Недоеденное яблоко упало на дорогу…
Маро расстроенная встретила Георгия. Не все ли равно, в каком платье молиться за такого сына?
Георгий нежно обнял мать. Она заплакала.
— Нехорошо, Георгий, Папуна из дома убежал, ты голодным ходишь… Соседи прячутся, никто поздравить не пришел… Первые кланяются… Жены гзири, надсмотрщика, нацвали проходу не дают, вертят лисьими хвостами. Где раньше были?
«Что-то надо сделать», — стучало в голове Георгия.
Шио рассердился.
— С ума сошла! Горе большое! Нашла, о чем плакать. Соседи первыми кланяются? Пусть кланяются. Раньше я, бедный азнаур, перед всеми мсахури шею гнул, теперь пусть жирный Гоголадзе немного буйволиную шею согнет, и Оболашвили тоже пусть кланяется, и гзири тоже, и нацвали. Пусть все кланяются владетелям Носте.
— Когда от доброго сердца кланяются, ничего, а когда завидуют, ненавидят, боятся, такой поклон хуже вражды, — сокрушалась Маро. — Пойдем, Георгий, в сад, там кушанье приготовлено… Два месепе пришли работать, мать и сын… Вот самой делать нечего. Шио велел, — добавила она виновато.
В саду под диким каштаном с еще не опавшими листьями стояли из грубо сколоченных досок узкий стол и скамьи. Георгий с отвращением оглядел яства, обильно расставленные на цветном холсте. Заметив опечаленное лицо матери, молча сел.
Шио самодовольно, с жадностью поедал все, на что натыкался глаз.
Хлопнула дверь, и в сад вошел Папуна. Георгий опустил голову.
Папуна молча подошел, сел, вынул платок и вытер затылок.
Шио, без умолку говоривший, налил вино и хвастливо заявил:
— Нацвали большой бурдюк в подарок прислал.
Папуна молчал.
— Сейчас горячий шашлык будет, — захлебывался Шио. — Эй, Эрасти! — крикнул он.
Подбежал изнуренный мальчик. Бесцветные лохмотья едва прикрывали коричневое тело. Он согнул голову, точно готовясь принять удар.
— Шашлык принеси, дурак, и скажи матери, пусть еще два шампура сделает.
Мальчик стремглав побежал обратно.
Георгий посмотрел на Папуна, но тот упорно молчал.
Злоба росла, давила Георгия, кулаки сжимались, глаза застилал туман.
Прибежал Эрасти. На глиняной тарелке румянился шашлык. Глаза Эрасти блуждали, в углах рта пузырилась голодная слюна. Он дрожащими руками поставил блюдо перед Шио.
Георгий взглянул на мальчика.
— Садись, ешь.
Эрасти непонимающе мигал глазами.
— Ешь, говорю! — стукнул кулаком Георгий.
Посуда подпрыгнула, расплескивая содержимое. Шио кинулся поднимать опрокинувшийся кувшин. Эрасти, полумертвый, упал на скамью. Георгий подвинул ему шашлык.
— Ешь, пока сыт не будешь.
Эрасти взял кусок мяса. От страха пальцы никак не попадали в рот.
— Добавь для смелости вина, Георгий, — повеселел Папуна.
— Это вино слишком дорогое для месепе, — обиделся Шио.
Не ответив, Георгий, налил а чашу вина и подвинул к Эрасти.
— А ну, покажи, мужчиной растешь или собакой.
Эрасти, стуча зубами, расплескивая половину, поспешными, неровными глотками опорожнил чашу.
— Молодец, — подбодрил Папуна, — завтра две выпьешь.
Шио брезгливо косился на испуганного, жадно глотающего мясо Эрасти.
— Не надо сразу много — заболеет, — вздохнула Маро, решительно отодвинув блюдо. — Будешь сыт у нас, и одежду завтра найду… Мать тоже сейчас кушает, — добавила она, угадывая мысли сына.
