то ли сказалось, что хотел?
— Мы англичане. Рыжие не все, но человек пять еще есть. Так, Федор? — спросил Дрейк.
— Четыре. Я считал во время перехода через океан.
Они пошли по тропе за негром не ранее, чем он сказал с видимой неохотой:
— Ну ладно. Если вы так боитесь на свой челнок, я тут оставлю свою стрелу. Тогда ни один симаррун не тронет.
— Лодку и все, что в ней. Ибо это подарки вашему вождю и всему народу.
— Ладно. Я оставляю две стрелы, — величественно, как о неслыханном благодеянии, сказал негр и бросил в лодку две стрелы из тростника с черным оперением и древками, окрашенными в три цвета — синий, желтый и черный.
9
После двух часов утомительного пути по узкой тропе — по большей части заболоченной — пришли к селению симаррунов.
— Тэд, нас, кажется, ведут самым кружным путем.
— Ага. Если не вообще петлями. По-моему, здесь мы уже были, или же второе дерево с темно-красными листьями и сломанной веткой, как буква «вай», лежащая на боку, точно такое же, как было, когда вас еще по глазам хлестнуло пальмовой ветвью, — озабоченно сказал Федор тоже по-английски.
— Э-эй, друзья! Если вы действительно друзья, то говорите на понятных нам языках! — сердито рявкнул негр.
— Хорошо. Но мы же не знаем, какие вам понятны, — невинно заявил Дрейк.
— Много какие, — важно ответил негр. — Испанский — раз, португальский — два, йоруба — три, куна — четыре…
— «Куна», «уруба». Что-то я таких и народов никогда не слыхал, — вежливо, но недоверчиво сказал Федор.
— Я думаю, парень, ты еще много чего не видел и не слышал, — необидно, добродушно сказал негр. — Йоруба — мой народ — не «уруба», а «йоруба». Великий народ: древний, красивый. Вот только невоинственный. А «куна» — краснокожие, ее племя, — негр кивнул в сторону почти голой индианки. Кожа ее действительно была светло-красной, у кирпича бывает такой цвет, а еще чаще — у черепков на изломе. Ей было лет тридцать. Обнаженные груди покачивались в такт шагам. Федор и радовался, что тропа узенькая, поэтому и не видно никого, кроме маячащего перед ним мистера Дрейка, и тянуло неудержимо видеть это худенькое радостно-оранжевое тело, чуть прикрытое застиранной юбочкой в две пяди шириной…
Селение симаррунов выглядело точно, как африканские селения по рассказам уже бывавших в Гвинее ребят: два круга глиняных круглых хижин без окошек, под высокими соломенными крышами. Вокруг селения двойная глиняная стена, покрытая узенькой соломенной же крышей. Ну да, конечно, иначе б ее за неделю бы напрочь размыло — при здешних-то ливнях!
В селении все указывало на то, что люди здесь, что они вот только что кишели всюду — но никого не было видно. А вот ступка, в которой — Федор заглянул — маис толкли, вот очаг, на котором пригорает каша пшенная с горохом в неровном черном горшке. Вот какие-то крашеные палочки замысловато уложены — это или детишки играли, или взрослая какая игра… Но скорее дети, потому что огрызки стеблей сахарного тростника всюду набросаны, как в Андалусии…
Негр крикнул по-испански:
— Выходите! Это свои!
И тут же, непонятно даже откуда, появились люди. Они и из хижин выбирались через маленькие двери, и из штабелей грубых досок и шкур, и вовсе уж неизвестно откуда — один седой негр выбрался из… колодца, как раз когда Федька глазел на этот колодец. Все — женщины, старики, дети (кроме малышей) — были вооружены. И отлично вооружены! Если палица — то густо утыканная заостренными железными шипами. Если сабля — то зазубренная, такой все кишки изорвешь. Двуствольные пистолеты с дулом в локоть… Два сорванца моложе Федьки года на три выкатили из соломенного амбара пушчонку малую на деревянных колесцах, как бы игрушечную. Но за ними ковыляли два пузатых кривоногих и совсем голых малыша с мешочками, в которых нетрудно было картузы с порохом и картечью опознать…
Люди в селении были разных оттенков темной кожи — от оранжево-красной до почти лиловой и от чисто черной до свето-светло-коричневой. Народ собрался на площади, и Дрейк по-испански разъяснил, что он враг Испании, хочет напасть на ее «мягкое подбрюшье», как он назвал Номбре-де-Дьос, и ожидает, что ему помогут.
Вождь селения — семифутовый негр коричневого цвета, в замысловато повязанном цветастом платке и дорогой испанской скатерти, наброшенной как римская тога, двигающийся и говорящий нарочито медленно, с достоинством и значительностью — и говорящий очень тихо (позднее в Гвинее Федька видывал таких великих вождей, которые и вовсе рта не открывали), — не сомневался в себе. Чтобы его расслышать, надо было замереть и напрячься. И площадь, забитая народом, в числе которого были и всегда шумные и неудержимые подростки, благоговейно внимала.
