Одеты в шкуры гуанако, на голове повязка, украшенная белыми перьями. Тело они не красили, а рисунки на лице были не такими, как у техуэльче или патагонцев долины реки Санта-Крус.
От уха и до уха через верхнюю губу у здешних шла темно-алая полоса (отчего лицо при беглом взгляде казалось разрубленным и кровоточащим), а через веки от висков, параллельно ей — белая полоса, та и другая шириною в большой палец. Но у некоторых обе полосы были одного цвета, причем черные, а не белые или красные. Почему такое различие — осталось неизвестным: не то чтобы англичан это не заинтересовало — но здешние патагонцы испанского не знали уже вовсе. Они вообще, похоже, никогда прежде не встречали белого человека, поскольку изумлялись цвету кожи англичан и знаками показывали, что хотели бы, чтобы диковинные иноземцы поскребли или помыли бы кожу и тем доказали, что их кожа не покрашена белым. Эти туземцы зачем-то (опять с помощью одних только знаков не удалось выяснить, зачем это) стреляли из своих луков одновременно двумя стрелами. Вообще они были смышлены и сильны в ратном деле: к примеру, строились они так хитро, что казалось, будто их втрое больше, чем на самом деле. Они, кажется, не опасались никаких врагов, и были поэтому настроены невозмутимо…
По мере продвижения вперед левый берег, огненно-земельский, становился унылее, а правый, патагонский — веселее. Наконец, когда общее направление пролива резко сменилось с восточно-западного на северо-южное, вид обоих берегов уравнялся. Слева и справа торфяники — да такие мощные, что запах торфа долетал до середины пролива, заглушая собою все другие сильные запахи — и моря, и свежевыпавшего снега, и мокрого леса…
На обоих берегах равно теперь рос местный бук — с буро-зеленоватой листвою, имеющей явственный бронзовый оттенок. Из-за этого местность имела угрюмый вид и даже редкие часы, когда солнце проглядывало из-за туч, казались пасмурными. Пару раз налетали форменные пурги, отчего резко холодало и такелаж обледеневал. А однажды пошел такой снежище, что лесенку на ют завалило по седьмую ступеньку! Конечно, все это быстро стаяло, и все же… Все же обледенелые тросы рвали матросам ладони в кровь.
Не больно-то высокие прибрежные горы были покрыты снегом и льдом, как высочайшие вершины в местах с более теплым климатом.
Но особенно мрачно делалось на душе, если попадались проходы, ведущие на юг, — по левому борту. Узкие, сжатые между отвесными темными скалами, они казались бесконечными. Преподобный Флетчер в своих записках так писал об этих зловещих теснинах: «Проходы эти выглядят так, будто ведут куда-то за пределы этого мира». И видит Бог, пастор был точен!
На левом берегу, по мере удаления от устья пролива, становилось видно все больше поселений тамошних туземцев (впрочем, их, пожалуй, вернее было бы назвать «становищами»). Подле каждого — громадная куча раковин, отмеченная пятном необыкновенно сочной зелени, разросшейся на этой куче. Жилища огненноземельцев размерами, да и видом, смахивали на копны сена: несколько сучьев, косо воткнутых в землю, кое-как покрытых пучками травы или тростника. Окон нет никаких. Топят по-черному.
Огненноземельцы были ниже ростом, чем патагонцы, скуластее и раскосоглазее. Впрочем, теперь и на материковом берегу индейцы более походили на туземцев Новой Гранады или же Панамского перешейка, чем на техуэльче. Англичане все еще, по привычке, называли правый берег пролива «патагонским», но очевидно было, что Патагония осталась позади. Корабли Дрейка вступали в иную страну. Название ей придумывать не стали, а говорили и писали: «Обитатели Пролива», «Берега Пролива»…
На материковом берегу туземцы жили основательнее огненноземельцев. Прочные жилища крыли тюленьими шкурами, да и сами себе шили одежду из этих шкур. На огненноземельском же берегу пожиратели раковин одевались в шкуры гуанако — хотя оставалось загадкой, где же они их брали: ни одного гуанако на этом берегу видно не было. Возможно, они, как в долине реки Санта-Крус, держатся не ближе нескольких миль от морского побережья?
