Не найдя выхода, порешили отдаться на божью волю и уныло разошлись по домам.
Озадачена была и молодежь. В Тбилиси не задумывались над случившимся, но теперь растерялись. Как действовать дальше, как держаться с главарем неразлучной дружины, которому царь отдал в руки судьбу родных? Только Димитрий возмущался странным отношением к Георгию.
— Ишаки! — горячился Димитрий. — Не знаете Георгия. Какой был, таким и останется.
— Ты не понимаешь, Димитрий, у тебя прямой характер. Мы сами должны облегчить действия Георгия. Стесненный дружбой, он не сможет поступать с нашими родными, как, наверно, уже решил.
— Плевать я хотел на богатство Шио, — возмутился Пануш. — Мне отца жаль, заплакал, думал — ему царь вольную дал… За сто монет выкуплю отца, уйдем, пусть мать и сестра пока останутся. Урожай снимем, продадим, мать и сестру выкупим, а зимой охотой можно жить, говорят, теперь зайцев много.
— Счастливый, Пануш, отца гордого имеешь, — сокрушенно покачал головой Ростом, — я сегодня со своим поссорился: без хозяйства уходить не хочет.
— Ростом прав, — прервал неловкое молчание Элизбар, — не будем мешать Георгию, уедем к Дато в Амши на несколько дней.
— А я говорю, вы изменники, в такое время бросать друга, — горячился Димитрий, — можете ехать хоть в… ад, а я сейчас пойду к Георгию.
— Иди, иди, — расхохотался Пануш, — вот Элизбар первый хотел представиться господину Носте, даже в дом не впустили. Так и ушел со своей вонючей травой, не увидев владетеля.
— Шио дом не успел починить, может, потому не впустили, — серьезно добавил Гиви.
Димитрий с изумлением смотрел на друзей.
— Поедем, Димитрий, с нами. Что делать! Положение меняет людей. Георгий лучше других, но зачем заискивать? А если ты один останешься — смеяться будут, Димитрий хорошо свое дело знает, — убеждал Дато. — Я не владетель Носте, поедем ко мне.
— Голову вместе с папахой оторву, кто про меня такое скажет — вскочил Димитрий. — Едем, пусть подавится своим Носте… Первый к нам приедет.
— Вот слова настоящего азнаура, — рассмеялся довольный Ростом.
Через полчаса, точно гонимые врагами, взмахивая нагайками, бешено мчались в Амши молчаливые всадники.
Георгий не сразу узнал голос отца. Сдернул с головы бурку, оглядел пустую комнату. Говорили у наружных дверей. Он не доверял ушам. Приподнялся на тахте, крепко потер лоб.
— Зачем беспокоитесь, сборщик знает, сколько у кого можно взять. Правда, первое время больше возьмем. Раньше дом хотел чинить, теперь новый будем строить. Месепе много в Носте, пусть работают. Около церкви думаю строить. Вот Гоголадзе лес заготовили, возьмем его, пусть новый у Кавтарадзе достанут. Скоро зима, мы ждать не можем.
Голос у Шио твердый, уверенный, чуствовалось презрение к соседу.
— Гоголадзе богатые, могут купить, у них всего много, а у нас, сам знаешь, Шио, все сборщик отбирал, — плакался другой, — две овцы остались, если заберете…
— Скучно тебя слушать, Захария. На сборщика жалуетесь, а сами в подвалах и ямах сыр прячете… Зачем хитрите, сам обойду. Что полагается господину — надо отдавать. Каждому его доля будет выдаваться. Сколько наработаешь, столько и получишь. Что тебе, Кетеван?
— Вот, дядя Шио, ты велел белый мед принести, все собрали. Богом клянусь, больше нет.
— Один кувшин? По-твоему, выходит, дядя Шио совсем дурак. Убирайся отсюда. Сборщик знает, как надо учить вас.
Ошеломленный Георгий с трудом поднялся, хлопнул дверью и застыл на пороге. Черная комната была завалена резаной птицей, молочными поросятами, свежим сыром, взбитым маслом, упругими фруктами.
С шумом распахнулась дверь. Георгий вышел на двор. Худенький старичок с проворством ребенка выскочил на улицу и скрылся за углом. Георгий смотрел во все глаза на отца, опьяненного счастьем и властью. Одетый в праздничную чоху, с затуманенными глазами, он был неузнаваем.
Георгий понял: разговором делу не поможешь, надо немедленно что-то предпринять, на что-то решиться, но встревоженные мысли не находили выхода.
— Где мать и Тэкле?
— Жена гзири за ними пришла, ее девушки платье для Маро с Тэкле шьют, синее шелковое, твой подарок… Мерить пошли… Долго спал, дорогой. Маро не хотела уходить, ждала, когда проснешься, но жена гзири сказала, иначе к воскресенью готово не будет. В воскресенье о твоем здоровье молебствие отслужит священник, потом к нему обедать пойдем, — захлебывался словами Шио.
— Где Папуна?
