.. Вышли мы за ворота, идем, слева пляжик такой красивый открывается, а вокруг кустики. Симпатично. Вблизи, правда, в этих кустиках не так, чтобы очень. Обертки, окурки, стеклотара, резинки использованные. Популярный такой, видно, местный сексодром. Ну, мы мусор разгребли малость, штанишки долой и это самое... культурный обмен осуществляем. Я в раж вошел, ничего не вижу, не слышу, она, голубушка, тоже видать захорошела – глазки прикрыла, стонет, извивается... Короче, кончили оба, отвалились друг от дружки, а над нами рыл шесть барбудос. Стоят, скалятся, "калашами" поигрывают... Подняли нас, не сказать, чтобы нежно – И на шоссе. А там джип открытый, а в нем – Рауль Кастро собственной персоной, и выражение личности ох неприветливое!.. Страна, понимаешь, тропическая, работать народ не шибко любит, и Рауль придумал свой способ производственную дисциплину укреплять. Разъезжает повсюду со своими головорезами, посматривает, и если кто из граждан на месте своем рабочем не работает, а, скажем, в тенечке прохлаждается и сервезу бухает, он без лишних разговоров достает маузер – и пол-обоймы в брюхо. Меня, надо полагать, только форма иностранная от Раулевой пули спасла... Даже на борт, сука, подняться не позволил, а прямым ходом в аэропорт, на самолет и в Москву. Без вещей, без денег, без документов. Долго я потом по одному штурманскому аусвайсу жил, пока наш "Устойчивый" в Клайпеде не пришвартовался. И больше мне в море ходу не было... "Я тебе, амиго, так скажу – если когда случится в загранку попасть, ты там на баб реагировать воздержись. Если уж совсем невмоготу станет – рукоблудием займись. Оно спокойней и безопасней...
Заслушавшись рассказа Назарова, Нил даже не заметил, как они приблизились к высокому забору, над которым кудрявились густые кроны яблонь.
– Пришли, – сказал Максим у самой калитки.
Нил взялся за деревянную ручку, чуть приоткрыл – и тут же захлопнул, привалившись спиной к доскам. Поверх калитки мгновенно показалась гродная волчья морда с оскаленными зубами.
– Гав! – оглушительно сказала морда. Назаров бесстрашно вытянул руку и ухватил вол-чару за холку.
– Здорово, Джим... Эй, амиго, сдай куда-нибудь, а то фарватер перекрыл.
– Собака... – пролепетал Нил.
– Да это ж Джим. Он с тобой поздороваться вышел. Не обижай маленького.
Нил попятился от калитки, пропуская Назарова вперед.
– Ничего себе маленький! – изумленно выдохнул он.
Джим, размерами не уступавший годовалому теленку, моментально закинул передние лапы на плечи Нилу и принялся нализывать ему лицо. Нил закрыл глаза и невольно вспомнил про собаку Баскервилей.
– Джим, фу, это что такое?! – услышал Нил женский голос, чуть надтреснутый, но звучный, великолепно поставленный, с привычными ему оперными модуляциями.
Пес моментально отпустил Нила и потрусил по увитой виноградом дорожке, интенсивно виляя поросячьим хвостиком. Навстречу ему шла невысокая, сухонькая дама в ярком брючном костюме и широкой соломенной шляпе.
– Мария Александровна, я вам постояльца привел. На насест, – сказал Назаров, – Рекомендую, Нил Баренцев.
– Вашей рекомендации, Максим, я доверяю безусловно, – сказала Мария Александровна и протянула Нилу узкую ладошку. – Басаргина.
Нил наклонил голову и приложился к ладошке губами, почувствовав, что здесь этот жест будет уместен и воспринят должным образом.
– Сразу видно воспитанного юношу, – удовлетворенно заметила Мария Александровна. – Пойдемте, господа, пить чай... Скажите, Нил, а не в родстве ли вы с той Баренцевой, которая в Мариинском поет. Я ее зимой слушала – многообещающая барышня.
– Это моя мама, – сказал Нил, пряча улыбку – впервые при нем Ольгу Владимировну назвали "барышней".
– Надо же, такой взрослый сын... Впрочем, для меня все вы – молодежь... Прошу сюда.
Они уселись на старый широкий диван, накрытый бугристым стеганым одеялом. Нил почувствовал под собой что-то жесткое и чуть сдвинулся. Жесткое тут же выскользнуло из-под него, а за краем одеяла образовалась маленькая всклокоченная голова.
– Что вы тут себе позволяете? – осведомилась голова, обводя присутствующих гневным взглядом узких, монгольских глазок. Мария Александровна всплеснула руками.
– Ой, Володя, вы такой миниатюрный, вас так легко не заметить!
– Что еще не дает право всякому хамью садиться мне на голову! – проворчал Володя и вновь скрылся под одеялом.
– Нил, вы, пожалуйста, не обижайтесь на Володю, он по утрам всегда такой, – сказала Мария Александровна, разливая душистый, приправленный вишневым листом чай. – А вообще тихий, интеллигентный человек, прекрасный поэт...
– Я гений, а вы все – говны! – донеслось из-под одеяла.
– А я еще его нахваливаю, – сокрушенно вздохнула Мария Александровна. – Володя, в культурном обществе не говорят "говны", а исключительно "говно" или "говнюки"...
Это был удивительный дом. Попадая сюда, каждый словно становился светлее, одухотвореннее, талантливее. Стихи и песни, звучавшие на веранде, были гениальны, даже когда были посредственны, а разговоры, не смолкавшие с раннего утра до поздней ночи, отличались утонченностью, остроумием и глубиной. Этот дом притягивал всех, но не всех принимал, и многие, в том числе и обладатели громких имен, уходили оттуда вежливо, но жестоко осмеянными и изрядно поклеванными. Однако любимчикам тоже доставалось. Случалось краснеть и Нилу, угодив под острый язычок хозяйки.
По вечерам переходили в гостиную, где стоял старенький, но идеально настроенный рояль. Пела преимущественно сама Мария Александровна Басаргина, а аккомпанировала тихая, застенчивая Ирочка Оболенская. Впервые в жизни Нил с искренним удовольствием слушал оперные арии и классические романсы, отдавал должное мастерству обеих и без устали вглядывался в черты юной пианистки.
У Ирочки были нежные, чуткие руки, глаза, как два черных бездонных омута, и миленький шрам от неискусно прооперированной заячьей губы. Не повезло бедняжке и с ногой, поврежденной в детстве в результате падения с фуникулера. Нога срослась неправильно, и с тех пор Ирочка могла ходить, только опираясь на палку.
Играла она безукоризненно, но довольно быстро уставала, и тогда за рояль садилась сама Мария Александровна, а то и Нил или кто-нибудь еще из присутствующих, поскольку недостатка в музыкальных личностях здесь не наблюдалось. То играл ансамбль средневековой музыки, участники которого своими руками собрали старинные инструменты, то легендарный Алексей Козлов – "Козел на саксе" – представлял слушателям историю джаза в фортепьянных картинках. И только красавица Лера, несмотря на все уговоры, к инструменту не подходила.
– Ах, у меня заиграны руки! – восклицала она. – Врачи строго-настрого запретили мне даже дотрагиваться до клавиш!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111