— Большая у вас семья, Эрасти? — спросил Георгий.
— Нет, господин. Отец, мать, еще два брата маленьких, есть и сестра, бабо тоже есть. Сестра больная, ноги совсем плохо ходят, люди говорят — от голода. Бабо тоже не работает, старая, на них долю надсмотрщик не дает. Нам тоже мало дают, не хватает, а работаем много. У кого все здоровые и работают, тому лучше. Одежду тоже им не дают, нашу носят. Пусть носят, лишь бы не умерла сестра, жалко. Одна у нас и очень красивая, господин, только ноги плохо ходят, от голода, говорят…
Мальчик испуганно замолк и вскочил из-за стола.
Маро тихонько вытерла слезы.
— Эрасти, ты сколько можешь на себе нести? — спросил Георгий.
— Сколько прикажешь, господин, разве месепе смеет отказываться?
Георгий рассмеялся.
— Сегодня ты в первый раз выиграл своей покорностью. Видел еду в черной комнате? Все унеси домой. За один раз не перетащишь, второй раз приходи… И чтоб я больше не видел, отец, соседское добро у нас, — вдруг накинулся он на отца. — Так разве должен начинать владетель Носте?
— Стыдно, Шио, — подхватил Папуна, — очень стыдно… Иди, Эрасти, исполни приказание господина. Постой, возьми моего коня и хурджини. Завтра приходи. А мать пусть домой идет, если сестра больная, дома работать некому… Другую женщину, здоровую приведи… Не терплю, когда шашлык слезами пахнет. Завтра на коне вернешься, смотри, на ночь корму не забудь дать…
Мальчик, слегка пошатываясь от вина и радости, направился к дому. Маро, улыбаясь сыну, поспешила за ним.
— Значит опять голодные будем сидеть? Какой ты господин, если у тебя — пустой дом и презренный месепе к себе тащит лучшую еду? Думаешь, спасибо тебе скажут? Много о нас думали? Обгорелой палки никто не дал. Смотри, какой амбар у надсмотрщика, у сборщика, а ты, владетель Носте, с пустыми подвалами… Над кем люди смеяться будут, не знаю… Думал, к старости бог счастье послал, — заплакал вдруг Шио.
— Не плачь, отец, я погорячился… От надсмотрщика и сборщика награбленное заберем, а соседей не трогай. Все тебе доставлю: дом высокий построим, ковры из Тбилиси привезем, работать больше не будешь. Людей много, накормим, с удовольствием у нас останутся… Эх, отец, хочу, чтобы кругом все смеялось.
— Сын мой, гзири, нацвали и старший сборщик идут, — запыхавшись, проговорила Маро.
Шио по привычке вскочил, одергивая одежду.
— Садись, отец, пусть сюда придут. Не уходи, Папуна, послушаем, зачем пожаловали.
Гзири, нацвали и старший сборщик, кланяясь, бегло оглядели стол.
— Садитесь! — не вставая, сказал Георгий. — По делу пришли или в гости?
— Как пожелаешь, батоно, — процедил гзири.
— Если по делу — говорите.
— Как дальше будем? — спросил сборщик. — Теперь мы твои мсахури. Почти все в Тбилиси отправили, а зима длинная. Конечно, если бы знали о царской милости, задержали бы отправку.
— Неудобно тебе здесь. Пока новый дом выстроишь, возьми мой, я временно к Кавтарадзе перейду, сегодня приглашал, — сладко пропел нацвали.
— Спасибо, пока здесь поживу… Значит, все в Тбилиси отправили?
— Все, Георгий.
— А почему месепе от голода шатаются?
— Они всегда, батоно, шатаются, сколько ни давай — мало! Разве ты раньше не замечал?
— Хорошо замечал.
— Но, батоно, сколько стариков, сосчитать страшно, даром хлеба кушают… На всех долю даем.
— А старики мсахури… воздухом живут или долю месепе получают? — вспылил Папуна.
