Пару раз пришлось остановиться, передохнуть, отдышаться. Недолго, несколько секунд – невыразимые лестничные благовония гнали дальше, не позволяя расслабляться.
На последней площадке Нил останавливаться не стал, а поднялся еще на пол-этажа, к железной дверце с навесным амбарным замком. Внушительный вид замка не смутил Нила, он взялся за скобу обеими руками, поднатужился, потянул вверх и на себя. Дверь подалась с ржавым скрежетом, и Нил шагнул в темноту проема. Через несколько шагов он был возле чердачного окошка, настежь распахнутого. Нил влез на это окошко, спрыгнул – и направился по железному навесному мостику, перекинутому через глухой двор-колодец. Миновав мостик, он оказался под круглой, увенчанной черепичным куполом башней, прямо напротив устрашающего вида бойницы. Нил боком протиснулся в узкую бойницу, толкнул тяжелую, снабженную пружиной дверь – и очутился в бетонном боксе, походившем на лестничную площадку современной новостройки, за тем лишь исключением, что лестницы, ведущей вниз, не было вовсе, а наверх вела вмурованная в стену стремянка, упиравшаяся в квадратный дощатый люк, на котором было коричневой краской, выведено число 110. Справа от лестницы находилась серая дверь с жестяной табличкой "109". Нил остановился у этой двери и достал ключи. Он пришел домой...
II
(Ленинград, 1974)
Главной переменой в их с Линдой жизни после того, как она стала официально совместной, была перемена адреса. Ольга Владимировна не изменила своего взгляда на брак сына и на невестку, свадьбу принципиально бойкотировала, но именно она сделала молодым царский подарок. Великая певица вовремя сообразила, что, отказав им от дома, обрекает на скитания по съемным квартирам и тем самым приближает тот неизбежный миг, когда они явочным порядком реализуют свои законные права на часть квартирки на Моховой, и придется либо совершать срочный и невыгодный для Ольги Владимировны обмен, либо соглашаться на жизнь под одной крышей с ненавистной невесткой. Во избежание такой перспективы пришлось идти на поклон в дирекцию. Из дирекции позвонили в горком, из горкома в исполком – и в результате образовалась экзотическое жилище на последнем этаже старого доходного дома на Петроградской. Образовалось оно очень своевременно, поскольку в город возвращался земляк Ринго, и нужно было срочно освободить комнату на Четвертой Советской.
Обстановку собирали с бору по сосенке, и тут отдельное спасибо следовало сказать родителям Линды. Недели через две после свадьбы прибыл контейнер с ее приданым – страхолюдной, зато люто дефицитной мебельной стенкой "Тюдор" и пружинным матрасом, громадным во всех измерениях. Стенку они, не собирая, продали с помощью Ринго, а матрас оставили. Именно в тот момент, когда они дружно плюхнулись на эту громадину посреди полупустой, пахнущей вчерашним ремонтом комнаты, Нила будто стрелой пронзило новое самоощущение – муж. Объелся груш... Он прижал к себе жену, та принялась стягивать с него тренировочные брюки.
– Напрасно мы не предохраняемся, – сказал он. – Не залететь бы раньше времени.
Линда резко повернула голову и выстрелила в него вмиг посерьезневшими глазами.
– Раньше времени – это как?
– Ну, наверное, сначала надо университет закончить...
– А потом что?
– Потом заводить бэби. Или двух. Ты сколько хочешь?
Она отвернулась и уставилась в телевизор, стоящий прямо на полу. Там беззвучно шевелил губами и руками солидного вида дядечка, а вокруг него сияла улыбками и с энтузиазмом кивала головами толпа в спецовках.
– Что ли интересно? – озадаченно спросил Нил. – Может, звук врубить?
– Не надо, и так все понятно. Они опять выполнили пятилетку за три недели... Запомни, Баренцев, если хочешь плодить рабов – это не ко мне!
– Погоди, почему рабов? Мы ведь совсем не такие, как они... Мы ведь понимаем... – залепетал вконец обескураженный Нил.
– А раз понимаешь – что пристаешь со всякими глупостями?
Она повернулась к нему спиной и затихла. Он полежал немного, потом робко дотронулся до ее плеча.
– Линда...
– Что тебе?
– Я... я не решался тебе сказать....
– Говори.
– В общем... понимаешь, я думал, что всякая женщина мечтает, и ты тоже... И только ради тебя я готов был уступить, но только не теперь... А теперь я...
– Ничего не понимаю. Ты не мог бы толком?.. Нил сделал глубокий вдох и произнес уже членораздельно:
– Я боялся сказать тебе, что вообще не хочу детей. Ни сейчас, ни через пять лет. Не желаю множить страдания...
