Могучую силу в себе чуствую. Кто посмеет остановить меня?
— Я посмею!.. Ложись и не соблазняй стражу поднять тревогу… Кричишь, точно князья уже язык у тебя дергают.
— Пойми, Папуна, нас огромное войско, а их — маленькая горсть, почему же позволять меньшей силе первенствовать?
— Кого это — нас? Неужели думаешь, Русудан Эристави за народ замуж пойдет?
— Русудан? Что ты сказал, Папуна? Папуна, ты сказал…
— Сказал, сказал, Папуна, Папуна! Правду сказал, Русудан только за князя замуж пойдет.
— При чем тут Русудан? Дорогой Папуна, не… не понимаю…
— Хорошо понимаешь! Говорю — спи и не тяни из меня слова, змею вытянешь.
— Папуна, послушай… Палуна, одну минуту…
— Георгий, наверно, хочешь завтра быть похожим на мацони? Забыл про охоту? За первого джейрана шах назначил награду, или допустишь кизилбашей отрезать тебе путь к сердцу шаха!.. А разве не я должен рано утром побежать на майдан за одеждой? Только черт сможет помочь найти на твой рост шарвари. А бараны-ностевцы позаботились о своем господине? Расхаживают с нахальным видом… Нет, Папуна всегда был дураком, ему даже выспаться не дадут, но он знает хорошее лекарство от неучтивости.
Папунэ, закутавшись, громко захрапел. Напрасно взволнованный Георгий умолял сказать, как догадался Папуна о тайне, в которой даже себе боялся признаться, напрасно бесцеремонно тормошил — Папуна продолжал безмятежно храпеть, и измученный Георгий повалился на свое ложе.
Но Георгию не скоро удалось последовать за другом. Он отлично понял намеки шаха. Неужели кто-то проник в тайну триалетского сражения? Даже «Дружина барсов» в неведении… Кто же донес шаху? Неужели персидские лазутчики даже в мысли залезают?.. Что же нужно шаху? Одарил конем, стоящим целое состояние, богатой одеждой, кисетами, наполненными золотыми монетами, за столом отмечает. Конечно, не из любезности, для этого Георгий Саакадзе слишком мал, а шах слишком велик. Осторожность необходима… Русудан выйдет только за князя… Кажется, Мирван Мухран-батони… Я даже слышал… Как жарко!.. Задушит меня шелковое одеяло, персияне слишком изнеженны… Какое тут богатство!.. Нугзар очень хорош ко мне, как радовался вниманию шаха! Кто выше светлейших? Владетельные князья? Герои? Народные полководцы? Царь?.. Нет, такая подушка не для моей головы, надо постелить бурку, на ней удобнее. Бурка и кинжал хорошо сон сторожат… Может, Димитрий женится на Нино, всегда ему нравилась… Да, завтра необходимо убить первого джейрана. Кто хочет стать полководцем народа, должен всегда быть впереди… Если поехать гостить к Нугзару, надо всем подарки купить… Иногда нитка кораллов дороже жемчуга…
Прохладный рассвет заглянул в решетчатый эйван, повис серыми прядями, прильнул мутными глазами к узким окнам.
Саакадзе за охоту получил от шаха перстень с крупным алмазом, окруженным кровавыми яхонтами.
Караджугай-хан выиграл пари на состязаниях и по правилу сделался хозяином празднества. Шах со знатью и грузинским посольством всю ночь пировал у Караджугай-хана.
Возвращаясь с провожатым, факелом освещавшим дорогу, озадаченный Георгий обдумывал намеки Эмир-Гюне-хана… Знакомый голос оборвал его мысли. Георгий изумленно вскрикнул.
— Али-Баиндур? Как сюда попал, где бороду забыл?
— Э, какой торопливый царский азнаур. Почему Али-Баиндур не может стремиться к фонтану милостей шаха? И с каких пор рыцари и купцы отказываются от золота?
Желтый язык факела лизнул лицо Баиндура. Вдруг, охваченный подозрением, Саакадзе насторожился: не отсюда ли полная осведомленность шаха? Неужели в «Золотом верблюде» я развязал язык о триалетском деле? Нет, это не могло случиться. Али-Баиндур жил у амкара, дяди Сандро. Папуна уверяет, будто между дружинниками слух ходил… Кто же такой Баиндур? Неужели…
— А ты, Али-Баиндур, и купец и рыцарь?
— И друг моих друзей… Зачем все по ханам ходишь, пойдем со мной, настоящий Иран покажу. Хочешь — девочек, хочешь — мальчиков, даже гурию рая достанем… На майдане много говорят о внимании шаха к картлийскому исполину. Говорят, здесь останешься, но я не верю: зачем? Тебя и твой царь любит, тайные поручения дает…
— Ты прав, друг, меня царь любит, но… откуда о тайном поручении знаешь?
— Видишь, Али-Баиндур сразу догадался… Хочешь, помогу?
— Я думаю, не только умный Али-Баиндур, каждый догадается, если мой Папуна по майдану целый день бегает… К сожалению, пока ничего не выходит, а поможешь, при случае тем же отвечу. Да, Георгий Саакадзе всегда помнит оказанную ему услугу.
