У окна, в кресле, развернутом в глубь комнаты, неподвижно сидела укутанная пледом бабуленька и остановившимися тусклыми глазами смотрела на него.
– Привет, мумия, – бросил он, направляясь к книжному стеллажу.
У него и в мыслях не было обидеть старуху, она давно уже ни черта не слышит, и как ни назови, ей все едино.
Постояв немного у полок, он пробормотал: "Нет, так не пойдет!", подошел к бабуленьке и развернул кресло к стене. Лучше пусть не видит.
В их семействе читателем был он один. Эта страсть, ослабшая было в год между отъездом отца на Украину и его собственным роковым путешествием, по возвращении вспыхнула с новой силой и более не ослабевала. Ни моделизм, ни спорт ей более не мешали – Нил забросил их и скоро вновь стал толстым, бледным, апатичным и болезненным, каковым и оставался все школьные годы, кроме последнего, когда вдруг со страшной силой прорезались новые интересы – рок-музыка, танцы, курево, и немного – девочки, карты, вино... Но читать он любил по-прежнему. Он единолично пользовался неплохой домашней библиотекой, собранной за многие десятилетия и постоянно пополняемой за счет подписных изданий и разных книжных дефицитов, с доставанием которых у матери – не последнего человека в отечественной культуре – проблем не возникало.
Мать не читала ничего, кроме партитур и хвалебных статей о самой себе. Бабушку изредка можно было видеть с одним и тем же толстым томом зануднейших музыкально-театральных мемуаров. Про бабуленьку нечего было и говорить.
Однако именно в комнате у старушек хранилась самая загадочная часть семейной библиотеки – несколько десятков древних, никогда не раскрываемых книжек, по большей части на немецком языке. Немецкие книги были почти все напечатаны готическим шрифтом, так что названия и содержание их было Нилу неведомо, за исключением одной, самой толстой и богато иллюстрированной в цвете. История военного костюма германских княжеств семнадцатого-девятнадцатого веков. Когда он был маленький, он даже не знал, что в их доме есть такая интересная книга, обнаружил ее только классе в седьмом, снимал иногда, рассматривал, показывал приятелям. Потом надоело, и этот фолиант вернулся сюда, в компанию земляков. Некоторые книги были на русском, с ятями, ерами, фетами, и десятеричными, толстые и патологически скучные. Их-то Нил и перебирал задумчиво, вдыхая многолетнюю пыль. Наконец отобрал одну – большую, в красном кожаном переплете с золотыми буквами: "ЭДУАРДЪ ГАРТМАНЪ. ФИЛОСОФЫ БЕЗСОЗНАТЕЛЬНАГО" – перелистал. Страницы разрезаны только до шестнадцатой. Спустил на пол, начал попросторней расставлять соседние, чтобы не так зияло отсутствие, потом подумал и на всякий случай присовокупил к отобранной еще одну – небольшую, невзрачную, серенькую, с большими, бледно пропечатанными немецкими буковками на толстых желтых. страницах.
Нил поставил на место последний фолиант, подравнял ряд, отошел, поглядел – вроде, все в точности, как было. Сунул обе книги под мышку, понес к дверям... И обжегся об отраженный в зеркале взгляд бабуленьки, в котором блеснули ему несказанная боль, недоумение, обида. Вот черт, развернул старуху к стене, а ведь не сообразил, что во всю ту стену – зеркало, и она все видела...
Уже на лестнице он столкнулся с бабушкой, тяжело поднимавшейся по ступенькам.
– Привет, ба!
Она только кивнула и обозначила улыбку. Говорить было трудно.
– Ну, я побежал...
– Куда? – чуть слышно прошелестела бабушка.
– Лекция...
Он показал на портфель, как бы в подтверждение. Бабушка еще раз кивнула.
В букинистическом на Литейном бородатый и очкастый продавец подтолкнул красную книгу обратно к Нилу, даже не заглянув в нее.
– Идеалистов не берем, – отрезал он. – Следующий!
– Погодите, у меня еще есть, посмотрите, пожалуйста... – в полном отчаянии взмолился Нил.
Продавец брезгливо раскрыл серенькую книжонку, протянутую Нилом, взглянул на титульный лист, перевернул страницу, вторую...
– Сейчас, я сейчас, извините... – проговорил он изменившимся голосом.
Вырулил из-за прилавка, пронесся мимо кассы, расталкивая народ, и исчез вместе с Ниловой книжкой за дверью с надписью "Посторонним вход воспрещен". Вышел он оттуда вдвоем с другим дядькой, лысым и плотным, одетым в черный рабочий халат.
– Эй вы! – рявкнул лысый, показывая на Нила волосатым пальцем. – Подойдите-ка сюда!