Линда накрыла его ладонь своей и крепко сжала...
Спустя полчаса он читал ей из "Двенадцати стульев" размышления о роли матраса в семейной жизни, а она болтала ногами и заливалась смехом.
На безденежье жаловаться было грешно, и скоро гнездышко приобрело вид жилой и благоустроенный. Перво-наперво обзавелись мощной электроплиткой и подержанным, зато приемистым холодильником "ЗИЛ".
– С роду не терплю коммунальных кухонь, – объяснила Линда.
– Яблонские цапают?
– Пока нет, но без мыла в попу лезут. Вот-вот сорвусь – и начнется битва при скалке...
Соседи – это была отдельная тема. По ордеру сто девятая квартира, занимаемая юной четой Баренцевых, числилась отдельной. Но фактически дело обстояло несколько иначе. Во-первых, была еще и квартира сто десятая, прямо над ними, в башне. До революции и потом, вплоть до начала шестидесятых, в башне традиционно жил трубочист, но когда в доме провели центральное отопление и должность трубочиста была упразднена, ЖЭК начал селить в башне своих работников – дворников и сантехников. В ту пору там жила дворничиха Маруся – существо круглолицее, тихое и деликатное. Башня была оборудована раковиной и газовой плитой, но ни ванной, ни туалета в ней не было, поэтому Марусе всякий раз приходилось спускаться к Баренцевым, и у нее были свои ключи от их квартиры. У них, в свою очередь, помимо комнаты в двадцать пять метров, была и ванная, и уборная, зато не было кухни, поэтому чайник они кипятили на электроплитке, там же жарили яичницу и разогревали консервы, а когда возникала надобность сготовить что-нибудь более капитальное, пользовались кухней квартиры номер тридцать четыре. Туда можно было попасть через длинный балкон, куда выходили двери их комнаты и этой самой кухни. Балкон круглый год держали открытым, и хоть зимой это было не очень приятно, но все же удобнее, чем по отвесной чердачной лестнице лазать к Марусе.
Нормально, по-человечески попасть в собственное жилище они могли только через ту же тридцать четвертую квартиру. Сначала надо было войти в роскошный старинный подъезд с витыми беломраморными лестницами, высоченными зеркалами в бронзовых рамах и хрустальными светильниками в форме ромашек и тюльпанов. Подставками для этих светильников служили опять же бронзовые, позеленевшие от времени наяды и фавны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
На последней площадке Нил останавливаться не стал, а поднялся еще на пол-этажа, к железной дверце с навесным амбарным замком. Внушительный вид замка не смутил Нила, он взялся за скобу обеими руками, поднатужился, потянул вверх и на себя. Дверь подалась с ржавым скрежетом, и Нил шагнул в темноту проема. Через несколько шагов он был возле чердачного окошка, настежь распахнутого. Нил влез на это окошко, спрыгнул – и направился по железному навесному мостику, перекинутому через глухой двор-колодец. Миновав мостик, он оказался под круглой, увенчанной черепичным куполом башней, прямо напротив устрашающего вида бойницы. Нил боком протиснулся в узкую бойницу, толкнул тяжелую, снабженную пружиной дверь – и очутился в бетонном боксе, походившем на лестничную площадку современной новостройки, за тем лишь исключением, что лестницы, ведущей вниз, не было вовсе, а наверх вела вмурованная в стену стремянка, упиравшаяся в квадратный дощатый люк, на котором было коричневой краской, выведено число 110. Справа от лестницы находилась серая дверь с жестяной табличкой "109". Нил остановился у этой двери и достал ключи. Он пришел домой...
II
(Ленинград, 1974)
Главной переменой в их с Линдой жизни после того, как она стала официально совместной, была перемена адреса. Ольга Владимировна не изменила своего взгляда на брак сына и на невестку, свадьбу принципиально бойкотировала, но именно она сделала молодым царский подарок. Великая певица вовремя сообразила, что, отказав им от дома, обрекает на скитания по съемным квартирам и тем самым приближает тот неизбежный миг, когда они явочным порядком реализуют свои законные права на часть квартирки на Моховой, и придется либо совершать срочный и невыгодный для Ольги Владимировны обмен, либо соглашаться на жизнь под одной крышей с ненавистной невесткой. Во избежание такой перспективы пришлось идти на поклон в дирекцию. Из дирекции позвонили в горком, из горкома в исполком – и в результате образовалась экзотическое жилище на последнем этаже старого доходного дома на Петроградской. Образовалось оно очень своевременно, поскольку в город возвращался земляк Ринго, и нужно было срочно освободить комнату на Четвертой Советской.
