Саакадзе с глубоким вниманием и все большим уважением следил за всем происходящим на площади и за присягой в верности выбранному уста-баши. Неясно бродившие мысли принимали все более отчетливые формы.
Он понял, что сила сословий в объединении, и радостно подумал: «Союз азнауров!»
И он уже ясно видел себя первым уста-баши созданного им союза с неограниченной властью, с большими планами расширения азнаурских владений и уменьшения податей с крестьян, с требованием установления точных государственных законов и создания единого картлийского войска.
Саакадзе твердо решил установить тесную связь между ностевскими азнаурами и амкарами, так удачно начавшуюся с момента скупки персидскими купцами на тбилисском майдане их шелка, шерсти и изделий.
Дато вывел из задумчивости друга, напомнив, что необходимо до начала пиршества амкаров условиться в новым уста-баши о деловой встрече.
Саакадзе подошел широкими шагами к уста-баши, с уважением поклонился и крепко пожал руку.
Но договориться им не удалось. Их шумно окружили и увлекли в дом ах-сахкала, откуда уже неслись приветственные звуки зурны.
В разгаре пира в комнату вошел известный всей Картли сазандар. Тамада ударил рогом о чару, наполнил рог красным вином, протянул сазандару. Привычно осушив рог, сазандар вытер густую седину усов, обвел амкаров слегка прищуренными глазами, потребовал тишины и начал:
— Совсем гладкое море. Зеленое — на каменной руке лежало, черное — тоже там место нашло. В зеленом — солнце кинжалы чистило, в черном — звезды дно целовали. Сверху богатые горы к цветным водам бежали, внизу жемчуг купался, рыбы спины золотые грели, посередине просо росло… Всем хорошо было…
На папахе горы пастух звонкой ствири пастбище веселил. Народ тихий… Голубой цвет любил, оружие только для красоты носил, совсем мало работал, все готовое от бога получал. Плоды отлогих гор отягощали. Яблоки поспевали — туман лечаки дарил, персики — бархат глаза гладил, виноград — смех серебром звенел, гранаты — небо красным соком брызгало…
На самой высокой горе любимый богом отшельник церковь сторожил. Внизу к отшельнику большое уважение имели: люди поднимались из святых рук правду бога брать. Только черт отшельника хвостом дразнил.
Голубой цвет не любил, в красной черкеске шатался, а ночью шелковой одеждой соблазнял отшельника, на пороге золотом брызгал, женщин предлагал…
Сначала терпел отшельник, потом добром старался прогнать, не соглашался черт… Тогда святой разрешение бога взял угостить назойливого гостя… Большие щипцы на огне красными сделал, с нетерпением хвостатого ждал. Как всегда, тот ночью пришел. Голову в дверь просунул, хвост тоже в щель поместил… Обрадовался святой, щипцами хвост поймал. От жженой шерсти воздух убежал, камни стучать начали. Не ждал такое черт, прыгать стал, хвостом от черной до зеленой воды ударял, копытами бил, черкеска цвет потеряла, с тех пор на уголь похожа… Где копытами ударил — ущелья змеями кружатся, где хвостом горы разделил — долины легли, где слезы уронил — озера застыли, где языком щелкнул — лощины землю перерезали… Сейчас в горах сидит, хвост спрятал, больше языком дразнит, человека в покое не оставляет…
Горы белые бурки одели, пастухов холод прогнал. Народ больше наверх не ходил, далеко… Святой хорошо думал, только напрасно у черта хвост трогал, не любит такое черт. Если правду от бога имел, зачем лучше голову не испортил? У черта хвост дороже всего… Ведьма лекарство дала, черт хвост вылечил, а людей навсегда разделил: кто где был, там остался. От испуга люди за кинжалы схватились, с тех пор крепко знают это дело… На коней тоже вскочили… и поскакали к амкарам осушать бурдюки… — весело закончил сазандар, и, выволочив из-под тахты тугой бурдюк, спрятанный про запас, он с помощью тамады бросил бурдюк на стол. Зурна громко приветствовала подхваченный амкарами бурдюк, который в одно мгновение опустил все четыре лапки…
Сазандар залпом осушил рог, потряс его над головой и, раздув гуда, обернулся к Саакадзе:
— Теперь, азнаур, в честь твою я расскажу о нашем Тбилиси, но только…
Знойный как воспеть калеки? Как сказать хвалу Тбилиси?
Хрусталя зима здесь чище, лето ярче изумруда.
Тут колеса водяные, там сады переплелися,
Мельниц гул неугомонен, — вниз Кура летит оттуда.
Бань мозаика прохладна, серные сверкают воды,
Купола вздымают бани, в каждой — каменный бассейн,
И кирпич картлийский красный украшает в банях своды,
Сквозь оконца боковые солнца луч пыльцой усеян.
Кто войдет туда, тот станет белый, словно снег нагорный,
А невеста молодая выйдет розе лишь подобна,
Под дудуки зазывает не один духан просторный,
По путям, вновь проведенным, проходить теперь удобно.
Много лавок на майданах, перекрыты перламутром,
Холст в них хойский, шелк грузинский и парча серебротканна,
Белокаменные храмы блещут вечером и утром,
В них тяжелые иконы служат богу неустанно.
В них священников, монахов больше, чем дождя в апреле,
Но не больше, чем на складе золотых монет чеканных.
Царь сидел в Метехском замке, соловья он слушал трели.
Но заплакало вдруг небо, приближенье видя хана.
А за ханом тьма сарбазов, возглавляют их сардары,
Вздрогнул царь — князей сзывает: все на бой, пока не поздно!
Стал народ картлийский дружно, стал в дружины под удары!
Хан разгневался коварный и сдавил Тбилиси грозно.
Бой неравный длился долго. Кто пронзен стрелой иранской,
Обезглавлен кто сарбазом, смертью кто погиб иною,
Запылал Тбилиси славный под пятой магометанской,
Хан разрушил крепость, храмы, царства завладел казною.
Но картлийцы непокорны, дух свободы в них возвышен,
Войско собирают снова по нагорьям и долинам,
Колыхаются знамена. Рокот рога вновь услышан:
Для Куры преграды нету, и преграды нет дружинам.
Берегись ты, хан! Ты видишь, как Тбилиси вновь отстроен,
Тень бойниц зубчатых крепость над садами распростерла.
Не уйти тебе от плена, меч поднял картлийский воин,
За тобой спешит в погоню, разорвет собачье горло.
А теперь к веселью! Чаши пусть звенят, нет лучше звона,
Сочинитель песни этой первый выпьет дар природы,
Да благословит вас солнце, или мцхетская икона,
Или песня боевая боевых певцов народа!
Георгий внимательно выслушал песню и поднял преподнесенный ему рог вина:
— Друзья амкары, эта песня призывает нас к большим делам… Куйте мечи, от которых не убежит ни один хан, готовьте седла, на которых будем держаться в самом жарком бою, точите стрелы, которые достанут и Исфахан и Стамбул, закаляйте подковы, следы которых врежутся в дороги востока и запада, делайте цаги, которыми мы будем давить врага…
Царевич Луарсаб сидел в комнате сестры, нежно ее лаская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162