У кубинских берегов, на траверсе мыса Святого Антония, встретился небольшой, тонн на сто двадцать, трехмачтовый испанский барк. Захватив его, обыскали и забрали новенькую помпу для откачки воды из трюма. И отпустили с миром перепуганных и уже прощающихся с жизнью, не говоря уж об имуществе, испанцев…
Без особых приключений пересекши Атлантику, экспедиция вернулась в Плимут 9 августа 1573 года. Было воскресенье, и город был пустынен, все в церквях на службе. И в церкви святого Эндрью, как и везде, пели псалмы. Но в церковь вбежал кто-то из портовой рвани, какая и благочестием пренебрегает, и завопил:
— Дрейк вернулся!
И молящиеся выбежали из церкви, оставив пастора в одиночестве! Плимутцы спешили увидеть своих героев. Сколько вернулось? Сорок из семидесяти трех? Ну, хвала Господу, потери не выше обычных в такого рода предприятиях! Что привезли? Ого, игра стоила свеч!
Год и два с половиной месяца были в плавании люди Дрейка. Сколько ж они добыли? Точно не было известно ни тогда, ни поныне.
Но в результате этой экспедиции Дрейк стал богатым человеком. Он смог, наконец, самолично решать, куда и когда, с какой целью и на какое время двинется. Сам планировать свои экспедиции, сам их снаряжать… Обивать пороги богатых людей больше не надо. А предложить войти в прибыльное дело, которое, вообще-то говоря, осуществится и без участия того, к кому обращаешься с таким предложением, — это ж совсем иное дело. Верно?
Никто не знает точно дня, в какой он впервые задумался о главном плавании своей жизни — плавании, до которого еще оставалось четыре долгих года и… И два с лишним месяца…
Но первый замысел сложился на пути из Вест-Индии в Плимут летом семьдесят третьего…
Глава 18
ПАРТИЯ ВОЙНЫ И ПАРТИЯ МИРА
1
Главный государственный секретарь в пору юности Дрейка и лорд-казначей (то есть, говоря по современному, премьер-министр) Вильям Сесил был во всем сторонником умеренности и разумных компромиссов. «Жизнь на том и стоит, и слава Богу, что наши желания не сбываются, а сбываются одни компромиссы меж желаниями нашими и наших врагов, — считал многомудрый сэр Вильям. — Потому что человек желает — всегда и только — неосуществимого и трудного для жизни. На Земле нельзя б было жить, сбывайся наши желания. Потому что наши желания никогда не учитывают желаний, воль да и вообще наличия других людей. Осуществление желаний — всегда война с теми, у кого были иные желания». А война, полагал мистер Сесил, — дело всегда взаимно невыгодное для обоих ее участников, разорительное и глупое средство. И в итоге войны всегда, если разобраться хорошенечко, не страшась до конца додумать каждую свою мысль, в накладе остаются даже и те, кто ее вроде бы выиграл…
— Возьмите того же Александра Македонского, сударыня, — втолковывал он одной из фрейлин, любознательной и серьезной (впрочем, говорилось все сие в присутствии Ее Величества и предназначалось для ее ушей). — Что он наделал?
Фрейлины самой начитанной из монархинь шестнадцатого столетия были достаточно образованы, чтобы одна из них без размышлений, сомнений и подсказок, а даже с некоторою обидою на то, что ее экзаменуют на слишком уж известном, ответила:
— Известно что: прославил Грецию и сделал ее великой державой древнего мира!
И поймала одобрительный взгляд королевы. Но Сесил ответил:
— Увы, мисс, все аб-со-лют-но не так! Александр увел из Греции за славой и добычей ее лучших мужчин, весь цвет молодежи страны. И половину уложил на полях сражений, а другую половину переженил на дочерях туземных князьков. Практически никто из ушедших с Александром не вернулся уж в Грецию. Завоеванных стран хватило для того, чтобы каждый солдат Александра получил поместье и хлебную должность. Греция потеряла целое поколение. Следствием был упадок нравов — не стану объяснять подробно, что значило оставить целое поколение девушек без женихов. В конечном счете походы Александра обескровили страну и привели ее к разрушению! Через полтора века то, что оставалось от великой Греции, было завоевано Римом. Александр победил не врагов Греции. Он победил Грецию! Зато его победы способствовали обновлению дряхлой Персии…
— Ничего подобного, он Персию разгромил наголову! Уж это всем известно! — возмущенная, подозревая продолжение экзамена, вскричала девица. На что Сесил добродушно и даже не без сочувствия к заблуждающейся фрейлине ответил:
— То-то и оно, что ничего подобного. Александр разрушил состарившееся, застойное, мешающее жить уже и самим персам, государство. Сами они еще двести лет терпели бы это безнадежное правление, покуда их не завоевал бы какой-нибудь Тамерлан… К этому моменту они уж не были бы способны возродиться. Но Александр расчистил Авгиевы конюшни многовекового правления. В результате через два века Риму пришлось воевать на востоке с мощными противниками: Сирией, Парфией, обновленным Ираном — и так шло до халифов, то есть куда дольше, чем Англия носит свое имя!