— А что ищет по майдану хитрый Папуна?
— Ищет? Разве я сказал ищет?.. А, кажется, мой дом, — провожатый остановился, — огонь с дверью целуется. Возьми, друг, моего провожатого, очень темно у вас…
— Э, Георгий, неужели спать хочешь? Темная ночь — веселая ночь, пойдем в шире-ханэ, как раз время.
— Завтра, дорогой, сейчас ноги не держат, потом Папуна, наверное, не спит. Завтра на майдане в каве-ханэ жди, на углу за шамшей, там всегда каве пью, приходи…
— Я думал, ты грузин, хотел вином угостить.
— А я думал, ты персиянин, больше каве любишь.
— Хорошо, пусть по-твоему, раньше каве, потом вино. Завтра приду… Провожатого не надо, в темноте лучше вижу. Пусть обратно идет…
Саакадзе вошел в низенькую калитку, но едва замолкли шаги, выскользнул и, словно гончая, обнюхивая воздух, пошел направо. Улица, поворот, еще улица. В темной стене стукнул медный молоточек, калитка, лязгнув, отворилась и поспешно захлопнулась за Али-Баиндуром. Обойдя дом, Георгий с досадой подумал: все дома одинаковы… Но если шашкой на углу сделать незаметный знак, стена станет знакомой…
Наутро Али-Баиндур докладывал шаху все подробности о грузинском посольстве.
— Великий шах-ин-шах, нет сомнения, картлийский царь поручил Саакадзе тайное дело, недаром приехал в числе знатных князей, ненавидящих царского азнаура. Он тоже готов каждому князю яд подсыпать. Очень умный и крепко зло помнит.
— Значит, князья не догадываются о триалетской игре? — улыбнулся шах.
— Нет, великий шах, они слишком горды для такой догадки, а в Тбилиси все дружинники шепчутся. Большой ум и твердый характер у Саакадзе, — закончил Али-Баиндур.
На Али-Капу, связывающей узкие улицы, колышутся живые зигзаги. У шинашин ферраши — стражники — длинными лозами равномерно ударяя по головам и спинам, сдерживают возбужденные толпы.
Канун курбан-байрама празднично развевает пестрые полотна, веселые ковры…
Сотни сарбазов — солдат, перетянутых белыми и красными персидскими поясами, вытянулись вдоль аллеи высоких тополей. Молодой хан, начальник празднества, махнул рукой: пятьсот барабанщиков одновременно выбили двенадцать громов, засвистели флейты, и ревущие толпы приветствовали выход шаха Аббаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Я посмею!.. Ложись и не соблазняй стражу поднять тревогу… Кричишь, точно князья уже язык у тебя дергают.
— Пойми, Папуна, нас огромное войско, а их — маленькая горсть, почему же позволять меньшей силе первенствовать?
— Кого это — нас? Неужели думаешь, Русудан Эристави за народ замуж пойдет?
— Русудан? Что ты сказал, Папуна? Папуна, ты сказал…
— Сказал, сказал, Папуна, Папуна! Правду сказал, Русудан только за князя замуж пойдет.
— При чем тут Русудан? Дорогой Папуна, не… не понимаю…
— Хорошо понимаешь! Говорю — спи и не тяни из меня слова, змею вытянешь.
— Папуна, послушай… Палуна, одну минуту…
— Георгий, наверно, хочешь завтра быть похожим на мацони? Забыл про охоту? За первого джейрана шах назначил награду, или допустишь кизилбашей отрезать тебе путь к сердцу шаха!.. А разве не я должен рано утром побежать на майдан за одеждой? Только черт сможет помочь найти на твой рост шарвари. А бараны-ностевцы позаботились о своем господине? Расхаживают с нахальным видом… Нет, Папуна всегда был дураком, ему даже выспаться не дадут, но он знает хорошее лекарство от неучтивости.
Папунэ, закутавшись, громко захрапел. Напрасно взволнованный Георгий умолял сказать, как догадался Папуна о тайне, в которой даже себе боялся признаться, напрасно бесцеремонно тормошил — Папуна продолжал безмятежно храпеть, и измученный Георгий повалился на свое ложе.
Но Георгию не скоро удалось последовать за другом. Он отлично понял намеки шаха. Неужели кто-то проник в тайну триалетского сражения? Даже «Дружина барсов» в неведении… Кто же донес шаху? Неужели персидские лазутчики даже в мысли залезают?.. Что же нужно шаху? Одарил конем, стоящим целое состояние, богатой одеждой, кисетами, наполненными золотыми монетами, за столом отмечает. Конечно, не из любезности, для этого Георгий Саакадзе слишком мал, а шах слишком велик. Осторожность необходима… Русудан выйдет только за князя… Кажется, Мирван Мухран-батони… Я даже слышал… Как жарко!.. Задушит меня шелковое одеяло, персияне слишком изнеженны… Какое тут богатство!.. Нугзар очень хорош ко мне, как радовался вниманию шаха! Кто выше светлейших? Владетельные князья? Герои? Народные полководцы? Царь?.. Нет, такая подушка не для моей головы, надо постелить бурку, на ней удобнее. Бурка и кинжал хорошо сон сторожат… Может, Димитрий женится на Нино, всегда ему нравилась… Да, завтра необходимо убить первого джейрана. Кто хочет стать полководцем народа, должен всегда быть впереди… Если поехать гостить к Нугзару, надо всем подарки купить… Иногда нитка кораллов дороже жемчуга…
Прохладный рассвет заглянул в решетчатый эйван, повис серыми прядями, прильнул мутными глазами к узким окнам.
