– А можно с вами?
– Нельзя. У каждого свой путь в Мексико-сити. Досчитай до конца свои шпалы – вот ты и пришел.
– Линда, а почему молчишь ты?
Дрезина медленно и беззвучно стронулась с места.
– Линда! – в отчаянии крикнул Нил.
– Бай, док Кэссиди! Встретимся на карнавале! Она подняла руки, и на ярком солнце блеснули изящные золотые кандалы.
Белоснежный корабль прерий истаял в жарком, колышущемся мареве...
Четыре тысячи триста восемьдесят пять... Нил проснулся весь в поту, стремительно встал, резкостью собственных движений сбивая остатки наваждения.
– Почему ты не разбудил меня?! – сердито выкрикнул он.
– Рано еще, – не оборачиваясь, сказал Кир Бельмесов.
– Скорее... Надо успеть.
– Не мешай. Чай пей.
Нил отвернулся от стола, за которым Бельмесов колдовал над какими-то кореньями, плеснул из заварного чайника немного зеленого чая, отхлебнул. Остывший чай был горек и отдавал аптечной микстурой. Нил вернулся в кресло. Ожидание было нестерпимым. Если они опоздают, и Линда въедет в небесный Мехико, не освобожденная от оков, так похожих на изысканные украшения, она не избавится от них всю оставшуюся вечность. Вечность! От этого слова разило таким холодом, что у Нила Застучали зубы, бесконтрольно и громко, так что даже Бельмесов услышал и с удивлением посмотрел на Нила: хоть в доме уже с месяц не топили, жара в башне стояла, как в финской бане – и по полу, и над головой тянулись распределительные трубы с горячей водой.
– Пора, – сказал наконец Бельмесов. Они спустились на площадку перед Ниловой дверью. Нил поднял заранее заготовленный мешок, вслед за Бельмесовым протиснулся в узкое чердачное окно и очутился на крыше.
Ночь была ясная, безветренная и поразительно холодная для конца апреля. В свете полной луны все предметы обретали причудливую фактуру сновидения – слишком отчетливы были все линии и формы, слишком приглушены все цвета и оттенки. Прутики антенн подернулись тончайшими кристаллами изморози. Нил подошел к тому месту, где остановился Бельмесов, открыл мешок и принялся доставать оттуда щепки, ветки, скрученные листья.
– Сюда клади, – распорядился Бельмесов. – Зажигай!
Сухая кучка занялась мгновенно. Взвился длинный, веселый язычок пламени. Нил даже не заметил, в какой момент на Бельмесове появилась странная четырехугольная шапка.
– На огонь смотри, – велел потомок шаманов. – Как белый будет – отпускай ее.
Он двинулся вокруг костерка, пританцовывая на полусогнутых ногах, что-то бормоча нараспев и периодически подбрасывая в огонь щепотки травы. Пламя взрывалось искрами, становилось то багровым, то зеленым, ю фиолетовым. Нил отошел на несколько шагов, держа наготове раскрытый сосуд. Он провел пальцем по розовой пластмассовой поверхности, вдоль оставленной гравером бороздки, читая кожей:
"Ольга Владимировна Баренцева, 1953-1982". Шаги Бельмесова убыстрялись, монотонный речитатив делался все быстрее и ритмичнее. Перед Нилом мелькало взмокшее лицо шамана, блистающие бельма закаченных глаз.
– И-и-и! – неожиданно тоненько взвыл Бельмесов, и пламя вдруг взвилось почти прямоугольным белым столбом.
Нил наклонил урну, размашисто провел ею перед собой и выкрикнул, как учили:
– Ом мани дэва хри!
Взметнувшийся серый пепел – последняя земная материальность Линды – на мгновение обрел очертания женского силуэта, потом – летящей птицы, и замер в морозном воздухе неровной, мелко мерцающей спиралью.
– Ты свободна, – прошептал Нил. – До свидания, любимая...
II
(Лосево, 1982, апрель)
– Ну еще хоть полчасика, а? Клев-то какой!
– Завелся? А ведь всю дорогу отбрыкивался... Нет, брат, хорошенького помаленьку. И этого-то до дому не дотащишь.
Асуров показал на три толстенных гирлянды крупных окуней, насаженных под жабры на длинные проволочные шомпола. Несколько рыб еще трепетало, било серебряными хвостами, остальные смирно уставили круги белых с красным ободом глаз в черное небо. Нил вздохнул и принялся наматывать леску на катушку.
– Я и предположить не мог, – говорил он следователю, методично складывающему снасти. – Я всегда считал, что рыбалка – занятие созерцательное, когда часами сидят с удочкой, кормят комаров или мерзнут над лункой, думают о чем-то великом и изредка подсекают случайную глупую рыбеху. А тут такая динамика, такой азарт! У меня рука устала таскать. Они прямо взбесились, и если бы насадить еще тройник на грузило...
– Главное – правильно выбрать место и время... Кстати, сейчас как раз время ужина. Ты ведь проголодался ?
– Не то слово! Пока ловили, я не ощущал, а сейчас как навалилось – быка бы съел!
– Быка не гарантирую, но ушица отменная будет. Давай, грузи улов на тачку и пошли...
– Ох, а тут цивильно! – сказал Нил, войдя в просторные сени, обшитые крупными лакированными досками. – Не ожидал от здешней глухомани.
– А ты думал! В сапогах не ходи, здесь снимай, на коврике...
Стол был сервирован в изысканном деревенском стиле. Огурчики, сало, соленые грузди, квашеная капуста и моченая брусника, рассыпчатая отварная картошка и восхитительная наваристая уха. Единственной нехарактерной черточкой было малое количество спиртного: перед первой закуской расплескали на два полторастика "маленькую", а всю дальнейшую трапезу запивали домашним квасом – клюквенным и медовым.
– А вот я намедни в журнале читал, как в Исландии на озерах рыбачат. Выходит, значит, крестьянин на лед, один лом в руках, гуляет и смотрит, где внизу рыбина побольше отдыхает. А лед там чистейший, сам понимаешь, страна повышенной экологии... – разглагольствовал Асуров. – Находит он, значит, такое место, встанет над ним и давай ногами топать изо всех сил. Рыбка испугается, отплывет, – а он за нею, она остановится – и он остановится, и снова топает. Рыба на третье место – он туда же. И так до тех пор, пока ее окончательно не утомит, то есть, сколько бы ни топал, она уже не реагирует. Тогда пробивает ломом лунку и вытаскивает добычу голыми руками...
– Без шума и пыли, – согласился Нил, при этом подумав: "Он и меня берет измором, как ту рыбу. Выжидает, когда я сам начну выспрашивать его о деле."
Следователь словно услышал его мысли и поднялся.
– Ну, вроде насытились, слава Богу. Может сюда перейдем?
Они пересели в кресла возле журнального столика. Нил закурил, а Асуров вытащил из кармана конверт, извлек из него пачку фотографий, отобрал две и положил на гладкую крышку столика.
– Взгляни. Тебе эти личности не знакомы? Нил вгляделся в глянцевые прямоугольники фотографий. Конкретно этих людей он не знал, но характерность типажей вызвала в пальцах трепет узнавания. Первый из изображенных был лысый, тощий, с тяжелыми веками рептилии, большим носом и ушами, похожими на локаторы. Нил готов был поручиться, что при разговоре глазки у этого человека постоянно шныряют туда-сюда и никогда не смотрят на собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111