— Милорд Вильям, вы, кажется, хотите сказать, что доблесть опасна для судеб любой страны? — подала голос из-за книжного пюпитра королева.
— Я хочу сказать — а если удастся, то и внушить, — нечто большее: что любые крайние решения вредны и опасны. А война, возможность проявить доблесть, — именно крайнее решение всегда.
— Видимо, вы правы. Но доблесть и стойкость, мужество и храбрость, героизм и смелость — да почти все лучшие человеческие качества — порождаются войной. Разве нет?
— Нет, Ваше Величество, — твердо сказал Сесил. — Война их выявляет. И она же уничтожает тех, кто их проявил.
— Все равно, война — это так красиво! — сладко вздохнула фрейлина.
— Да, на картинке или издали.
— А вблизи?
— Вблизи? — безжалостно спросил Сесил. — А вы можете вообразить, как, пардон, пахнет поле брани на третьи сутки после блестящей победы? Особенно ежели бой был кровопролитным, а погода — жаркой?
— Фи, милорд! — неодобрительно сказала королева.
— Вот то-то и оно, что «фи». Добавьте сюда вытоптанные посевы и съеденных солдатами коров, сожженные дома и потопленные с командами корабли, взорванные плотины и изнасилованных женщин…
— Но есть же и справедливые войны…
— Войны всегда несправедливы, всегда это горе осиротелым детям и овдовевшим женам, матерям и всем.
— Но войны с захватчиками, за веру или против тирании? Еще древние мудрецы говорили о том, что народ имеет право…
— К сожалению, случается так, что войны не избежать. Но в том и состоит искусство государственного управления, чтобы не позволять красивым и, в общем-то, похвальным чувствам, а также оскорбленному самолюбию столкнуть государство в пропасть войны, мисс.
— Разумно, конечно, но — неинтересно! — дерзко заявила фрейлина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Без особых приключений пересекши Атлантику, экспедиция вернулась в Плимут 9 августа 1573 года. Было воскресенье, и город был пустынен, все в церквях на службе. И в церкви святого Эндрью, как и везде, пели псалмы. Но в церковь вбежал кто-то из портовой рвани, какая и благочестием пренебрегает, и завопил:
— Дрейк вернулся!
И молящиеся выбежали из церкви, оставив пастора в одиночестве! Плимутцы спешили увидеть своих героев. Сколько вернулось? Сорок из семидесяти трех? Ну, хвала Господу, потери не выше обычных в такого рода предприятиях! Что привезли? Ого, игра стоила свеч!
Год и два с половиной месяца были в плавании люди Дрейка. Сколько ж они добыли? Точно не было известно ни тогда, ни поныне.
Но в результате этой экспедиции Дрейк стал богатым человеком. Он смог, наконец, самолично решать, куда и когда, с какой целью и на какое время двинется. Сам планировать свои экспедиции, сам их снаряжать… Обивать пороги богатых людей больше не надо. А предложить войти в прибыльное дело, которое, вообще-то говоря, осуществится и без участия того, к кому обращаешься с таким предложением, — это ж совсем иное дело. Верно?
Никто не знает точно дня, в какой он впервые задумался о главном плавании своей жизни — плавании, до которого еще оставалось четыре долгих года и… И два с лишним месяца…
Но первый замысел сложился на пути из Вест-Индии в Плимут летом семьдесят третьего…
Глава 18
ПАРТИЯ ВОЙНЫ И ПАРТИЯ МИРА
1
Главный государственный секретарь в пору юности Дрейка и лорд-казначей (то есть, говоря по современному, премьер-министр) Вильям Сесил был во всем сторонником умеренности и разумных компромиссов. «Жизнь на том и стоит, и слава Богу, что наши желания не сбываются, а сбываются одни компромиссы меж желаниями нашими и наших врагов, — считал многомудрый сэр Вильям. — Потому что человек желает — всегда и только — неосуществимого и трудного для жизни. На Земле нельзя б было жить, сбывайся наши желания. Потому что наши желания никогда не учитывают желаний, воль да и вообще наличия других людей. Осуществление желаний — всегда война с теми, у кого были иные желания». А война, полагал мистер Сесил, — дело всегда взаимно невыгодное для обоих ее участников, разорительное и глупое средство. И в итоге войны всегда, если разобраться хорошенечко, не страшась до конца додумать каждую свою мысль, в накладе остаются даже и те, кто ее вроде бы выиграл…
— Возьмите того же Александра Македонского, сударыня, — втолковывал он одной из фрейлин, любознательной и серьезной (впрочем, говорилось все сие в присутствии Ее Величества и предназначалось для ее ушей). — Что он наделал?