"Бежать!" – вспыхнуло в мозгу, но ноги сами понесли его к пугающей двери, перетащили через порог Он очутился в тесном, обшарпанном помещении. до потолка заставленном книгами.
– Паспорт! – пролаял человек в халате, и Нил покорно протянул ему свою не успевшую затрепаться книжицу в коричневом чехле.
Сердце совсем ушло в пятки. Вот сейчас лысый дядька посмотрит адрес, позвонит в справочное, установит по адресу номер телефона и сообщит бабушке, что ее внучок разворовывает семейную библиотеку.
– Больше каталоговой цены не поставлю, – сердито пробурчал человек в халате. – Здесь вам не частная лавочка!
Нил обреченно кивнул.
– В кассу! – рявкнул лысый, протягивая ему паспорт и еще какую-то торопливо и неразборчиво заполненную бумажку. Нил поспешно отвернулся, запихивая паспорт в сумку. – Если есть еще эльзевиры – приносите!
Нил удивленно посмотрел на лысого. Тот вдруг вжал голову в плечи, бочком протиснулся к нему и совсем другим голосом, тихим и вкрадчивым, произнес:
– Гартмана покажите... У меня жена, знаете ли... интересуется... – Он с минуту разглядывал красную книгу, потом сдавленно прошептал: – Сто рублей.
– Сколько? – спросил Нил, не веря своим ушам.
– Ах, тише, тише, – зашипел лысый, делая страшные глаза. – Ну, сто двадцать, но это крайняя цена...
И торопливо отслюнил двенадцать красненьких червонцев.
– Спрячьте, спрячьте... – торопливо прошептал он и неожиданно громко крикнул: – А с эльзевиром в кассу! В кассу!
Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и положил бумажку на блюдечко перед кассиршей.
– Вот... – Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула.
– Сумма прописью, число и подпись! – отрезала она.
– Что?
– Здесь, здесь и здесь! – Она быстро поставила галочки в трех местах.
Нил отошел к подоконнику, достал из портфеля ручку, посмотрел в отмеченное галочкой место – и не поверил своим глазам. Ему причиталось триста шестьдесят рублей...
"Спокойно, спокойно! – внушал он себе, идя по Литейному. – Я взрослый, разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне голову... Еще через квартал – сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а четыреста положу на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад, по нему через год выдают три процента годовых. Это будет... это будет двенадцать рублей! Ни за что ни про что – целых двенадцать рублей!.."
Но он струхнул идти в сберкассу – а вдруг еще спросят, откуда у него такие деньги, заставят принести справку от родителей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Привет, мумия, – бросил он, направляясь к книжному стеллажу.
У него и в мыслях не было обидеть старуху, она давно уже ни черта не слышит, и как ни назови, ей все едино.
Постояв немного у полок, он пробормотал: "Нет, так не пойдет!", подошел к бабуленьке и развернул кресло к стене. Лучше пусть не видит.
В их семействе читателем был он один. Эта страсть, ослабшая было в год между отъездом отца на Украину и его собственным роковым путешествием, по возвращении вспыхнула с новой силой и более не ослабевала. Ни моделизм, ни спорт ей более не мешали – Нил забросил их и скоро вновь стал толстым, бледным, апатичным и болезненным, каковым и оставался все школьные годы, кроме последнего, когда вдруг со страшной силой прорезались новые интересы – рок-музыка, танцы, курево, и немного – девочки, карты, вино... Но читать он любил по-прежнему. Он единолично пользовался неплохой домашней библиотекой, собранной за многие десятилетия и постоянно пополняемой за счет подписных изданий и разных книжных дефицитов, с доставанием которых у матери – не последнего человека в отечественной культуре – проблем не возникало.
Мать не читала ничего, кроме партитур и хвалебных статей о самой себе. Бабушку изредка можно было видеть с одним и тем же толстым томом зануднейших музыкально-театральных мемуаров. Про бабуленьку нечего было и говорить.
Однако именно в комнате у старушек хранилась самая загадочная часть семейной библиотеки – несколько десятков древних, никогда не раскрываемых книжек, по большей части на немецком языке. Немецкие книги были почти все напечатаны готическим шрифтом, так что названия и содержание их было Нилу неведомо, за исключением одной, самой толстой и богато иллюстрированной в цвете. История военного костюма германских княжеств семнадцатого-девятнадцатого веков. Когда он был маленький, он даже не знал, что в их доме есть такая интересная книга, обнаружил ее только классе в седьмом, снимал иногда, рассматривал, показывал приятелям. Потом надоело, и этот фолиант вернулся сюда, в компанию земляков. Некоторые книги были на русском, с ятями, ерами, фетами, и десятеричными, толстые и патологически скучные. Их-то Нил и перебирал задумчиво, вдыхая многолетнюю пыль. Наконец отобрал одну – большую, в красном кожаном переплете с золотыми буквами: "ЭДУАРДЪ ГАРТМАНЪ. ФИЛОСОФЫ БЕЗСОЗНАТЕЛЬНАГО" – перелистал. Страницы разрезаны только до шестнадцатой. Спустил на пол, начал попросторней расставлять соседние, чтобы не так зияло отсутствие, потом подумал и на всякий случай присовокупил к отобранной еще одну – небольшую, невзрачную, серенькую, с большими, бледно пропечатанными немецкими буковками на толстых желтых. страницах.
