Взбешенный тщетностью своих усилий лекарь раздраженно заорал, что он и сам бы рад привести начальника в чувство да вот что-то пока не выходит…
Пастор уже набрал полную грудь сырого пахучего воздуха, чтобы достойно ответить, — но тут из одного глиняного улья в квадратную дверь выполз на карачках седой трясущийся и горбатый негр с тыквой-горлянкой в руке, величиною в мужской кулак. Опираясь на неоструганную кривую палку — вернее сказать, хворостину, курчавый дедушка приблизился к навесу, протянул тыквенный сосуд священнику, показывая на стрелу, на раненого, на тыкву, и залопотал что-то по-своему. В его непонятной речи попадались португальские слова, исковерканные, но не до такой степени, чтобы узнать было нельзя. Через минуту стало ясно: старик предлагает противоядие.
Священник с отвращением отпрянул и сказал:
— Это нельзя давать раненому. Это же сделано язычниками, из неосвященных предметов.
Лекарь его поддержал со своих позиций:
— Мы же не знаем, из чего составлено это зелье. Не думаю, что можно так рисковать…
И тут из окружающей умирающего толпы выступил коренастый немолодой моряк, успевший поплавать еще с Вильямом-старшим, им и выдвинутый в командный состав, — Томас Муни, второй помощник капитана с «Иисуса». Он хмуро и твердо заявил:
— Наука и религия свое слово сказали. Они могут только похоронить мистера Джона по всем правилам. А этот черномазый дает, в худшем случае, то же самое, что эти уважаемые господа, только по другим, по своим правилам. А в лучшем случае — жизнь. Все! Наука и религия, отойдите, пожалуйста, в сторону и уступите место суеверию!
Сказано это было без тени улыбки — и таким голосом, что доктор и пастор, поджав губы и ставши вдруг до удивления схожими, удалились в одном направлении. Они шептались все время — а это было довольно долго, — покуда Том, знаком подозвав черного старичка, вливал по капле, по знаку негра, вонючее, жгучего вкуса, черно-бурое зелье в рот адмиралу. Старичок читал заклинания при этом и делал Тому знаки, повинуясь которым, тот орудовал с тыквенным сосудиком. И вскоре — чудо! — Хоукинза обильно вырвало зеленой пузырчатой слизью, он побледнел, и отек стал спадать на глазах.
Кончилось все через полтора часа, когда Том Муни отдал старичку свою каменную фляжку с выдержанным бренди и большой нож. А Хоукинз пришел в себя и слабеньким, дребезжащим голосом скомандовал отбой. Его отнесли на «Иисуса» и, начав немедленно собираться, отчалили и пошли на восток в поисках более счастливых берегов…
4
Наконец, после четырех дней пути (из которых почти полтора дня потеряны: продвижение из-за штиля нулевое), Хоукинз распорядился поворачивать на норд, к берегу, чтобы еще раз попытать счастья. Пристали в первой же бухточке, достаточной для того, чтобы вместить всю флотилию, и высадились. К берегу вплотную подходил лес, и в лесу отчетливо слышались приглушенный говор, шорох листьев о голые тела и другие звуки, свидетельствующие о том, что там находится большое количество людей.
— Фрэнсис, ты все время похваляешься своей, пока еще мало чем доказанной, необыкновенной везучестью. Ну-ка, давай договорись с черными! — скомандовал Хоукинз, потирая занывшее вдруг вновь раненое стрелой плечо. Дрейк пожал плечами, сунул за пояс заряженный пистолет и пошел в лес, подняв высоко пустые руки раскрытыми ладонями вперед. Пройдя десяток шагов, начал отчетливо считать вслух до двадцати — сначала по-английски, потом по-латыни, по-испански и с запинкой — по-гречески.
— Образованность свою дикарям показывает! — хохотнул кто-то из офицеров. Но тут… Из зарослей мужской басистый голос начал хрипло отвечать Дрейку.
— Вот это дикари! По-латыни кто-то шепелявит?! — изумился адмирал.
— Не-ет. Это… Сейчас, сейчас… Ну да, точно. Это негры по-португальски считают, стало быть, отвечают Фрэнсису, — ответил капитан «Миньона» Джордж Хэмптон.
— Так-так. Это они, выходит, поняли, что Дрейк считал, а не что другое?
— Ну да, Джон. Чему вы удивляетесь? Они знакомы с португальцами лет сто — а португальский, признайте, очень похож на испанский…
— Это на бумаге. А на слух разница немаленькая. На слух португальский, пожалуй, изо всех языков наиболее похож на русский, — возразил Хэмптону его помощник Томас Кейси, четырнадцать лет назад плававший с сэром Хью Виллоуби в Московию.
— Тебе понятно — так думаешь, и эти обезьяны заметят сходство? — желчно спросил Хэмптон.
