Дом, стоящий несколько на особицу и обнесенный чудом сохранившейся чугунной оградой, обращал на себя внимание. Это было длинное двухэтажное сооружение, на стенах которого кое-где сохранилась желтая штукатурка, с облупившимся прямоугольным фронтоном и высоким каменным крыльцом с монументальной дверью, крест-накрест заколоченной почерневшими досками. Над дверью косо свисали остатки черепичного козырька. Один столб под козырьком упал и теперь лежал поперек крыльца, расколотый на три части. Сбоку от входа Нил разглядел круглую, дырявую крышу беседки.
– Там была усадьба помещиков Ильинских, – прошептала Линда.
– Откуда ты знаешь? – спросил потрясенный Нил.
– Я не знаю. Я так думаю. Пошли. Не пройдя и пяти шагов, они наткнулись на удивительный малиновый куст, сплошь облепленный громадными, прозрачными, сочными ягодами. В лучах солнца, клонившегося к закату, ягоды отливали золотом изнутри. Мгновенно повеселевшая Линда принялась горстями сгребать золотистые ягоды и запихивать Нилу в рот. Он, недолго думая, последовал ее примеру. За считанные минуты они наелись до отвала, почти до тошноты, но остановиться никак не могли – нежная, ароматная, тающая сладость чудо-ягод была непреодолима...
– Ай! – вдруг воскликнул Нил, его голова нырнула под руку Линде и исчезла в густой поросли, следом посыпался сладкий малиновый дождь.
– Эй, ты что там делаешь?
– Лежу. Навернулся обо что-то.
– Так вставай, если можешь. – Сейчас, зажигалку обронил...
– Давай помогу.
Линда раздвинула зеленые прутики, и взгляду ее открылась ровно обтесанная поверхность. На гладком розовом камне проступала глубоко и четко высеченная изогнутая роза, а в полукруге стебля – православный крест.
– Зигги, ползи сюда! Гляди, чего я откопала.
В полуметре от камня вынырнула взъерошенная голова Нила.
– Вот он-то мне под ногу и попался... – Он вгляделся в изображение. – Э, да мы, мать, похоже, на старое кладбище попали. То-то малина такая нажористая...
– Тьфу на тебя!
– Успокойся, здешние бренные останки давно уже биологически пассивны. Даже косточки истлели задолго до нашего рождения.
– Гляди, а тут еще один камень. И крест поваленный...
Оли дружно присели на мягкую траву.
– Зажигалку нашел? – шепотом спросила Линда.
– Ага. Вот она.
– А сигарета есть?
– Держи.
Они замолчали, глядя друг на друга и пуская дым в чистое небо.
– Знаешь, мне вдруг в голову пришло... Если бы эти камни могли говорить, сколько всего они нам рассказали бы...
– Камни не говорят, – отозвалась Линда.
– Само собой...
– ... но думают.
– Что-что?
– Думают. Лежат и думают. У них, видишь ли, много времени на раздумья...
– И о чем, интересно, они думают?
– Они думают о том, что люди, наверное, открыли секрет бессмертия и перестали умирать. Погост стоит, а никого не хоронят.
– Странно все это...
– Зигги, ты можешь пообещать мне одну вещь? – Какую?
– Если я... если я уйду первой, ты постарайся сделать так, чтобы меня закопали под тем камнем, с розой. Буду выращивать солнечную малину...
– Линда, прекрати, что ты несешь!
– Нет, не надо. Земля тяжела... Лучше отдай меня чистому огню, а пепел отпусти на волю, развей по ветру...
– Какая чушь!
– Без воли и ветра душа не живет... Зигги, сделаешь?
– Ты перегрелась...
Линда тряхнула головой и, резко качнувшись, встала.
– Извини, сама не понимаю, что на меня нашло, не придавай значения... Ой, побежали, наши, наверное, уже на дорогу вышли...
