В комнату, теряя равновесие, влетел Киазо. Стоя на коленях, телохранитель приниженно залепетал:
— Великий царь, начальник замка приказал доложить, князья все в сборе, я, твой раб, слышал голос и не посмел войти…
— Ты заставляешь князей долго ждать, видно, твои любопытные уши привязаны крепче языка… Эй, кто там!
В комнату вбежала стража.
— Раб осмелился подслушивать, бросить его в яму, пусть палач вырвет собачий язык.
Киазо отскочил. Глаза забегали, как загнанные звери. Киазо тщетно старался выговорить слово. И вдруг ужас охватил все его существо. Ему показалось, что на подоконнике лежит не луч солнца, а огромный окровавленный язык. Он упал, пальцы судорожно цеплялись за ковер, белая муть заволакивала глаза.
Не обращая внимания на валявшегося в ногах Киазо, Георгий X продолжал:
— Так вот, князь, хотел спросить тебя…
Помертвевшего Киазо насильно выволокли, дверь бесшумно закрылась.
— Ты друг Мирвана, скажи, думает ли он о княжне Астан?
— Мой царь, Мирван говорит, скорее орел женится на крысе, чем Мухран-батони на верблюде.
Георгий обрадованно расхохотался.
— Вот, вот, верблюд… ха… ха… верблюд… а я не… ха… ха… верблюд. Пойдем, князь, понимаешь, весь день вспоминал… ха… ха… верблюд…
ГЛАВА ПЯТАЯ
По висячему мосту, сдерживая испуганного непривычной толкотней коня, пробирался Георгий Саакадзе; за ним, изредка поругивая проходящих, флегматично двигался на своем иноходце Папуна. Чем ближе друзья подъезжали к Метехскому замку, тем плотнее становилась толпа задорных оруженосцев, рослых дружинников, амкаров, протискивающихся с перекинутыми через плечо хурджини. В самой гуще Папуна заботливо остановил коня, поощрительно насвистывая. Желтая горячая струя обдала толстого амкара Бежана.
— Ты хороший человек или петух, как держишь коня? — возмущенно крикнул Бежан.
— А ты думал, для такого случая коню комнату в Метехи приготовили, — добродушно огрызнулся Папуна.
Бежан пригрозил пожаловаться своему племяннику Сандро, любимому оруженосцу князя Амилахвари, но друзья, предъявив страже лощеную бумагу с подписью Баака Херхеулидзе, уже въехали в боковые, обложенные серым камнем ворота Метехского замка.
Главный двор Метехского замка вымощен плитами. Тяжело лежат квадраты серого камня. Кованые ворота крепко сидят в зубчатых стенах. В узких оконцах башен блестят пики метехской стражи. Глубокий балкон, обвитый пышным плющом, скрывает резную дверь. Отражения желто-синих венецианских стекол играют на плитах пестрыми бабочками.
В глубине двора княжеские конюхи в ярких чохах прогуливают взмыленных коней.
— Неспокоен твой жеребец, смотри, ухо откусит, — рассмеялся молодой конюх.
Старик, державший под уздцы серого в яблоках коня, угрюмо ответил:
— Каков всадник, такое и жеребец. Кому дает покой князь Качибадзе?
— Почему, старик, сердитый такой?
— Князь азнаурством не пожаловал?
— Может, жеребец в грязь сбросил?
— Или откусил что-нибудь?
На раскатистый хохот подбежали телохранители, чубукчи, нукери и с любопытством заглядывали через плечи впереди стоящих.
— Ишачьи ваши шутки, — внезапно вспылил старик, — на праздник едете? Тебе, Ласо, хорошо, — набросился он на молодого конюха, — у князя подносы облизываешь, а в Дараке был? Много зерна видел? Народ обнищал, на войне гибнет, дети солому едят, от работы женщины сохнут…
— Не мы воюем, — раздались голоса, — магометане-собаки покоя не дают.
— Неплохое дело война, — бесшабашно тряхнул головой нарядно одетый оруженосец, — в прошлую войну многих пленных взяли, много караванов отбили.
— Караваны князья поделили, — перебил старик, — а тебе навоз достался.
— Молчи, старик! — прикрикнул подошедший Арчил, старший смотритель царских конюшен, родственник Папуна, — за плохой язык хорошую голову потерять можно.
— Молодец, Арчил, — засмеялись слуги, — знаешь, когда натянуть повода.
— Эх, старик, чужие уши — плохой хурджини для тайн, — сказал пожилой телохранитель.
— По какой дороге, Симон, двигаются войска князя Цицишвили? — поспешно переменил разговор Арчил.
— Не хочешь ли пристроить в княжескую дружину исполина, прискакавшего к тебе на рыжем слоне?
— Нет, Симон, мой друг Саакадзе зачислен в царскую дружину, а слона, думаю, он не обменяет на коня Цицишвили, если князь даже и тебя отдаст в придачу.
