостью причиняете мне огорчение?
— Ваше величество, — сказал Шарни, — скоро будет шесть лет, как вы сами, когда я думать об этом не думал, потому что для меня на свете существовала лишь одна-единственная женщина, которую Господь поставил слишком высоко надо мной, чтобы я мог коснуться ее, так вот, скоро шесть лет, как вы сами определили меня в мужья мадемуазель Андре де Таверне, а ее навязали мне в жены. За эти шесть лет я и двух раз не прикоснулся к ее руке, не перемолвился с нею без необходимости и десятком слов, наши глаза не встретились и десяти раз. Моя жизнь была занята, заполнена иной любовью, посвящена тысячам забот, тысячам трудов, тысячам борений, что волнуют душу мужчины. Я жил при дворе, измерял дороги, связанный и по собственной воле, и той нитью, что доверил мне король, с грандиозной интригой, которая по произволу судьбы завершилась крахом, но я не считал ни дней, ни месяцев, ни лет, и время для меня неслось тем стремительней, что я был совершенно поглощен чувствами, заботами, интригами, о которых я только что упомянул. Но у графини де Шарни все было иначе. После того как она, надо полагать, имела несчастье попасть к вам в немилость и покинуть вас, она живет одна, ни с кем не общаясь, замкнувшись в доме на улице Кок-Эрон. Свое одиночество, отрезанность, отрешенность от всех она принимает, не жалуясь, так как сердце ее не ведает любви и у нее нет потребности в тех чувствах, что необходимы другим женщинам, но, если я пренебрегу по отношению к ней простейшими своими обязанностями, не исполню самые обычные условности, этим, я уверен, она будет огорчена.
— Бог мой, сударь, вы так озабочены, что подумает о вас госпожа де Шарни, в случае если увидится или не увидится с вами! Но прежде, чем предаваться подобным заботам, вам следовало бы узнать, думала ли она о вас, когда вы уезжали, и думает ли сейчас, когда вы вернулись.
— Не знаю, ваше величество, думает ли она обо мне сейчас, после моего возвращения, но когда я уезжал, думала, я это точно знаю.
— Вы что, виделись с нею перед отъездом?
— Я уже имел честь напомнить вашему величеству, что я не виделся с госпожой де Шарни с того момента, как дал слово вашему величеству не встречаться с нею.
— Значит, она вам написала?
Шарни ничего не ответил.
— А! Она вам написала! — вскричала королева. — Признайтесь же!
— Она вручила моему брату Изидору письмо для меня.
— И вы прочли его? Что же она там пишет? Что она вообще могла вам написать? А ведь она мне поклялась… Ну, отвечайте! Что она вам написала?
Ну, говорите же, я хочу знать!
— Я не могу сказать вашему величеству, что написала мне в этом письме графиня: я его не читал.
— Вы порвали его? — обрадованно воскликнула королева. — Вы бросили его в огонь, не прочитав? Шарни! Шарни! Если вы так поступили, вы самый верный из мужчин, и я зря жаловалась. Я не утратила вас!
И королева протянула обе руки к Шарни, словно призывая его к себе.
Однако Шарни не двинулся с места.
— Нет, я не порвал его и не бросил в огонь, — ответил он.
— Но тогда почему вы не прочли его? — спросила королева, бессильно опускаясь на кушетку.
— Это письмо мой брат должен был вручить мне только в том случае, если я буду смертельно ранен. Увы, суждено было погибнуть не мне, а ему.
Он погиб, и мне передали его бумаги; среди них было и письмо графини, и вот эта записка… Прочтите, государыня.
Шарни протянул королеве написанный Изидором листок, который был приложен к письму.
Дрожащей рукой королева взяла записку и позвонила.
Пока происходили события, о которых мы только что рассказали, стемнело.
— Огня! — приказала королева. — Быстрей!
Лакей вышел; на минуту воцарилось молчание, слышно было только лихорадочное дыхание королевы да ускоренный стук ее сердца.
Вошел лакей с двумя канделябрами и поставил их на камин.
Королева не дала ему даже времени выйти: он еще не закрыл дверь, а она уже стояла у камина, сжимая в руках листок.
Дважды обращала она взгляд на записку, но ничего не видела.
— О! — прошептала она. — Это не бумага, это огонь!
Протерев рукою глаза, словно пытаясь возвратить им способность видеть, которую, как ей казалось, она утратила, Мария Антуанетта нетерпеливо топнула ногой и воскликнула:
— Господи, ну что же это такое!
Она собрала вся свою волю, рука ее перестала дрожать, а глазам вернулось зрение.
Охрипшим голосом, так не похожим на тот, который знали все, она прочла:
— «Это письмо адресовано не мне, но моему брату графу Оливье де Шарни; написано оно его супругой графиней де Шарни.»
Королева перевела дыхание и продолжала:
— «Если со мной произойдет несчастье, прошу того, кто найдет это письмо, передать его графу Оливье де Шарни или возвратить графине.»
Королева вновь перевела дыхание и встряхнула головой.
— «Графиня вручила мне это письмо со следующими указаниями.» Ага, вот уже и указания, — пробормотала она и вторично протерла рукой глаза. «Если из имеющего последовать предприятия граф выйдет невредимым, возвратить письмо графине.»
Чем дальше читала королева, тем заметнее прерывался ее голос. Она продолжала:
— «Если он будет тяжело, но не смертельно ранен, попросить его, чтобы он разрешил супруге приехать к нему.» Ну, разумеется, — хмыкнула королева и уж совсем невнятным голосом прочла: — «Если же он будет ранен смертельно, вручить ему это письмо, а в случае, если он будет не в состоянии читать, прочесть его, дабы, прежде чем покинуть этот мир, он узнал содержащуюся в этом письме тайну.» Что же, вы и теперь будете отрицать? вскричала Мария Антуанетта, взглядом испепеляя графа.
— Что?
— Господи, да то, что она вас любит!
— Как! Графиня меня любит? Ваше величество, что вы говорите? — в свой черед вскричал Шарни.
— Как мне ни горько, я говорю то, что есть.
— Графиня любит меня? Меня? Нет, это невозможно!
— Но почему же? Я ведь люблю вас.
— Но если бы графиня любила меня, то за эти шесть лет она призналась бы мне, дала бы как-нибудь понять…
Несчастная Мария Антуанетта уже так исстрадалась, что ощущала потребность заставить страдать и графа, вонзить ему страдание в сердце, словно кинжал.
— О нет! — воскликнула она. — Нет, она никогда не дала бы вам понять, нет, она ничего не сказала бы. И не даст понять, и не скажет, потому что прекрасно знает, что не может быть вашей женой.
— Графиня де Шарни не может быть моей женой? — переспросил Оливье.
— Да, — подтвердила королева, все более упиваясь своим отчаянием, потому что она знает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206