— Папуна с утра сердитый: детей ждал, а кто посмеет у владетеля Носте крик поднимать?.. Куда уходишь? Все приготовлено в саду, Маро сейчас придет… За двумя месепе послал, пусть работают. Маро трудно одной…
Упоенный, он продолжал говорить, не заметив, как Георгий широко зашагал по необычно пустым улицам…
— Уехал? — переспросил Георгий деда Димитрия. — Куда уехал?
Но ни дед, ни родители остальных друзей не знали, куда ускакали сыновья. Особенно поразил Георгия дом Элизбара, где он любил бывать. При его появлении семья разбежалась, в доме поднялась суматоха. Георгий догадался: прятали ковры и другие вещи.
Отец Элизбара вышел к нему, долго кланялся, просил азнаура оказать честь войти в дом.
— Что ты, дядя Петре, точно первый раз меня видишь. Как живешь, здоровы у тебя?
— Здоровы… Только плохо в этом году, война была, много сборщик взял… Семья большая, не знаю, как зиму будем…
— Не беспокойтесь, дядя Петре, проживем.
Георгий удивился. Петре никогда не жаловался.
Сборщики, дружившие с богатыми, получали щедрые подарки и облагали их гораздо меньше бедняков.
Хуже дело обстояло у Даутбека. Всегда радостно его встречавшие, они вышли к Георгию с каменными лицами.
— Хозяйство свое пришел проверять? Не беспокойся, ничего не скроем, — холодно сказала мать Даутбека.
Саакадзе посмотрел на них и молча вышел на улицу.
У дверей большого дома стояла с палкой бабо Кетеван. Она когда-то дружила с бабо Зара.
Георгий безотчетно, как в детстве, подошел к ней.
— Бабо Кетеван, дай яблоко.
Кетеван засмеялась:
— Только за яблоки бабо помнишь? У, кизилбаши…
Она, бурча, вошла в комнату и быстро вернулась, держа в руках золотистое яблоко.
— На, Тэкле половину отдай.
Георгий засмеялся: в течение шести лет бабо Кетеван повторяла одно и то же. Он разломил яблоко и предложил бабо самой выбрать половину для Тэкле. Кетеван испытующе посмотрела и, вздохнув, сказала:
— Одинаковые, ешь, какую хочешь.
Георгий с наслаждением вонзил крепкие зубы в рассыпчатую мякоть.
Из дома выбежала молодая женщина, за нею, шлепая чувяками, семенил испуганный мужчина. Женщина резко оттолкнула старуху.
— Из ума выжила, — прошипела женщина, — войди, господин в дом, хоть весь сад возьми, твое…
Георгий посмотрел на женщину. Мелькнули пройденные годы: вот она, под смех соседей выгнав его из фруктового сада, с палкой преследует по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Озадачена была и молодежь. В Тбилиси не задумывались над случившимся, но теперь растерялись. Как действовать дальше, как держаться с главарем неразлучной дружины, которому царь отдал в руки судьбу родных? Только Димитрий возмущался странным отношением к Георгию.
— Ишаки! — горячился Димитрий. — Не знаете Георгия. Какой был, таким и останется.
— Ты не понимаешь, Димитрий, у тебя прямой характер. Мы сами должны облегчить действия Георгия. Стесненный дружбой, он не сможет поступать с нашими родными, как, наверно, уже решил.
— Плевать я хотел на богатство Шио, — возмутился Пануш. — Мне отца жаль, заплакал, думал — ему царь вольную дал… За сто монет выкуплю отца, уйдем, пусть мать и сестра пока останутся. Урожай снимем, продадим, мать и сестру выкупим, а зимой охотой можно жить, говорят, теперь зайцев много.
— Счастливый, Пануш, отца гордого имеешь, — сокрушенно покачал головой Ростом, — я сегодня со своим поссорился: без хозяйства уходить не хочет.
— Ростом прав, — прервал неловкое молчание Элизбар, — не будем мешать Георгию, уедем к Дато в Амши на несколько дней.
— А я говорю, вы изменники, в такое время бросать друга, — горячился Димитрий, — можете ехать хоть в… ад, а я сейчас пойду к Георгию.
— Иди, иди, — расхохотался Пануш, — вот Элизбар первый хотел представиться господину Носте, даже в дом не впустили. Так и ушел со своей вонючей травой, не увидев владетеля.
— Шио дом не успел починить, может, потому не впустили, — серьезно добавил Гиви.
Димитрий с изумлением смотрел на друзей.
— Поедем, Димитрий, с нами. Что делать! Положение меняет людей. Георгий лучше других, но зачем заискивать? А если ты один останешься — смеяться будут, Димитрий хорошо свое дело знает, — убеждал Дато. — Я не владетель Носте, поедем ко мне.
— Голову вместе с папахой оторву, кто про меня такое скажет — вскочил Димитрий. — Едем, пусть подавится своим Носте… Первый к нам приедет.
— Вот слова настоящего азнаура, — рассмеялся довольный Ростом.
Через полчаса, точно гонимые врагами, взмахивая нагайками, бешено мчались в Амши молчаливые всадники.
Георгий не сразу узнал голос отца. Сдернул с головы бурку, оглядел пустую комнату. Говорили у наружных дверей. Он не доверял ушам. Приподнялся на тахте, крепко потер лоб.