— Как можно нас с презренными месепе сравнивать! — обиделся нацвали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Маро расстроенная встретила Георгия. Не все ли равно, в каком платье молиться за такого сына?
Георгий нежно обнял мать. Она заплакала.
— Нехорошо, Георгий, Папуна из дома убежал, ты голодным ходишь… Соседи прячутся, никто поздравить не пришел… Первые кланяются… Жены гзири, надсмотрщика, нацвали проходу не дают, вертят лисьими хвостами. Где раньше были?
«Что-то надо сделать», — стучало в голове Георгия.
Шио рассердился.
— С ума сошла! Горе большое! Нашла, о чем плакать. Соседи первыми кланяются? Пусть кланяются. Раньше я, бедный азнаур, перед всеми мсахури шею гнул, теперь пусть жирный Гоголадзе немного буйволиную шею согнет, и Оболашвили тоже пусть кланяется, и гзири тоже, и нацвали. Пусть все кланяются владетелям Носте.
— Когда от доброго сердца кланяются, ничего, а когда завидуют, ненавидят, боятся, такой поклон хуже вражды, — сокрушалась Маро. — Пойдем, Георгий, в сад, там кушанье приготовлено… Два месепе пришли работать, мать и сын… Вот самой делать нечего. Шио велел, — добавила она виновато.
В саду под диким каштаном с еще не опавшими листьями стояли из грубо сколоченных досок узкий стол и скамьи. Георгий с отвращением оглядел яства, обильно расставленные на цветном холсте. Заметив опечаленное лицо матери, молча сел.
Шио самодовольно, с жадностью поедал все, на что натыкался глаз.
Хлопнула дверь, и в сад вошел Папуна. Георгий опустил голову.
Папуна молча подошел, сел, вынул платок и вытер затылок.
Шио, без умолку говоривший, налил вино и хвастливо заявил:
— Нацвали большой бурдюк в подарок прислал.
Папуна молчал.
— Сейчас горячий шашлык будет, — захлебывался Шио. — Эй, Эрасти! — крикнул он.
Подбежал изнуренный мальчик. Бесцветные лохмотья едва прикрывали коричневое тело. Он согнул голову, точно готовясь принять удар.
— Шашлык принеси, дурак, и скажи матери, пусть еще два шампура сделает.
Мальчик стремглав побежал обратно.
Георгий посмотрел на Папуна, но тот упорно молчал.
Злоба росла, давила Георгия, кулаки сжимались, глаза застилал туман.
Прибежал Эрасти. На глиняной тарелке румянился шашлык. Глаза Эрасти блуждали, в углах рта пузырилась голодная слюна. Он дрожащими руками поставил блюдо перед Шио.
Георгий взглянул на мальчика.
— Садись, ешь.
Эрасти непонимающе мигал глазами.
— Ешь, говорю! — стукнул кулаком Георгий.
Посуда подпрыгнула, расплескивая содержимое. Шио кинулся поднимать опрокинувшийся кувшин. Эрасти, полумертвый, упал на скамью. Георгий подвинул ему шашлык.
— Ешь, пока сыт не будешь.
Эрасти взял кусок мяса. От страха пальцы никак не попадали в рот.
— Добавь для смелости вина, Георгий, — повеселел Папуна.
— Это вино слишком дорогое для месепе, — обиделся Шио.
Не ответив, Георгий, налил а чашу вина и подвинул к Эрасти.
— А ну, покажи, мужчиной растешь или собакой.
Эрасти, стуча зубами, расплескивая половину, поспешными, неровными глотками опорожнил чашу.
— Молодец, — подбодрил Папуна, — завтра две выпьешь.
Шио брезгливо косился на испуганного, жадно глотающего мясо Эрасти.
— Не надо сразу много — заболеет, — вздохнула Маро, решительно отодвинув блюдо. — Будешь сыт у нас, и одежду завтра найду… Мать тоже сейчас кушает, — добавила она, угадывая мысли сына.
— Большая у вас семья, Эрасти? — спросил Георгий.