Фрейлины самой начитанной из монархинь шестнадцатого столетия были достаточно образованы, чтобы одна из них без размышлений, сомнений и подсказок, а даже с некоторою обидою на то, что ее экзаменуют на слишком уж известном, ответила:
— Известно что: прославил Грецию и сделал ее великой державой древнего мира!
И поймала одобрительный взгляд королевы. Но Сесил ответил:
— Увы, мисс, все аб-со-лют-но не так! Александр увел из Греции за славой и добычей ее лучших мужчин, весь цвет молодежи страны. И половину уложил на полях сражений, а другую половину переженил на дочерях туземных князьков. Практически никто из ушедших с Александром не вернулся уж в Грецию. Завоеванных стран хватило для того, чтобы каждый солдат Александра получил поместье и хлебную должность. Греция потеряла целое поколение. Следствием был упадок нравов — не стану объяснять подробно, что значило оставить целое поколение девушек без женихов. В конечном счете походы Александра обескровили страну и привели ее к разрушению! Через полтора века то, что оставалось от великой Греции, было завоевано Римом. Александр победил не врагов Греции. Он победил Грецию! Зато его победы способствовали обновлению дряхлой Персии…
— Ничего подобного, он Персию разгромил наголову! Уж это всем известно! — возмущенная, подозревая продолжение экзамена, вскричала девица. На что Сесил добродушно и даже не без сочувствия к заблуждающейся фрейлине ответил:
— То-то и оно, что ничего подобного. Александр разрушил состарившееся, застойное, мешающее жить уже и самим персам, государство. Сами они еще двести лет терпели бы это безнадежное правление, покуда их не завоевал бы какой-нибудь Тамерлан… К этому моменту они уж не были бы способны возродиться. Но Александр расчистил Авгиевы конюшни многовекового правления. В результате через два века Риму пришлось воевать на востоке с мощными противниками: Сирией, Парфией, обновленным Ираном — и так шло до халифов, то есть куда дольше, чем Англия носит свое имя!
— Милорд Вильям, вы, кажется, хотите сказать, что доблесть опасна для судеб любой страны? — подала голос из-за книжного пюпитра королева.
— Я хочу сказать — а если удастся, то и внушить, — нечто большее: что любые крайние решения вредны и опасны. А война, возможность проявить доблесть, — именно крайнее решение всегда.
— Видимо, вы правы. Но доблесть и стойкость, мужество и храбрость, героизм и смелость — да почти все лучшие человеческие качества — порождаются войной. Разве нет?
— Нет, Ваше Величество, — твердо сказал Сесил. — Война их выявляет. И она же уничтожает тех, кто их проявил.
— Все равно, война — это так красиво! — сладко вздохнула фрейлина.
— Да, на картинке или издали.
— А вблизи?
— Вблизи? — безжалостно спросил Сесил. — А вы можете вообразить, как, пардон, пахнет поле брани на третьи сутки после блестящей победы? Особенно ежели бой был кровопролитным, а погода — жаркой?
— Фи, милорд! — неодобрительно сказала королева.
— Вот то-то и оно, что «фи». Добавьте сюда вытоптанные посевы и съеденных солдатами коров, сожженные дома и потопленные с командами корабли, взорванные плотины и изнасилованных женщин…
— Но есть же и справедливые войны…
— Войны всегда несправедливы, всегда это горе осиротелым детям и овдовевшим женам, матерям и всем.
— Но войны с захватчиками, за веру или против тирании? Еще древние мудрецы говорили о том, что народ имеет право…
— К сожалению, случается так, что войны не избежать. Но в том и состоит искусство государственного управления, чтобы не позволять красивым и, в общем-то, похвальным чувствам, а также оскорбленному самолюбию столкнуть государство в пропасть войны, мисс.
— Разумно, конечно, но — неинтересно! — дерзко заявила фрейлина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163