— Зачем беспокоитесь, сборщик знает, сколько у кого можно взять. Правда, первое время больше возьмем. Раньше дом хотел чинить, теперь новый будем строить. Месепе много в Носте, пусть работают. Около церкви думаю строить. Вот Гоголадзе лес заготовили, возьмем его, пусть новый у Кавтарадзе достанут. Скоро зима, мы ждать не можем.
Голос у Шио твердый, уверенный, чуствовалось презрение к соседу.
— Гоголадзе богатые, могут купить, у них всего много, а у нас, сам знаешь, Шио, все сборщик отбирал, — плакался другой, — две овцы остались, если заберете…
— Скучно тебя слушать, Захария. На сборщика жалуетесь, а сами в подвалах и ямах сыр прячете… Зачем хитрите, сам обойду. Что полагается господину — надо отдавать. Каждому его доля будет выдаваться. Сколько наработаешь, столько и получишь. Что тебе, Кетеван?
— Вот, дядя Шио, ты велел белый мед принести, все собрали. Богом клянусь, больше нет.
— Один кувшин? По-твоему, выходит, дядя Шио совсем дурак. Убирайся отсюда. Сборщик знает, как надо учить вас.
Ошеломленный Георгий с трудом поднялся, хлопнул дверью и застыл на пороге. Черная комната была завалена резаной птицей, молочными поросятами, свежим сыром, взбитым маслом, упругими фруктами.
С шумом распахнулась дверь. Георгий вышел на двор. Худенький старичок с проворством ребенка выскочил на улицу и скрылся за углом. Георгий смотрел во все глаза на отца, опьяненного счастьем и властью. Одетый в праздничную чоху, с затуманенными глазами, он был неузнаваем.
Георгий понял: разговором делу не поможешь, надо немедленно что-то предпринять, на что-то решиться, но встревоженные мысли не находили выхода.
— Где мать и Тэкле?
— Жена гзири за ними пришла, ее девушки платье для Маро с Тэкле шьют, синее шелковое, твой подарок… Мерить пошли… Долго спал, дорогой. Маро не хотела уходить, ждала, когда проснешься, но жена гзири сказала, иначе к воскресенью готово не будет. В воскресенье о твоем здоровье молебствие отслужит священник, потом к нему обедать пойдем, — захлебывался словами Шио.
— Где Папуна?
— Папуна с утра сердитый: детей ждал, а кто посмеет у владетеля Носте крик поднимать?.. Куда уходишь? Все приготовлено в саду, Маро сейчас придет… За двумя месепе послал, пусть работают. Маро трудно одной…
Упоенный, он продолжал говорить, не заметив, как Георгий широко зашагал по необычно пустым улицам…
— Уехал? — переспросил Георгий деда Димитрия. — Куда уехал?
Но ни дед, ни родители остальных друзей не знали, куда ускакали сыновья. Особенно поразил Георгия дом Элизбара, где он любил бывать. При его появлении семья разбежалась, в доме поднялась суматоха. Георгий догадался: прятали ковры и другие вещи.
Отец Элизбара вышел к нему, долго кланялся, просил азнаура оказать честь войти в дом.
— Что ты, дядя Петре, точно первый раз меня видишь. Как живешь, здоровы у тебя?
— Здоровы… Только плохо в этом году, война была, много сборщик взял… Семья большая, не знаю, как зиму будем…
— Не беспокойтесь, дядя Петре, проживем.
Георгий удивился. Петре никогда не жаловался.
Сборщики, дружившие с богатыми, получали щедрые подарки и облагали их гораздо меньше бедняков.
Хуже дело обстояло у Даутбека. Всегда радостно его встречавшие, они вышли к Георгию с каменными лицами.
— Хозяйство свое пришел проверять? Не беспокойся, ничего не скроем, — холодно сказала мать Даутбека.
Саакадзе посмотрел на них и молча вышел на улицу.
У дверей большого дома стояла с палкой бабо Кетеван. Она когда-то дружила с бабо Зара.
Георгий безотчетно, как в детстве, подошел к ней.
— Бабо Кетеван, дай яблоко.
Кетеван засмеялась:
— Только за яблоки бабо помнишь? У, кизилбаши…
Она, бурча, вошла в комнату и быстро вернулась, держа в руках золотистое яблоко.
— На, Тэкле половину отдай.
Георгий засмеялся: в течение шести лет бабо Кетеван повторяла одно и то же. Он разломил яблоко и предложил бабо самой выбрать половину для Тэкле. Кетеван испытующе посмотрела и, вздохнув, сказала:
— Одинаковые, ешь, какую хочешь.
Георгий с наслаждением вонзил крепкие зубы в рассыпчатую мякоть.
Из дома выбежала молодая женщина, за нею, шлепая чувяками, семенил испуганный мужчина. Женщина резко оттолкнула старуху.
— Из ума выжила, — прошипела женщина, — войди, господин в дом, хоть весь сад возьми, твое…
Георгий посмотрел на женщину. Мелькнули пройденные годы: вот она, под смех соседей выгнав его из фруктового сада, с палкой преследует по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162