— Нет, господин. Отец, мать, еще два брата маленьких, есть и сестра, бабо тоже есть. Сестра больная, ноги совсем плохо ходят, люди говорят — от голода. Бабо тоже не работает, старая, на них долю надсмотрщик не дает. Нам тоже мало дают, не хватает, а работаем много. У кого все здоровые и работают, тому лучше. Одежду тоже им не дают, нашу носят. Пусть носят, лишь бы не умерла сестра, жалко. Одна у нас и очень красивая, господин, только ноги плохо ходят, от голода, говорят…
Мальчик испуганно замолк и вскочил из-за стола.
Маро тихонько вытерла слезы.
— Эрасти, ты сколько можешь на себе нести? — спросил Георгий.
— Сколько прикажешь, господин, разве месепе смеет отказываться?
Георгий рассмеялся.
— Сегодня ты в первый раз выиграл своей покорностью. Видел еду в черной комнате? Все унеси домой. За один раз не перетащишь, второй раз приходи… И чтоб я больше не видел, отец, соседское добро у нас, — вдруг накинулся он на отца. — Так разве должен начинать владетель Носте?
— Стыдно, Шио, — подхватил Папуна, — очень стыдно… Иди, Эрасти, исполни приказание господина. Постой, возьми моего коня и хурджини. Завтра приходи. А мать пусть домой идет, если сестра больная, дома работать некому… Другую женщину, здоровую приведи… Не терплю, когда шашлык слезами пахнет. Завтра на коне вернешься, смотри, на ночь корму не забудь дать…
Мальчик, слегка пошатываясь от вина и радости, направился к дому. Маро, улыбаясь сыну, поспешила за ним.
— Значит опять голодные будем сидеть? Какой ты господин, если у тебя — пустой дом и презренный месепе к себе тащит лучшую еду? Думаешь, спасибо тебе скажут? Много о нас думали? Обгорелой палки никто не дал. Смотри, какой амбар у надсмотрщика, у сборщика, а ты, владетель Носте, с пустыми подвалами… Над кем люди смеяться будут, не знаю… Думал, к старости бог счастье послал, — заплакал вдруг Шио.
— Не плачь, отец, я погорячился… От надсмотрщика и сборщика награбленное заберем, а соседей не трогай. Все тебе доставлю: дом высокий построим, ковры из Тбилиси привезем, работать больше не будешь. Людей много, накормим, с удовольствием у нас останутся… Эх, отец, хочу, чтобы кругом все смеялось.
— Сын мой, гзири, нацвали и старший сборщик идут, — запыхавшись, проговорила Маро.
Шио по привычке вскочил, одергивая одежду.
— Садись, отец, пусть сюда придут. Не уходи, Папуна, послушаем, зачем пожаловали.
Гзири, нацвали и старший сборщик, кланяясь, бегло оглядели стол.
— Садитесь! — не вставая, сказал Георгий. — По делу пришли или в гости?
— Как пожелаешь, батоно, — процедил гзири.
— Если по делу — говорите.
— Как дальше будем? — спросил сборщик. — Теперь мы твои мсахури. Почти все в Тбилиси отправили, а зима длинная. Конечно, если бы знали о царской милости, задержали бы отправку.
— Неудобно тебе здесь. Пока новый дом выстроишь, возьми мой, я временно к Кавтарадзе перейду, сегодня приглашал, — сладко пропел нацвали.
— Спасибо, пока здесь поживу… Значит, все в Тбилиси отправили?
— Все, Георгий.
— А почему месепе от голода шатаются?
— Они всегда, батоно, шатаются, сколько ни давай — мало! Разве ты раньше не замечал?
— Хорошо замечал.
— Но, батоно, сколько стариков, сосчитать страшно, даром хлеба кушают… На всех долю даем.
— А старики мсахури… воздухом живут или долю месепе получают? — вспылил Папуна.
— Как можно нас с презренными месепе сравнивать! — обиделся нацвали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162