— Ха, ха, ха… Арчил, жирно угощаешь.
— Го-го-го!.. Подсыпь ему еще перцу, лучше поскачет.
Но шутки конюхов оборвал рокот трубы. Стража бросилась открывать железные ворота. Загремели тяжелые засовы. Толпа вплотную придвинулась к распахнутым воротам.
— Доблестный Нугзар Эристави с младшим сыном Зурабом прискакал!
— Жеребец под князем — арабской крови, жизнь за такого коня отдашь!
— А чепрак золотом расшит!
— Бешмет зеленого бархата!
— Священный цвет турок!
— А шарвари краснее фесок!
— Хороший праздник будет у собак, если так едет на войну могущественный Нугзар.
— Как звенят серебряные ожерелья на конях оруженосцев.
— Такое ожерелье хорошо подарить Кетеван.
— Нашел место о Кетеван думать.
— А сколько телохранителей, копьеносцев, сразу на дворе тесно стало!
— Что свита! Пять тысяч дружинников Эристави под стенами Тбилиси стоят.
— Ты что, считал?!
— Я считал, семь тысяч!
— Кто приехал? — спросила царица, нервно перебирая четки.
В нарядных покоях толпились придворные княгини.
— Нугзар Эристави, царица, — улыбнулась княгиня Бараташвили, продолжая смотреть в окно. — Новое знамя, как красиво: белый орел терзает зелено-чернуюзмею… Смотри, царица, семнадцатый раз попал в яблоко зоркий царевич Луарсаб…
— Большая свита с Эристави?
— Да, царица, и Зураба привез… Двадцать первый… Жаль, помешали. Зураб в сад вошел, шашку показывает…
Пальцы Мариам сжали подушку…
— Шш… шш… тише! — пронеслось по двору.
— Смотрите, смотрите, старый волк Леон Магаладзе прискакал.
— А за ним два волчьих глаза, Мераб и Тамаз.
— Жена и дочь вчера приползли.
— Кошки заранее плакать приехали.
— Скупые, что ли? Все в серый цвет оделись.
— Пусть на свою голову пепел сыплют.
— На войну, как на похороны, едут.
— Гонец! Гонец!
— От храброго Ярали вести.
— Эй, гонец, какие вести привез?!
— Хорошие, точите шашки, — смеясь, крикнул юный азнаур и, лихо спрыгнув с коня, бросился в боковой вход…
Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен — совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.
«Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны… Так и знал, — продолжал раздражаться начальник замка, — всегда следом светлейший Баграт Картлийский… А!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Великий царь, начальник замка приказал доложить, князья все в сборе, я, твой раб, слышал голос и не посмел войти…
— Ты заставляешь князей долго ждать, видно, твои любопытные уши привязаны крепче языка… Эй, кто там!
В комнату вбежала стража.
— Раб осмелился подслушивать, бросить его в яму, пусть палач вырвет собачий язык.
Киазо отскочил. Глаза забегали, как загнанные звери. Киазо тщетно старался выговорить слово. И вдруг ужас охватил все его существо. Ему показалось, что на подоконнике лежит не луч солнца, а огромный окровавленный язык. Он упал, пальцы судорожно цеплялись за ковер, белая муть заволакивала глаза.
Не обращая внимания на валявшегося в ногах Киазо, Георгий X продолжал:
— Так вот, князь, хотел спросить тебя…
Помертвевшего Киазо насильно выволокли, дверь бесшумно закрылась.
— Ты друг Мирвана, скажи, думает ли он о княжне Астан?
— Мой царь, Мирван говорит, скорее орел женится на крысе, чем Мухран-батони на верблюде.
Георгий обрадованно расхохотался.
— Вот, вот, верблюд… ха… ха… верблюд… а я не… ха… ха… верблюд. Пойдем, князь, понимаешь, весь день вспоминал… ха… ха… верблюд…
ГЛАВА ПЯТАЯ
По висячему мосту, сдерживая испуганного непривычной толкотней коня, пробирался Георгий Саакадзе; за ним, изредка поругивая проходящих, флегматично двигался на своем иноходце Папуна. Чем ближе друзья подъезжали к Метехскому замку, тем плотнее становилась толпа задорных оруженосцев, рослых дружинников, амкаров, протискивающихся с перекинутыми через плечо хурджини. В самой гуще Папуна заботливо остановил коня, поощрительно насвистывая. Желтая горячая струя обдала толстого амкара Бежана.
— Ты хороший человек или петух, как держишь коня? — возмущенно крикнул Бежан.
— А ты думал, для такого случая коню комнату в Метехи приготовили, — добродушно огрызнулся Папуна.
Бежан пригрозил пожаловаться своему племяннику Сандро, любимому оруженосцу князя Амилахвари, но друзья, предъявив страже лощеную бумагу с подписью Баака Херхеулидзе, уже въехали в боковые, обложенные серым камнем ворота Метехского замка.