* * *
В конце августа все стройотряды вернулись в город, а второго сентября начались занятия в университете, однако, городской штаб работу не свернул. Линда, официально освобожденная от учебы еще на месяц, с утра до позднего вечера корпела над разного рода отчетностью и домой возвращалась усталая, голодная и злая. Она пулей пролетала через владения Яблонских, сразу за балконной дверью скидывала кроссовки или босоножки и переоблачалась в розовый халат, красноречиво вывешенный на дверях ванной комнаты. На столе ее ожидали бутылка пива, только что из холодильника, и что-нибудь вкусненькое на укрытой полотенцем сковородке. И лишь когда она, утолив первые голод и жажду, закуривала сигарету, начинала звучать негромкая восточная музыка, и словно джинн из кувшина материализовался Нил, прятавшийся доселе за высоким матрасом. На этот же матрас они обычно и заваливались после ужина, оставив мытье посуды на утро.
– Зигги, ты меня балуешь, – говорила Линда, целуя мужа.
– Не-а, проявляю элементарный эгоизм. Хочу приучить тебя к мысли, что и тебе придется именно так встречать с работы меня. Каждый вечер, много-много лет подряд. Даже когда я буду заслуженным старым пердуном, а ты...
– Заслуженной старой пердуньей, – докончила она.
– Отнюдь. Элегантной старой дамой с голубой челкой и ястребиным шнобелем.
Она выхватила из-под головы подушку и принялась охаживать ею Нила. Он уворачивался, хохоча во все горло...
* * *
– В Новгород, на четыре дня. Зональный смотр агитбригад, – пояснил он, перехватив ее удивленный взгляд. Взгляд был направлен на упакованный под завязку рюкзачок, стоящий возле матраса. – Поезд завтра утром. Наших полвагона, так что если хочешь, могу и тебя вписать.
– Хочу. – Линда вздохнула. – Но не могу. Никто не отпустит. Отчет сдаем послезавтра.
– Жаль... Ладно, вернусь – тогда и погуляем. Имеем право. А пока что ты отдохни от меня.
– Хочешь, открою страшную тайну?
– Ну?
– От тебя-то я как раз и не устала... Ладно, смотри там, веди себя, ешь с аппетитом, пей с перерывами, с кем попало не трахайся...
– И вам, гражданка Баренцева, настоятельно рекомендуется воздерживаться от случайных связей, – с важным видом изрек Нил, но не удержал тона и фыркнул в кулак.
Некультурная программа началась уже в поезде но Нила не тянуло ни на портвейн, ни на хоровое исполнение популярных песен, и как только позволили приличия, он удалился в тамбур спокойного соседнего вагона, где и провел большую часть пятичасовой поездки, общаясь преимущественно с мятой пачкой "БТ". За окном было тоскливо и пасмурно, и смутные дурные предчувствия бередили душу.
Тревога не покидала его весь этот день, и следующий тоже. Все было как в тумане. Их куда-то везли, что-то они там устанавливали, что-то играли и пели, потом их чем-то кормили, потом везли обратно, потом опять кормили, а потом они где-то спали. То есть, вообще-то он знал, что иногородних участников слета с шиком разместили в гостинице "Садко", в двухместных номерах, что соседом его по комнате числился лиаповец Скрипка, во многом благодаря своей фамилии ставший классным барабанщиком. В номере Скрипка появился дважды – один раз, когда заносили вещи, а вторично в первом часу, возбужденный и крепко поддатый. Нил не спал и слышал, как тот, громко соня, возится с сумкой и достает из нее что-то булькающее и что-то шуршащее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Там была усадьба помещиков Ильинских, – прошептала Линда.
– Откуда ты знаешь? – спросил потрясенный Нил.
– Я не знаю. Я так думаю. Пошли. Не пройдя и пяти шагов, они наткнулись на удивительный малиновый куст, сплошь облепленный громадными, прозрачными, сочными ягодами. В лучах солнца, клонившегося к закату, ягоды отливали золотом изнутри. Мгновенно повеселевшая Линда принялась горстями сгребать золотистые ягоды и запихивать Нилу в рот. Он, недолго думая, последовал ее примеру. За считанные минуты они наелись до отвала, почти до тошноты, но остановиться никак не могли – нежная, ароматная, тающая сладость чудо-ягод была непреодолима...
– Ай! – вдруг воскликнул Нил, его голова нырнула под руку Линде и исчезла в густой поросли, следом посыпался сладкий малиновый дождь.
– Эй, ты что там делаешь?
– Лежу. Навернулся обо что-то.
– Так вставай, если можешь. – Сейчас, зажигалку обронил...
– Давай помогу.