Нил поставил на место последний фолиант, подравнял ряд, отошел, поглядел – вроде, все в точности, как было. Сунул обе книги под мышку, понес к дверям... И обжегся об отраженный в зеркале взгляд бабуленьки, в котором блеснули ему несказанная боль, недоумение, обида. Вот черт, развернул старуху к стене, а ведь не сообразил, что во всю ту стену – зеркало, и она все видела...
Уже на лестнице он столкнулся с бабушкой, тяжело поднимавшейся по ступенькам.
– Привет, ба!
Она только кивнула и обозначила улыбку. Говорить было трудно.
– Ну, я побежал...
– Куда? – чуть слышно прошелестела бабушка.
– Лекция...
Он показал на портфель, как бы в подтверждение. Бабушка еще раз кивнула.
В букинистическом на Литейном бородатый и очкастый продавец подтолкнул красную книгу обратно к Нилу, даже не заглянув в нее.
– Идеалистов не берем, – отрезал он. – Следующий!
– Погодите, у меня еще есть, посмотрите, пожалуйста... – в полном отчаянии взмолился Нил.
Продавец брезгливо раскрыл серенькую книжонку, протянутую Нилом, взглянул на титульный лист, перевернул страницу, вторую...
– Сейчас, я сейчас, извините... – проговорил он изменившимся голосом.
Вырулил из-за прилавка, пронесся мимо кассы, расталкивая народ, и исчез вместе с Ниловой книжкой за дверью с надписью "Посторонним вход воспрещен". Вышел он оттуда вдвоем с другим дядькой, лысым и плотным, одетым в черный рабочий халат.
– Эй вы! – рявкнул лысый, показывая на Нила волосатым пальцем. – Подойдите-ка сюда!
"Бежать!" – вспыхнуло в мозгу, но ноги сами понесли его к пугающей двери, перетащили через порог Он очутился в тесном, обшарпанном помещении. до потолка заставленном книгами.
– Паспорт! – пролаял человек в халате, и Нил покорно протянул ему свою не успевшую затрепаться книжицу в коричневом чехле.
Сердце совсем ушло в пятки. Вот сейчас лысый дядька посмотрит адрес, позвонит в справочное, установит по адресу номер телефона и сообщит бабушке, что ее внучок разворовывает семейную библиотеку.
– Больше каталоговой цены не поставлю, – сердито пробурчал человек в халате. – Здесь вам не частная лавочка!
Нил обреченно кивнул.
– В кассу! – рявкнул лысый, протягивая ему паспорт и еще какую-то торопливо и неразборчиво заполненную бумажку. Нил поспешно отвернулся, запихивая паспорт в сумку. – Если есть еще эльзевиры – приносите!
Нил удивленно посмотрел на лысого. Тот вдруг вжал голову в плечи, бочком протиснулся к нему и совсем другим голосом, тихим и вкрадчивым, произнес:
– Гартмана покажите... У меня жена, знаете ли... интересуется... – Он с минуту разглядывал красную книгу, потом сдавленно прошептал: – Сто рублей.
– Сколько? – спросил Нил, не веря своим ушам.
– Ах, тише, тише, – зашипел лысый, делая страшные глаза. – Ну, сто двадцать, но это крайняя цена...
И торопливо отслюнил двенадцать красненьких червонцев.
– Спрячьте, спрячьте... – торопливо прошептал он и неожиданно громко крикнул: – А с эльзевиром в кассу! В кассу!
Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и положил бумажку на блюдечко перед кассиршей.
– Вот... – Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула.
– Сумма прописью, число и подпись! – отрезала она.
– Что?
– Здесь, здесь и здесь! – Она быстро поставила галочки в трех местах.
Нил отошел к подоконнику, достал из портфеля ручку, посмотрел в отмеченное галочкой место – и не поверил своим глазам. Ему причиталось триста шестьдесят рублей...
"Спокойно, спокойно! – внушал он себе, идя по Литейному. – Я взрослый, разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне голову... Еще через квартал – сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а четыреста положу на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад, по нему через год выдают три процента годовых. Это будет... это будет двенадцать рублей! Ни за что ни про что – целых двенадцать рублей!.."
Но он струхнул идти в сберкассу – а вдруг еще спросят, откуда у него такие деньги, заставят принести справку от родителей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111