— Не надо, Джордж. Не надо думать, что они столь уж глупы. Дикари — согласен. Но насчет глупости… Честно сказать, в наших командах — ну кроме разве «Юдифи» — найдутся люди, которые белее мела, но не умнее среднего негра, — добродушно сказал адмирал. — Заметьте, Джордж: я даже не имею в виду какого-нибудь выдающегося негра — а наверняка есть и такие, — а именно среднего.
— Вы правы, мистер Хоукинз. Даже среди вонючих самоедов, питающихся треской да навагой, тоже есть очень даже умные ребята, хотя порох им неизвестен, да и стрелы у них с норвежскими наконечниками. А выглядят они так, что наши губастые черномазые рядом с ними ну просто красавцы писаные!
— Ну, Том, уж это ты загнул для красоты слога, — скептически сказал капитан Хэмптон.
— Да нет, мистер Хэмптон. Кейси прав относительно самоедов. Я бывал на лапландском побережье и могу подтвердить хоть под присягой, — подал голос боцман «Иисуса из Любека» Дэниел Каррикью, который, кажется, вообще всюду бывал и все видал.
Но тут из-за деревьев раздался голос Дрейка:
— Э-эй! Идите сюда человек десять, включая Хоукинза и Хэмптона!
— Чтоб, если убьют, то сразу всех, — сказал Хэмптон.
И кряжистый Том Муни его поддержал:
— Джордж прав. Хотя бы один капитан королевского флота должен оставаться при кораблях. Ладно, пойду я. Интересно, что там у Фрэнсиса…
Капитан «Юдифи» сидел на поваленном ветром стволе дерева, обросшего какими-то лианами и алоцветущими кустиками, попивал мутное пальмовое винцо из долбленой тыквы, закусывал вяленой свининой и ломтями папайи и отплевывался черными плоскими косточками с таким видом (как утверждал позже Джон Хоукинз), что любого, кто не бывал в Девоншире, но наблюдал это зрелище, оно бы убедило, что в Плимуте папайя растет на обочинах, как сорняк, или аллеями вдоль всех улиц.
Каким-то образом Фрэнсис уже договорился со здешним царьком, вождем или как его там у них, идолопоклонников проклятых, о многом. Слово по-испански, три на пальцах, глоток винца, слово по-португальски (если говорил негр) или по-латыни (если речь держал Дрейк)… Если быть точным — то вождь чернокожих не унижался до переговоров с чужеземцами. Он только надувался и кивал, а за него разглагольствовал какой-то продувного вида малый с перевязанной пестрыми тряпками левой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Пастор уже набрал полную грудь сырого пахучего воздуха, чтобы достойно ответить, — но тут из одного глиняного улья в квадратную дверь выполз на карачках седой трясущийся и горбатый негр с тыквой-горлянкой в руке, величиною в мужской кулак. Опираясь на неоструганную кривую палку — вернее сказать, хворостину, курчавый дедушка приблизился к навесу, протянул тыквенный сосуд священнику, показывая на стрелу, на раненого, на тыкву, и залопотал что-то по-своему. В его непонятной речи попадались португальские слова, исковерканные, но не до такой степени, чтобы узнать было нельзя. Через минуту стало ясно: старик предлагает противоядие.
Священник с отвращением отпрянул и сказал:
— Это нельзя давать раненому. Это же сделано язычниками, из неосвященных предметов.
Лекарь его поддержал со своих позиций:
— Мы же не знаем, из чего составлено это зелье. Не думаю, что можно так рисковать…
И тут из окружающей умирающего толпы выступил коренастый немолодой моряк, успевший поплавать еще с Вильямом-старшим, им и выдвинутый в командный состав, — Томас Муни, второй помощник капитана с «Иисуса». Он хмуро и твердо заявил:
— Наука и религия свое слово сказали. Они могут только похоронить мистера Джона по всем правилам. А этот черномазый дает, в худшем случае, то же самое, что эти уважаемые господа, только по другим, по своим правилам. А в лучшем случае — жизнь. Все! Наука и религия, отойдите, пожалуйста, в сторону и уступите место суеверию!
Сказано это было без тени улыбки — и таким голосом, что доктор и пастор, поджав губы и ставши вдруг до удивления схожими, удалились в одном направлении. Они шептались все время — а это было довольно долго, — покуда Том, знаком подозвав черного старичка, вливал по капле, по знаку негра, вонючее, жгучего вкуса, черно-бурое зелье в рот адмиралу. Старичок читал заклинания при этом и делал Тому знаки, повинуясь которым, тот орудовал с тыквенным сосудиком. И вскоре — чудо! — Хоукинза обильно вырвало зеленой пузырчатой слизью, он побледнел, и отек стал спадать на глазах.