На собравшихся было очень мало тканей. Похоже было, что эти убогие пестрые лоскутки — парадные одеяния простых симаррунов. По большей части они облачены были в шкуры разных диких (мужчины, в основном) и домашних (женщины) животных. И потому, как небрежно выставлялись напоказ сокровенные части их тел, похоже было также, что стыд им малознаком, — хотя ведь говорил же их первый знакомый симаррун-негр, что среди них немало католиков…
Вождь изложил толпе своего разноплеменного народца уже известные Федору предложения англичан. Федор, чтобы не заскучать, стал разглядывать украдкой прекрасный пол. И обнаружил, что самая красивая здесь — величественная негритянка, высокая, но не толстая, лет, пожалуй, тридцати с лишним, одетая полностью в ткани, и даже с вовсе ненужной в жаркий день шалью на плечах, — что свидетельствовало о выдающемся месте ее мужа, а то и её самой, в иерархии симаррунов. Дрейк по пути подтвердил то, что Федор уж и раньше слышал от соплавателей: что у негров порой бабы и царствуют, и полки в бой водят, и оружие куют.
Но рядом с Федором стояла молоденькая с золотистой кожей, полуголая девица в пятнистой шкуре дикой кошки на бедрах и с белой козьей шкурой через плечо, оставляющей одну грудь открытой. И она… Эх! Конечно, не была она такой величественно красивой, и одета была, по здешним меркам, не ахти как, и лицо не нарумянено-напудрено, и украшений ни в волосах, ни в ушах, ни на шее, ни на запястьях нет дорогих, только браслетик кованый железный да серебряное колечко на тоненьком пальчике. Но изо всех здесь она была самая… Самая… А в чем самая-то? Федор затруднился бы сказать, в чем именно. Но не сомневался. А тут были другие девицы, своеобразно красивые, непохожие одна на другую — наверное, от разного состава и пропорций смешения кровей в их жилах.
Но эта, эта… Глядя на ее волнующие формы, Федор с ужасом почувствовал, что штаны в известном месте оттопыриваются и натягиваются. Позорище, теперь хоть под землю провались! И что прикажете делать, когда кончится это площадное действо и люди станут расходиться и каждый каждого увидит не в упор, как сейчас, а с нескольких шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
— Мы англичане. Рыжие не все, но человек пять еще есть. Так, Федор? — спросил Дрейк.
— Четыре. Я считал во время перехода через океан.
Они пошли по тропе за негром не ранее, чем он сказал с видимой неохотой:
— Ну ладно. Если вы так боитесь на свой челнок, я тут оставлю свою стрелу. Тогда ни один симаррун не тронет.
— Лодку и все, что в ней. Ибо это подарки вашему вождю и всему народу.
— Ладно. Я оставляю две стрелы, — величественно, как о неслыханном благодеянии, сказал негр и бросил в лодку две стрелы из тростника с черным оперением и древками, окрашенными в три цвета — синий, желтый и черный.
9
После двух часов утомительного пути по узкой тропе — по большей части заболоченной — пришли к селению симаррунов.
— Тэд, нас, кажется, ведут самым кружным путем.
— Ага. Если не вообще петлями. По-моему, здесь мы уже были, или же второе дерево с темно-красными листьями и сломанной веткой, как буква «вай», лежащая на боку, точно такое же, как было, когда вас еще по глазам хлестнуло пальмовой ветвью, — озабоченно сказал Федор тоже по-английски.
— Э-эй, друзья! Если вы действительно друзья, то говорите на понятных нам языках! — сердито рявкнул негр.
— Хорошо. Но мы же не знаем, какие вам понятны, — невинно заявил Дрейк.
— Много какие, — важно ответил негр. — Испанский — раз, португальский — два, йоруба — три, куна — четыре…
— «Куна», «уруба». Что-то я таких и народов никогда не слыхал, — вежливо, но недоверчиво сказал Федор.
— Я думаю, парень, ты еще много чего не видел и не слышал, — необидно, добродушно сказал негр. — Йоруба — мой народ — не «уруба», а «йоруба». Великий народ: древний, красивый. Вот только невоинственный. А «куна» — краснокожие, ее племя, — негр кивнул в сторону почти голой индианки. Кожа ее действительно была светло-красной, у кирпича бывает такой цвет, а еще чаще — у черепков на изломе. Ей было лет тридцать. Обнаженные груди покачивались в такт шагам. Федор и радовался, что тропа узенькая, поэтому и не видно никого, кроме маячащего перед ним мистера Дрейка, и тянуло неудержимо видеть это худенькое радостно-оранжевое тело, чуть прикрытое застиранной юбочкой в две пяди шириной…
Селение симаррунов выглядело точно, как африканские селения по рассказам уже бывавших в Гвинее ребят: два круга глиняных круглых хижин без окошек, под высокими соломенными крышами. Вокруг селения двойная глиняная стена, покрытая узенькой соломенной же крышей. Ну да, конечно, иначе б ее за неделю бы напрочь размыло — при здешних-то ливнях!