Главный двор Метехского замка вымощен плитами. Тяжело лежат квадраты серого камня. Кованые ворота крепко сидят в зубчатых стенах. В узких оконцах башен блестят пики метехской стражи. Глубокий балкон, обвитый пышным плющом, скрывает резную дверь. Отражения желто-синих венецианских стекол играют на плитах пестрыми бабочками.
В глубине двора княжеские конюхи в ярких чохах прогуливают взмыленных коней.
— Неспокоен твой жеребец, смотри, ухо откусит, — рассмеялся молодой конюх.
Старик, державший под уздцы серого в яблоках коня, угрюмо ответил:
— Каков всадник, такое и жеребец. Кому дает покой князь Качибадзе?
— Почему, старик, сердитый такой?
— Князь азнаурством не пожаловал?
— Может, жеребец в грязь сбросил?
— Или откусил что-нибудь?
На раскатистый хохот подбежали телохранители, чубукчи, нукери и с любопытством заглядывали через плечи впереди стоящих.
— Ишачьи ваши шутки, — внезапно вспылил старик, — на праздник едете? Тебе, Ласо, хорошо, — набросился он на молодого конюха, — у князя подносы облизываешь, а в Дараке был? Много зерна видел? Народ обнищал, на войне гибнет, дети солому едят, от работы женщины сохнут…
— Не мы воюем, — раздались голоса, — магометане-собаки покоя не дают.
— Неплохое дело война, — бесшабашно тряхнул головой нарядно одетый оруженосец, — в прошлую войну многих пленных взяли, много караванов отбили.
— Караваны князья поделили, — перебил старик, — а тебе навоз достался.
— Молчи, старик! — прикрикнул подошедший Арчил, старший смотритель царских конюшен, родственник Папуна, — за плохой язык хорошую голову потерять можно.
— Молодец, Арчил, — засмеялись слуги, — знаешь, когда натянуть повода.
— Эх, старик, чужие уши — плохой хурджини для тайн, — сказал пожилой телохранитель.
— По какой дороге, Симон, двигаются войска князя Цицишвили? — поспешно переменил разговор Арчил.
— Не хочешь ли пристроить в княжескую дружину исполина, прискакавшего к тебе на рыжем слоне?
— Нет, Симон, мой друг Саакадзе зачислен в царскую дружину, а слона, думаю, он не обменяет на коня Цицишвили, если князь даже и тебя отдаст в придачу.
— Ха, ха, ха… Арчил, жирно угощаешь.
— Го-го-го!.. Подсыпь ему еще перцу, лучше поскачет.
Но шутки конюхов оборвал рокот трубы. Стража бросилась открывать железные ворота. Загремели тяжелые засовы. Толпа вплотную придвинулась к распахнутым воротам.
— Доблестный Нугзар Эристави с младшим сыном Зурабом прискакал!
— Жеребец под князем — арабской крови, жизнь за такого коня отдашь!
— А чепрак золотом расшит!
— Бешмет зеленого бархата!
— Священный цвет турок!
— А шарвари краснее фесок!
— Хороший праздник будет у собак, если так едет на войну могущественный Нугзар.
— Как звенят серебряные ожерелья на конях оруженосцев.
— Такое ожерелье хорошо подарить Кетеван.
— Нашел место о Кетеван думать.
— А сколько телохранителей, копьеносцев, сразу на дворе тесно стало!
— Что свита! Пять тысяч дружинников Эристави под стенами Тбилиси стоят.
— Ты что, считал?!
— Я считал, семь тысяч!
— Кто приехал? — спросила царица, нервно перебирая четки.
В нарядных покоях толпились придворные княгини.
— Нугзар Эристави, царица, — улыбнулась княгиня Бараташвили, продолжая смотреть в окно. — Новое знамя, как красиво: белый орел терзает зелено-чернуюзмею… Смотри, царица, семнадцатый раз попал в яблоко зоркий царевич Луарсаб…
— Большая свита с Эристави?
— Да, царица, и Зураба привез… Двадцать первый… Жаль, помешали. Зураб в сад вошел, шашку показывает…
Пальцы Мариам сжали подушку…
— Шш… шш… тише! — пронеслось по двору.
— Смотрите, смотрите, старый волк Леон Магаладзе прискакал.
— А за ним два волчьих глаза, Мераб и Тамаз.
— Жена и дочь вчера приползли.
— Кошки заранее плакать приехали.
— Скупые, что ли? Все в серый цвет оделись.
— Пусть на свою голову пепел сыплют.
— На войну, как на похороны, едут.
— Гонец! Гонец!
— От храброго Ярали вести.
— Эй, гонец, какие вести привез?!
— Хорошие, точите шашки, — смеясь, крикнул юный азнаур и, лихо спрыгнув с коня, бросился в боковой вход…
Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен — совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.
«Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны… Так и знал, — продолжал раздражаться начальник замка, — всегда следом светлейший Баграт Картлийский… А!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162