Обстановку собирали с бору по сосенке, и тут отдельное спасибо следовало сказать родителям Линды. Недели через две после свадьбы прибыл контейнер с ее приданым – страхолюдной, зато люто дефицитной мебельной стенкой "Тюдор" и пружинным матрасом, громадным во всех измерениях. Стенку они, не собирая, продали с помощью Ринго, а матрас оставили. Именно в тот момент, когда они дружно плюхнулись на эту громадину посреди полупустой, пахнущей вчерашним ремонтом комнаты, Нила будто стрелой пронзило новое самоощущение – муж. Объелся груш... Он прижал к себе жену, та принялась стягивать с него тренировочные брюки.
– Напрасно мы не предохраняемся, – сказал он. – Не залететь бы раньше времени.
Линда резко повернула голову и выстрелила в него вмиг посерьезневшими глазами.
– Раньше времени – это как?
– Ну, наверное, сначала надо университет закончить...
– А потом что?
– Потом заводить бэби. Или двух. Ты сколько хочешь?
Она отвернулась и уставилась в телевизор, стоящий прямо на полу. Там беззвучно шевелил губами и руками солидного вида дядечка, а вокруг него сияла улыбками и с энтузиазмом кивала головами толпа в спецовках.
– Что ли интересно? – озадаченно спросил Нил. – Может, звук врубить?
– Не надо, и так все понятно. Они опять выполнили пятилетку за три недели... Запомни, Баренцев, если хочешь плодить рабов – это не ко мне!
– Погоди, почему рабов? Мы ведь совсем не такие, как они... Мы ведь понимаем... – залепетал вконец обескураженный Нил.
– А раз понимаешь – что пристаешь со всякими глупостями?
Она повернулась к нему спиной и затихла. Он полежал немного, потом робко дотронулся до ее плеча.
– Линда...
– Что тебе?
– Я... я не решался тебе сказать....
– Говори.
– В общем... понимаешь, я думал, что всякая женщина мечтает, и ты тоже... И только ради тебя я готов был уступить, но только не теперь... А теперь я...
– Ничего не понимаю. Ты не мог бы толком?.. Нил сделал глубокий вдох и произнес уже членораздельно:
– Я боялся сказать тебе, что вообще не хочу детей. Ни сейчас, ни через пять лет. Не желаю множить страдания...
Линда накрыла его ладонь своей и крепко сжала...
Спустя полчаса он читал ей из "Двенадцати стульев" размышления о роли матраса в семейной жизни, а она болтала ногами и заливалась смехом.
На безденежье жаловаться было грешно, и скоро гнездышко приобрело вид жилой и благоустроенный. Перво-наперво обзавелись мощной электроплиткой и подержанным, зато приемистым холодильником "ЗИЛ".
– С роду не терплю коммунальных кухонь, – объяснила Линда.
– Яблонские цапают?
– Пока нет, но без мыла в попу лезут. Вот-вот сорвусь – и начнется битва при скалке...
Соседи – это была отдельная тема. По ордеру сто девятая квартира, занимаемая юной четой Баренцевых, числилась отдельной. Но фактически дело обстояло несколько иначе. Во-первых, была еще и квартира сто десятая, прямо над ними, в башне. До революции и потом, вплоть до начала шестидесятых, в башне традиционно жил трубочист, но когда в доме провели центральное отопление и должность трубочиста была упразднена, ЖЭК начал селить в башне своих работников – дворников и сантехников. В ту пору там жила дворничиха Маруся – существо круглолицее, тихое и деликатное. Башня была оборудована раковиной и газовой плитой, но ни ванной, ни туалета в ней не было, поэтому Марусе всякий раз приходилось спускаться к Баренцевым, и у нее были свои ключи от их квартиры. У них, в свою очередь, помимо комнаты в двадцать пять метров, была и ванная, и уборная, зато не было кухни, поэтому чайник они кипятили на электроплитке, там же жарили яичницу и разогревали консервы, а когда возникала надобность сготовить что-нибудь более капитальное, пользовались кухней квартиры номер тридцать четыре. Туда можно было попасть через длинный балкон, куда выходили двери их комнаты и этой самой кухни. Балкон круглый год держали открытым, и хоть зимой это было не очень приятно, но все же удобнее, чем по отвесной чердачной лестнице лазать к Марусе.
Нормально, по-человечески попасть в собственное жилище они могли только через ту же тридцать четвертую квартиру. Сначала надо было войти в роскошный старинный подъезд с витыми беломраморными лестницами, высоченными зеркалами в бронзовых рамах и хрустальными светильниками в форме ромашек и тюльпанов. Подставками для этих светильников служили опять же бронзовые, позеленевшие от времени наяды и фавны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111