В селении все указывало на то, что люди здесь, что они вот только что кишели всюду — но никого не было видно. А вот ступка, в которой — Федор заглянул — маис толкли, вот очаг, на котором пригорает каша пшенная с горохом в неровном черном горшке. Вот какие-то крашеные палочки замысловато уложены — это или детишки играли, или взрослая какая игра… Но скорее дети, потому что огрызки стеблей сахарного тростника всюду набросаны, как в Андалусии…
Негр крикнул по-испански:
— Выходите! Это свои!
И тут же, непонятно даже откуда, появились люди. Они и из хижин выбирались через маленькие двери, и из штабелей грубых досок и шкур, и вовсе уж неизвестно откуда — один седой негр выбрался из… колодца, как раз когда Федька глазел на этот колодец. Все — женщины, старики, дети (кроме малышей) — были вооружены. И отлично вооружены! Если палица — то густо утыканная заостренными железными шипами. Если сабля — то зазубренная, такой все кишки изорвешь. Двуствольные пистолеты с дулом в локоть… Два сорванца моложе Федьки года на три выкатили из соломенного амбара пушчонку малую на деревянных колесцах, как бы игрушечную. Но за ними ковыляли два пузатых кривоногих и совсем голых малыша с мешочками, в которых нетрудно было картузы с порохом и картечью опознать…
Люди в селении были разных оттенков темной кожи — от оранжево-красной до почти лиловой и от чисто черной до свето-светло-коричневой. Народ собрался на площади, и Дрейк по-испански разъяснил, что он враг Испании, хочет напасть на ее «мягкое подбрюшье», как он назвал Номбре-де-Дьос, и ожидает, что ему помогут.
Вождь селения — семифутовый негр коричневого цвета, в замысловато повязанном цветастом платке и дорогой испанской скатерти, наброшенной как римская тога, двигающийся и говорящий нарочито медленно, с достоинством и значительностью — и говорящий очень тихо (позднее в Гвинее Федька видывал таких великих вождей, которые и вовсе рта не открывали), — не сомневался в себе. Чтобы его расслышать, надо было замереть и напрячься. И площадь, забитая народом, в числе которого были и всегда шумные и неудержимые подростки, благоговейно внимала.
На собравшихся было очень мало тканей. Похоже было, что эти убогие пестрые лоскутки — парадные одеяния простых симаррунов. По большей части они облачены были в шкуры разных диких (мужчины, в основном) и домашних (женщины) животных. И потому, как небрежно выставлялись напоказ сокровенные части их тел, похоже было также, что стыд им малознаком, — хотя ведь говорил же их первый знакомый симаррун-негр, что среди них немало католиков…
Вождь изложил толпе своего разноплеменного народца уже известные Федору предложения англичан. Федор, чтобы не заскучать, стал разглядывать украдкой прекрасный пол. И обнаружил, что самая красивая здесь — величественная негритянка, высокая, но не толстая, лет, пожалуй, тридцати с лишним, одетая полностью в ткани, и даже с вовсе ненужной в жаркий день шалью на плечах, — что свидетельствовало о выдающемся месте ее мужа, а то и её самой, в иерархии симаррунов. Дрейк по пути подтвердил то, что Федор уж и раньше слышал от соплавателей: что у негров порой бабы и царствуют, и полки в бой водят, и оружие куют.
Но рядом с Федором стояла молоденькая с золотистой кожей, полуголая девица в пятнистой шкуре дикой кошки на бедрах и с белой козьей шкурой через плечо, оставляющей одну грудь открытой. И она… Эх! Конечно, не была она такой величественно красивой, и одета была, по здешним меркам, не ахти как, и лицо не нарумянено-напудрено, и украшений ни в волосах, ни в ушах, ни на шее, ни на запястьях нет дорогих, только браслетик кованый железный да серебряное колечко на тоненьком пальчике. Но изо всех здесь она была самая… Самая… А в чем самая-то? Федор затруднился бы сказать, в чем именно. Но не сомневался. А тут были другие девицы, своеобразно красивые, непохожие одна на другую — наверное, от разного состава и пропорций смешения кровей в их жилах.
Но эта, эта… Глядя на ее волнующие формы, Федор с ужасом почувствовал, что штаны в известном месте оттопыриваются и натягиваются. Позорище, теперь хоть под землю провались! И что прикажете делать, когда кончится это площадное действо и люди станут расходиться и каждый каждого увидит не в упор, как сейчас, а с нескольких шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163