Но наиболее жалко выглядела одежда (если ее вообще позволительно назвать так) низкорослых обитателей обоих берегов средней части пролива — той, что идет в почти меридиональном направлении. Темно-коричневая шкурка выдры, держащаяся на хитроумной системе веревок, пересекающих грудь так, что ее можно легко передвигать, — ее и передвигают на ту сторону тела, что сейчас подвергается ветру. Изменилось направление ветра или сам пошел в другом направлении — шкуру передвигаешь на другой бок…
Сумасшедшие ветры в проливе порой относили корабли назад на такое расстояние, какое удавалось пройти за час, а то и более… Зато в местах, укрытых от ветра, воздух был не холоднее, чем в Девоншире летом. Склоны низких гор были покрыты роскошными лугами с обилием красивых цветов.
24 августа подошли к трем небольшим островам, на карте барселонских картографов обозначенных пунктиром и снабженных вопросительными знаками посреди каждого. На их берегах было великое множество тюленей и пингвинов. Дрейк решил, что пришла пора «выгулять» экипажи кораблей. Англичане пристали к крупнейшему из трех островков, набрали там пресной воды и начали, за неимением другого занятия, охотиться на здешнюю живность. Вскоре моряки вошли в азарт, опьянели от крови — и за два неполных дня набили дубинками и мечом симарруна Диего… две тысячи тюленей! По пятнадцать голов на каждого охотника!
Вода родников с этих островов была куда вкуснее патагонской речной. Остров, на котором англичане высаживались, они назвали в честь Ее Величества — островом Елизаветы. Средний по размерам остров назвали островом Святого Варфоломея, поскольку англичане впервые его увидели в день этого святого. Наименьший остров назвали в честь патрона Англии святого Георгия-победоносца: Сент-Джордж.
Во время этой стоянки англичане неожиданно встретились с группой туземцев, «любезных и сердечных людей», как отмечал Флетчер, вообще-то не щедрый на похвалы язычникам. А эти бедные люди к тому же ходили голыми! Только некоторые из них, пожилые люди, носили звериные шкуры — не одежду из звериных шкур, а просто шкуры, кое-как выделанные. Тела их были разрисованы, но лица женщин свободны от раскраски. Зато уж мужчины… Красные круги вокруг глаз, иного оттенка красные черточки поперек лба… Женщины, будучи совершенно нагими, щеголяли в ожерельях и браслетах из маленьких белых ракушек.
Эти дикари постоянно путешествовали — или кочевали, если угодно, — с острова на остров, оставаясь на одном месте столько времени, сколько находили там в достатке еды. Поэтому жилища их были легкими, похожими не на английские дома, а на садовые беседки той поры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
От уха и до уха через верхнюю губу у здешних шла темно-алая полоса (отчего лицо при беглом взгляде казалось разрубленным и кровоточащим), а через веки от висков, параллельно ей — белая полоса, та и другая шириною в большой палец. Но у некоторых обе полосы были одного цвета, причем черные, а не белые или красные. Почему такое различие — осталось неизвестным: не то чтобы англичан это не заинтересовало — но здешние патагонцы испанского не знали уже вовсе. Они вообще, похоже, никогда прежде не встречали белого человека, поскольку изумлялись цвету кожи англичан и знаками показывали, что хотели бы, чтобы диковинные иноземцы поскребли или помыли бы кожу и тем доказали, что их кожа не покрашена белым. Эти туземцы зачем-то (опять с помощью одних только знаков не удалось выяснить, зачем это) стреляли из своих луков одновременно двумя стрелами. Вообще они были смышлены и сильны в ратном деле: к примеру, строились они так хитро, что казалось, будто их втрое больше, чем на самом деле. Они, кажется, не опасались никаких врагов, и были поэтому настроены невозмутимо…
По мере продвижения вперед левый берег, огненно-земельский, становился унылее, а правый, патагонский — веселее. Наконец, когда общее направление пролива резко сменилось с восточно-западного на северо-южное, вид обоих берегов уравнялся. Слева и справа торфяники — да такие мощные, что запах торфа долетал до середины пролива, заглушая собою все другие сильные запахи — и моря, и свежевыпавшего снега, и мокрого леса…
На обоих берегах равно теперь рос местный бук — с буро-зеленоватой листвою, имеющей явственный бронзовый оттенок. Из-за этого местность имела угрюмый вид и даже редкие часы, когда солнце проглядывало из-за туч, казались пасмурными. Пару раз налетали форменные пурги, отчего резко холодало и такелаж обледеневал. А однажды пошел такой снежище, что лесенку на ют завалило по седьмую ступеньку! Конечно, все это быстро стаяло, и все же… Все же обледенелые тросы рвали матросам ладони в кровь.
Не больно-то высокие прибрежные горы были покрыты снегом и льдом, как высочайшие вершины в местах с более теплым климатом.