Кончилось все через полтора часа, когда Том Муни отдал старичку свою каменную фляжку с выдержанным бренди и большой нож. А Хоукинз пришел в себя и слабеньким, дребезжащим голосом скомандовал отбой. Его отнесли на «Иисуса» и, начав немедленно собираться, отчалили и пошли на восток в поисках более счастливых берегов…
4
Наконец, после четырех дней пути (из которых почти полтора дня потеряны: продвижение из-за штиля нулевое), Хоукинз распорядился поворачивать на норд, к берегу, чтобы еще раз попытать счастья. Пристали в первой же бухточке, достаточной для того, чтобы вместить всю флотилию, и высадились. К берегу вплотную подходил лес, и в лесу отчетливо слышались приглушенный говор, шорох листьев о голые тела и другие звуки, свидетельствующие о том, что там находится большое количество людей.
— Фрэнсис, ты все время похваляешься своей, пока еще мало чем доказанной, необыкновенной везучестью. Ну-ка, давай договорись с черными! — скомандовал Хоукинз, потирая занывшее вдруг вновь раненое стрелой плечо. Дрейк пожал плечами, сунул за пояс заряженный пистолет и пошел в лес, подняв высоко пустые руки раскрытыми ладонями вперед. Пройдя десяток шагов, начал отчетливо считать вслух до двадцати — сначала по-английски, потом по-латыни, по-испански и с запинкой — по-гречески.
— Образованность свою дикарям показывает! — хохотнул кто-то из офицеров. Но тут… Из зарослей мужской басистый голос начал хрипло отвечать Дрейку.
— Вот это дикари! По-латыни кто-то шепелявит?! — изумился адмирал.
— Не-ет. Это… Сейчас, сейчас… Ну да, точно. Это негры по-португальски считают, стало быть, отвечают Фрэнсису, — ответил капитан «Миньона» Джордж Хэмптон.
— Так-так. Это они, выходит, поняли, что Дрейк считал, а не что другое?
— Ну да, Джон. Чему вы удивляетесь? Они знакомы с португальцами лет сто — а португальский, признайте, очень похож на испанский…
— Это на бумаге. А на слух разница немаленькая. На слух португальский, пожалуй, изо всех языков наиболее похож на русский, — возразил Хэмптону его помощник Томас Кейси, четырнадцать лет назад плававший с сэром Хью Виллоуби в Московию.
— Тебе понятно — так думаешь, и эти обезьяны заметят сходство? — желчно спросил Хэмптон.
— Не надо, Джордж. Не надо думать, что они столь уж глупы. Дикари — согласен. Но насчет глупости… Честно сказать, в наших командах — ну кроме разве «Юдифи» — найдутся люди, которые белее мела, но не умнее среднего негра, — добродушно сказал адмирал. — Заметьте, Джордж: я даже не имею в виду какого-нибудь выдающегося негра — а наверняка есть и такие, — а именно среднего.
— Вы правы, мистер Хоукинз. Даже среди вонючих самоедов, питающихся треской да навагой, тоже есть очень даже умные ребята, хотя порох им неизвестен, да и стрелы у них с норвежскими наконечниками. А выглядят они так, что наши губастые черномазые рядом с ними ну просто красавцы писаные!
— Ну, Том, уж это ты загнул для красоты слога, — скептически сказал капитан Хэмптон.
— Да нет, мистер Хэмптон. Кейси прав относительно самоедов. Я бывал на лапландском побережье и могу подтвердить хоть под присягой, — подал голос боцман «Иисуса из Любека» Дэниел Каррикью, который, кажется, вообще всюду бывал и все видал.
Но тут из-за деревьев раздался голос Дрейка:
— Э-эй! Идите сюда человек десять, включая Хоукинза и Хэмптона!
— Чтоб, если убьют, то сразу всех, — сказал Хэмптон.
И кряжистый Том Муни его поддержал:
— Джордж прав. Хотя бы один капитан королевского флота должен оставаться при кораблях. Ладно, пойду я. Интересно, что там у Фрэнсиса…
Капитан «Юдифи» сидел на поваленном ветром стволе дерева, обросшего какими-то лианами и алоцветущими кустиками, попивал мутное пальмовое винцо из долбленой тыквы, закусывал вяленой свининой и ломтями папайи и отплевывался черными плоскими косточками с таким видом (как утверждал позже Джон Хоукинз), что любого, кто не бывал в Девоншире, но наблюдал это зрелище, оно бы убедило, что в Плимуте папайя растет на обочинах, как сорняк, или аллеями вдоль всех улиц.
Каким-то образом Фрэнсис уже договорился со здешним царьком, вождем или как его там у них, идолопоклонников проклятых, о многом. Слово по-испански, три на пальцах, глоток винца, слово по-португальски (если говорил негр) или по-латыни (если речь держал Дрейк)… Если быть точным — то вождь чернокожих не унижался до переговоров с чужеземцами. Он только надувался и кивал, а за него разглагольствовал какой-то продувного вида малый с перевязанной пестрыми тряпками левой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163