ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Оказалось — может. Моряки бросали с кормы леску и грузило было видно с двадцати, и с двадцати пяти, и даже с тридцати ярдов глубины, и даже — вот честное слово! — с сорока и с сорока пяти, а порою и с пятидесяти ярдов! И ясно видно было, как ходят возле наживки стремительные полосатые, как окуни, рыбины в два локтя длиною…
Но рыбы вообще-то было не больно много, и клевала она плохо, — должно быть, оттого, что судно, а с ним и вся снасть, быстро двигались?
Но вот переход закончился и на носу завиднелись некрутые горы, доверху поросшие густым лесом. Капитан Дрейк приказал держать влево вдоль берега, потому что вправо недалеко и до Портобелло, а уж там непременно испанцы заметят… К ночи заметили небольшой заливчик и попытались в него войти, не надолго, а для ночевки: идти во тьме в незнакомых водах без лоцмана, в виду берега, притом вражеского, — погибель бессомненная, не в бою, так на камнях… Увы, первый заливчик оказался недоступным: счастье, что помощник капитана Том Муни, вопреки нетерпению капитана Дрейка, распорядился выслать шлюпку для промеров фарватера. И оказалось, что вход в заливчик перекрыт рифом, должно быть, в иное время даже осушающимся, но «Лебедь» подошел к нему в пору прилива…
Через полтора часа открылся вход во второй заливчик. К этому часу уж солнце закатилось, и по цвету воды было не определить глубину. Снова спустили шлюпку. Она прошла спокойно всюду, еще и порыскала на всякий случай в подозрительных местах. Дрейку так не терпелось высадиться на берег, что он скомандовал пойти в залив, не дожидаясь возвращения шлюпки, ей навстречу. И когда вовсе стемнело, они бросили якорь на твердое, должно быть, каменистое, дно заливчика. Высаживаться решили все же поутру.
Было жарко, и к ночи нисколечко не похолодало и не посвежело. Воздух был сырой и тяжелый, с берега тянуло тяжкими сладкими запахами незнакомых цветов. К полуночи полил дождь, который к утру сменился белым пухлым туманом.
7
И вот Федька вступил на землю Нового Света! Он точно не знал — но похоже, что он был первым в мире русским, ступившим на континент Южной Америки! Федька подумал над этим, покуда плыл в шлюпке от борта «Лебедя» к берегу, и сердце его дрогнуло. Грех, конечно, гордыня — но он представил себе, как всезнающие барселонские картографы, ведущие точный учет всем событиям, связанным с космографией, запишут в своих книгах об этом событии…
— Тэд, о какой юбке размечтался? Прыгай на берег, не задерживай товарищей! — добродушно рявкнул Сэм Рейтауэр.
— Какое сегодня число? — невпопад, как показалось всем, озабоченно спросил Федька, соскочив на болотистую красную, как ржавое железо, почву.
— Тебе-то на кой черт? — изумился кто-то из матросов.
Но Дрейк, уже стоящий на взгорке в двадцати шагах от места высадки, понял правильно. И сказал:
— Да-да, малыш, не скажу о всем Новом Свете, но уж в Южной Америке из всего своего племени ты первый. Запомни этот день и час. Сегодня 6 января 1572 года от Рождества Христова.
И началась тяжелая работа, плоды которой заметны были ежевечерне. Матросы работали под командованием Тома Муни, низенького, уже морщинистого, но чрезвычайно крепкого; он порою спорил на чарку рома, что его с ног не собьет никто! И точно: раздвинув короткие толстые ноги чуть шире плеч обыкновенного человека его ростика (для него же это выходило точь-в-точь на ширину плеч), он насупливал лохматые темно-рыжие брови, зачем-то морщил нос и предлагал:
— Налетайте!
На него бросались по очереди с разных сторон. Но он — как в землю вкопанный, только ухмылялся да, если налетали сзади, заметно наклонял верхнюю половину туловища. При этом все выспоренные чарки рома он тут же опоражнивал, да еще и не закусывая! Но стоял так же несокрушимо, только кровью наливался весь. Вся команда его любила, но не так, как Дрейка, без некоторой боязни и почти суеверного почтения, а по-семейному, точно всем им он был родной старший брат. Хотя по годам он даже не в старшие братья, а в отцы любому здесь годился…
Матросы рубили лес, разделывали бревна, сволакивали в кучи сучья, ветви, верхушки, кусты и накрывали их старыми парусами, чтоб при сушке ежедневные дожди не намочили без того сырой хворост. А строевой лес шкурили, самые прямые кряжи пилили на толстые доски двуручной пилой, водрузив бревно на высокие, в сажень, козлы. Но больше бревен оставляли круглыми, сортировали по толщине и из самых толстых строили палисад с редкими бойницами в уступах и выступах, прорубленными с таким расчетом, чтобы вокруг палисада не оставалось «мертвых», непростреливаемых зон и в то же время из одной бойницы нельзя было стрелять в другую… Из бревен потоньше строили провиантские склады внутри палисада, поднятые на сваях на два с половиной ярда над землею… Из еще более тонких, в четыре-пять дюймов толщиною, построили четыре блокгауза с бойницами вместо окон и замаскированными подземными ходами вместо дверей.
Федор орудовал топором с удовольствием — как всякому помору, ему этот немудрящий инструмент нравился больше любых других. И как всякому помору, ему плотницкий топор служил при нужде вместо любого инструмента, исключая разве что бурав.
А кому надоедало строить, тот шел копать колодезь, или в лес, охотиться, или на берег океана, рыбачить. Словом, каждый мог найти себе дело по вкусу. А Том Муни следил, чтобы строительство не осталось без рабочих рук и чтобы не случилось так, что одни и те же повадились ходить на охоту или рыбачить, предоставив другим махать топорами и пилить.
Укрытую бухточку в глубине залива назвали «Портом Фазанов», потому что этой глупой красивой птицы здесь было многое множество. Похоже было, что пестрохвостые красавцы прежде никогда не видели людей: они позволяли подходить вплотную, нагло клевали пряжки на матросских башмаках, и всполошить их можно было, разве что начав пытаться ловить их руками. Матросы развлекались, соревнуясь в убиении птиц камнями и палками. Добычу потрошили, ощипывали и солили либо вялили на шестах. Всеумеющий Том Муни изготовил пару капканов, и фазаньи потроха служили в них приманкой. С попадающих в капканы пятнистых диких кошек сдирали шкуры, а мясо отдавали рыболовам для наживки. На чуть-чуть подпортившееся кошачье мясо крабы шли, как железо на магнит, стаями.
Матросы отъедались, крепли и мечтали пробыть здесь подольше.
Но Дрейк подгонял стройку и накопление запасов продовольствия:
— Не лодырничать, орлы! Все, что мы до сих пор сделали — еще не дело, а только подготовка к будущему делу. И ту мы все еще не закончили!
8
Когда палисад и строения внутри него были наконец закончены, Дрейк лично провел рекогносцировку: подходил к нему от моря, взбирался на ближайшие холмы, заставлял часть команды зайти на пару верст вверх по протекающей поблизости речушке и спускаться по ней вниз, внимательно вслушиваясь в любые доносящиеся со стройки звуки… По его приказаниям были прорублены просеки в лесу, расчищены заросли в двух местах, а в трех других сделаны высоченные завалы из хвороста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163