Но особенно мрачно делалось на душе, если попадались проходы, ведущие на юг, — по левому борту. Узкие, сжатые между отвесными темными скалами, они казались бесконечными. Преподобный Флетчер в своих записках так писал об этих зловещих теснинах: «Проходы эти выглядят так, будто ведут куда-то за пределы этого мира». И видит Бог, пастор был точен!
На левом берегу, по мере удаления от устья пролива, становилось видно все больше поселений тамошних туземцев (впрочем, их, пожалуй, вернее было бы назвать «становищами»). Подле каждого — громадная куча раковин, отмеченная пятном необыкновенно сочной зелени, разросшейся на этой куче. Жилища огненноземельцев размерами, да и видом, смахивали на копны сена: несколько сучьев, косо воткнутых в землю, кое-как покрытых пучками травы или тростника. Окон нет никаких. Топят по-черному.
Огненноземельцы были ниже ростом, чем патагонцы, скуластее и раскосоглазее. Впрочем, теперь и на материковом берегу индейцы более походили на туземцев Новой Гранады или же Панамского перешейка, чем на техуэльче. Англичане все еще, по привычке, называли правый берег пролива «патагонским», но очевидно было, что Патагония осталась позади. Корабли Дрейка вступали в иную страну. Название ей придумывать не стали, а говорили и писали: «Обитатели Пролива», «Берега Пролива»…
На материковом берегу туземцы жили основательнее огненноземельцев. Прочные жилища крыли тюленьими шкурами, да и сами себе шили одежду из этих шкур. На огненноземельском же берегу пожиратели раковин одевались в шкуры гуанако — хотя оставалось загадкой, где же они их брали: ни одного гуанако на этом берегу видно не было. Возможно, они, как в долине реки Санта-Крус, держатся не ближе нескольких миль от морского побережья?
Но наиболее жалко выглядела одежда (если ее вообще позволительно назвать так) низкорослых обитателей обоих берегов средней части пролива — той, что идет в почти меридиональном направлении. Темно-коричневая шкурка выдры, держащаяся на хитроумной системе веревок, пересекающих грудь так, что ее можно легко передвигать, — ее и передвигают на ту сторону тела, что сейчас подвергается ветру. Изменилось направление ветра или сам пошел в другом направлении — шкуру передвигаешь на другой бок…
Сумасшедшие ветры в проливе порой относили корабли назад на такое расстояние, какое удавалось пройти за час, а то и более… Зато в местах, укрытых от ветра, воздух был не холоднее, чем в Девоншире летом. Склоны низких гор были покрыты роскошными лугами с обилием красивых цветов.
24 августа подошли к трем небольшим островам, на карте барселонских картографов обозначенных пунктиром и снабженных вопросительными знаками посреди каждого. На их берегах было великое множество тюленей и пингвинов. Дрейк решил, что пришла пора «выгулять» экипажи кораблей. Англичане пристали к крупнейшему из трех островков, набрали там пресной воды и начали, за неимением другого занятия, охотиться на здешнюю живность. Вскоре моряки вошли в азарт, опьянели от крови — и за два неполных дня набили дубинками и мечом симарруна Диего… две тысячи тюленей! По пятнадцать голов на каждого охотника!
Вода родников с этих островов была куда вкуснее патагонской речной. Остров, на котором англичане высаживались, они назвали в честь Ее Величества — островом Елизаветы. Средний по размерам остров назвали островом Святого Варфоломея, поскольку англичане впервые его увидели в день этого святого. Наименьший остров назвали в честь патрона Англии святого Георгия-победоносца: Сент-Джордж.
Во время этой стоянки англичане неожиданно встретились с группой туземцев, «любезных и сердечных людей», как отмечал Флетчер, вообще-то не щедрый на похвалы язычникам. А эти бедные люди к тому же ходили голыми! Только некоторые из них, пожилые люди, носили звериные шкуры — не одежду из звериных шкур, а просто шкуры, кое-как выделанные. Тела их были разрисованы, но лица женщин свободны от раскраски. Зато уж мужчины… Красные круги вокруг глаз, иного оттенка красные черточки поперек лба… Женщины, будучи совершенно нагими, щеголяли в ожерельях и браслетах из маленьких белых ракушек.
Эти дикари постоянно путешествовали — или кочевали, если угодно, — с острова на остров, оставаясь на одном месте столько времени, сколько находили там в достатке еды. Поэтому жилища их были легкими, похожими не на английские дома, а на садовые беседки той поры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163