В предутреннем тумане грузинское войско направилось через Доэсские долины к Ахал-даба.
На совете у Доэсского перевала решили не преследовать врага по правому берегу Куры, а перейти Куру вброд, обойти турок, соединиться с шедшими на помощь войсками Внутренней Картли и стать у Сурама, замыкая собою главный проход в Хеоба, единственный, ведущий к границе Турции.
На берегу Куры картлийские дружины были встречены народным ополчением.
Разодранные чохи, спутанные черные бороды, настороженные глаза, зазубренные шашки говорили о суровых нахидурцах.
Сутулые, коренастые атенцы с горящими из-под нависших бровей глазами потрясали пращами.
Тонкие, гибкие урбнисцы в помятых цаги, полинялых архулаках, сжимая копья, буйно встряхивали курчавыми головами.
Высокие, плотные, с взлохмаченными рыжими бородами сабаратианцы, сверкая холодной голубизной глаз, взмахивали тяжелыми дубинами.
Юркие сомхитари в истоптанных чувяках, замусоленных бешметах, в облезлых шапчонках, задорно торчащих на пышных макушках, размахивали тонкими кинжалами. На черных архалуках, на желтых бешметах, на серых чохах жесткими пятнами застыл соленый пот.
От таинственных руин Армази, от шумной Арагви, от пещер Уплисцихе, от ветхого Мцхета, от замкнутого Ацхури с жаждой мести бежало к сурамским полям народное ополчение.
Изумленно смотрел царь на живую Картли. Это не были раболепные тени, освещающие факелами дорогу его коню. Это не были приниженные, с кислыми улыбками гостеприимные крестьяне, выставляющие раскрашенных жен и матерей.
Грозная, живая Картли смотрела в глаза изнеженному царю.
Бурный разлив реки не остановил ожесточенное ополчение. Валили деревья, рубили бревна, разорванными чохами перевязывали гибкие ветви. В бешеный водоворот спускали непрочные плоты. Бросались вплавь на бурдюках, досках, стволах. В коричневую муть гнали ржавших коней.
Солнце раздробляло прыгающие лучи на саблях и кинжалах, торчащих над головами. С гиканьем, со свистом, с хриплой бранью, выплевывая вместе с глиной проклятия, ополчение перерезало мутную толщу неукротимой Куры, и грузины, опередив янычар, шедших к границе через сердце Картли, вышли к сурамским полям.
Нугзар и Зураб, разгромив передовые части турок, встретили царя победными кликами.
Ловкие гонцы известили о выполнении плана Саакадзе войсками Ксанского Эристави, Мухран-батони, Амилахвари и других князей, мертвым кольцом задержавших движение янычар, не допуская соединения их с главными силами.
Татар-хан, заметив маневр грузин, расположил войска по берегу Куры вблизи Квишхети и, окопавшись глубокими рвами со стороны Сурама, стал ждать подкреплений.
Совет военачальников решил всецело положиться на Георгия Саакадзе.
Саакадзе заявил: главная задача — заставить Татар-хана принять бой возможно скорее. Поэтому, отрезав туркам путь к отступлению. Саакадзе расположил войска Шалвы Эристави у Кортанетских вершин. Остальные войска были размещены с точным расчетом бросать их в бой постепенно, чтобы внести волнение и расстройство в ряды врага.
Окопавшись в центре, Саакадзе рассыпал передовую цепь и, вызвав пятнадцать ностевцев, изучивших бой на русийских пищалях, оставленных боярином Татищевым, приказал обстрелять турецкие ряды.
Такая охота и отсутствие ожидаемой помощи сильно беспокоили Татар-хана, и, потеряв самообладание, он вывел войско на открытую долину.
— Саманная голова! — невольно вскрикнул Димитрий и, увлекая за собой дружину, пронесся навстречу. С правого фланга ринулся царь. Яростно дрались дружины.
Саакадзе, клином врезавшись с ностевской дружиной в центр вражеских сил, не давал Татар-хану выровнять линию флангов. Вновь закипевшая сеча не помешала Саакадзе зорко следить за картлийскими войсками и ежеминутно посылать к князьям и азнаурам гонцов с приказаниями.
Рев, свист мечей, сабель, стрел, ржание коней. Но не это заставило дрогнуть после четырехчасовой битвы бесстрашного Татар-хана.
С левого фланга бешеным потоком неслись свежие арагвинские дружины Нугзара и Зураба. Татар-хану в кровавом тумане они показались несметными, и только быстрота коней могла спасти его и треть войска. Пешие, бросая оружие, бежали в окружные леса. Каждый думал только о своем спасении. Но наперерез им уже мчался Гуния, ведя за собой тваладские сотни. Мольба о пощаде только разжигала картлийцев. Тысячи голов падали на горячую землю сурамских полей.
Внезапно на крутых отрогах, со стороны деревни Брбона, появились новые турецкие силы. Татар-хан облегченно вздохнул, но тут же в отчаянии до боли стиснул рукоятку ятагана. Бахчисарайское знамя с полумесяцем, словно подбитая зеленая птица, плашмя падало в ущелье, куда, преследуемые княжескими дружинами, теряя строй и оружие, скатывались всадники в турецких доспехах.
Картлийские воины и ополченцы встретили теснимых турок яростным воем…
Случилось необъяснимое: многотысячное войско Татар-хана было побеждено. Турецкий военачальник шел на Картли, не предвидя новой стратегии Саакадзе, сосредоточившего в своих руках единство военных действий. Картлийцы беспощадно преследовали бегущих. Кони вязли в кровавой грязи.
Это была месть народа за многовековую тиранию. Последними вернулись царь и Саакадзе с «Дружиной барсов» и тваладскими сотнями. Дружинники вели за собой по нескольку коней.
Тысячи зажженных факелов и крики восторга встретили победителей. В этот момент, казалось, стерлись все грани. Опьяненные небывалой победой, картлийцы целовались запекшимися губами. Обнимались даже враждующие между собой князья.
— Ваша, ваша царю Луарсабу!
— Ваша, Великому Моурави — Георгию Саакадзе!
Царь обнял и крепко поцеловал Саакадзе. Сняв перстень, царь хотел надеть на палец Саакадзе, но руки исполина не походили ни на чьи руки в Картли.
Кругом засмеялись. Саакадзе, поцеловав, надел перстень на эфес шашки, крепко стянув лентой.
— Пусть подарок царя всегда напоминает о Сурамской битве.
Забыв усталость, до полуночи ликовали победители. На стоянке у царского шатра желтела пирамида из тысячи турецких голов. И вокруг пирамиды под музыку и пляску пировали картлийцы.
Следующий день прошел в поисках врага, но уцелевшие уже перешли границу. Только воинственные женщины в течение нескольких дней отыскивали в лесу скрывавшихся турок и в знак позора и поучения, дабы больше не приходили, обнажали их, а из великодушия и жалости к ожидающим матерям, женам и сестрам указывали дорогу к границе.
Один янычар в благодарность за возвращенную ему одежду сказал женщинам, что если бы не проклятый старик, заведший их на Гостибские высоты, то грузины не одержали бы победы. Старику, конечно, там сняли голову.
Разведочный отряд Эрасти отправился на Гостибские высоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162