Саакадзе за охоту получил от шаха перстень с крупным алмазом, окруженным кровавыми яхонтами.
Караджугай-хан выиграл пари на состязаниях и по правилу сделался хозяином празднества. Шах со знатью и грузинским посольством всю ночь пировал у Караджугай-хана.
Возвращаясь с провожатым, факелом освещавшим дорогу, озадаченный Георгий обдумывал намеки Эмир-Гюне-хана… Знакомый голос оборвал его мысли. Георгий изумленно вскрикнул.
— Али-Баиндур? Как сюда попал, где бороду забыл?
— Э, какой торопливый царский азнаур. Почему Али-Баиндур не может стремиться к фонтану милостей шаха? И с каких пор рыцари и купцы отказываются от золота?
Желтый язык факела лизнул лицо Баиндура. Вдруг, охваченный подозрением, Саакадзе насторожился: не отсюда ли полная осведомленность шаха? Неужели в «Золотом верблюде» я развязал язык о триалетском деле? Нет, это не могло случиться. Али-Баиндур жил у амкара, дяди Сандро. Папуна уверяет, будто между дружинниками слух ходил… Кто же такой Баиндур? Неужели…
— А ты, Али-Баиндур, и купец и рыцарь?
— И друг моих друзей… Зачем все по ханам ходишь, пойдем со мной, настоящий Иран покажу. Хочешь — девочек, хочешь — мальчиков, даже гурию рая достанем… На майдане много говорят о внимании шаха к картлийскому исполину. Говорят, здесь останешься, но я не верю: зачем? Тебя и твой царь любит, тайные поручения дает…
— Ты прав, друг, меня царь любит, но… откуда о тайном поручении знаешь?
— Видишь, Али-Баиндур сразу догадался… Хочешь, помогу?
— Я думаю, не только умный Али-Баиндур, каждый догадается, если мой Папуна по майдану целый день бегает… К сожалению, пока ничего не выходит, а поможешь, при случае тем же отвечу. Да, Георгий Саакадзе всегда помнит оказанную ему услугу.
— А что ищет по майдану хитрый Папуна?
— Ищет? Разве я сказал ищет?.. А, кажется, мой дом, — провожатый остановился, — огонь с дверью целуется. Возьми, друг, моего провожатого, очень темно у вас…
— Э, Георгий, неужели спать хочешь? Темная ночь — веселая ночь, пойдем в шире-ханэ, как раз время.
— Завтра, дорогой, сейчас ноги не держат, потом Папуна, наверное, не спит. Завтра на майдане в каве-ханэ жди, на углу за шамшей, там всегда каве пью, приходи…
— Я думал, ты грузин, хотел вином угостить.
— А я думал, ты персиянин, больше каве любишь.
— Хорошо, пусть по-твоему, раньше каве, потом вино. Завтра приду… Провожатого не надо, в темноте лучше вижу. Пусть обратно идет…
Саакадзе вошел в низенькую калитку, но едва замолкли шаги, выскользнул и, словно гончая, обнюхивая воздух, пошел направо. Улица, поворот, еще улица. В темной стене стукнул медный молоточек, калитка, лязгнув, отворилась и поспешно захлопнулась за Али-Баиндуром. Обойдя дом, Георгий с досадой подумал: все дома одинаковы… Но если шашкой на углу сделать незаметный знак, стена станет знакомой…
Наутро Али-Баиндур докладывал шаху все подробности о грузинском посольстве.
— Великий шах-ин-шах, нет сомнения, картлийский царь поручил Саакадзе тайное дело, недаром приехал в числе знатных князей, ненавидящих царского азнаура. Он тоже готов каждому князю яд подсыпать. Очень умный и крепко зло помнит.
— Значит, князья не догадываются о триалетской игре? — улыбнулся шах.
— Нет, великий шах, они слишком горды для такой догадки, а в Тбилиси все дружинники шепчутся. Большой ум и твердый характер у Саакадзе, — закончил Али-Баиндур.
На Али-Капу, связывающей узкие улицы, колышутся живые зигзаги. У шинашин ферраши — стражники — длинными лозами равномерно ударяя по головам и спинам, сдерживают возбужденные толпы.
Канун курбан-байрама празднично развевает пестрые полотна, веселые ковры…
Сотни сарбазов — солдат, перетянутых белыми и красными персидскими поясами, вытянулись вдоль аллеи высоких тополей. Молодой хан, начальник празднества, махнул рукой: пятьсот барабанщиков одновременно выбили двенадцать громов, засвистели флейты, и ревущие толпы приветствовали выход шаха Аббаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162