Линда раздвинула зеленые прутики, и взгляду ее открылась ровно обтесанная поверхность. На гладком розовом камне проступала глубоко и четко высеченная изогнутая роза, а в полукруге стебля – православный крест.
– Зигги, ползи сюда! Гляди, чего я откопала.
В полуметре от камня вынырнула взъерошенная голова Нила.
– Вот он-то мне под ногу и попался... – Он вгляделся в изображение. – Э, да мы, мать, похоже, на старое кладбище попали. То-то малина такая нажористая...
– Тьфу на тебя!
– Успокойся, здешние бренные останки давно уже биологически пассивны. Даже косточки истлели задолго до нашего рождения.
– Гляди, а тут еще один камень. И крест поваленный...
Оли дружно присели на мягкую траву.
– Зажигалку нашел? – шепотом спросила Линда.
– Ага. Вот она.
– А сигарета есть?
– Держи.
Они замолчали, глядя друг на друга и пуская дым в чистое небо.
– Знаешь, мне вдруг в голову пришло... Если бы эти камни могли говорить, сколько всего они нам рассказали бы...
– Камни не говорят, – отозвалась Линда.
– Само собой...
– ... но думают.
– Что-что?
– Думают. Лежат и думают. У них, видишь ли, много времени на раздумья...
– И о чем, интересно, они думают?
– Они думают о том, что люди, наверное, открыли секрет бессмертия и перестали умирать. Погост стоит, а никого не хоронят.
– Странно все это...
– Зигги, ты можешь пообещать мне одну вещь? – Какую?
– Если я... если я уйду первой, ты постарайся сделать так, чтобы меня закопали под тем камнем, с розой. Буду выращивать солнечную малину...
– Линда, прекрати, что ты несешь!
– Нет, не надо. Земля тяжела... Лучше отдай меня чистому огню, а пепел отпусти на волю, развей по ветру...
– Какая чушь!
– Без воли и ветра душа не живет... Зигги, сделаешь?
– Ты перегрелась...
Линда тряхнула головой и, резко качнувшись, встала.
– Извини, сама не понимаю, что на меня нашло, не придавай значения... Ой, побежали, наши, наверное, уже на дорогу вышли...
* * *
В конце августа все стройотряды вернулись в город, а второго сентября начались занятия в университете, однако, городской штаб работу не свернул. Линда, официально освобожденная от учебы еще на месяц, с утра до позднего вечера корпела над разного рода отчетностью и домой возвращалась усталая, голодная и злая. Она пулей пролетала через владения Яблонских, сразу за балконной дверью скидывала кроссовки или босоножки и переоблачалась в розовый халат, красноречиво вывешенный на дверях ванной комнаты. На столе ее ожидали бутылка пива, только что из холодильника, и что-нибудь вкусненькое на укрытой полотенцем сковородке. И лишь когда она, утолив первые голод и жажду, закуривала сигарету, начинала звучать негромкая восточная музыка, и словно джинн из кувшина материализовался Нил, прятавшийся доселе за высоким матрасом. На этот же матрас они обычно и заваливались после ужина, оставив мытье посуды на утро.
– Зигги, ты меня балуешь, – говорила Линда, целуя мужа.
– Не-а, проявляю элементарный эгоизм. Хочу приучить тебя к мысли, что и тебе придется именно так встречать с работы меня. Каждый вечер, много-много лет подряд. Даже когда я буду заслуженным старым пердуном, а ты...
– Заслуженной старой пердуньей, – докончила она.
– Отнюдь. Элегантной старой дамой с голубой челкой и ястребиным шнобелем.
Она выхватила из-под головы подушку и принялась охаживать ею Нила. Он уворачивался, хохоча во все горло...
* * *
– В Новгород, на четыре дня. Зональный смотр агитбригад, – пояснил он, перехватив ее удивленный взгляд. Взгляд был направлен на упакованный под завязку рюкзачок, стоящий возле матраса. – Поезд завтра утром. Наших полвагона, так что если хочешь, могу и тебя вписать.
– Хочу. – Линда вздохнула. – Но не могу. Никто не отпустит. Отчет сдаем послезавтра.
– Жаль... Ладно, вернусь – тогда и погуляем. Имеем право. А пока что ты отдохни от меня.
– Хочешь, открою страшную тайну?
– Ну?
– От тебя-то я как раз и не устала... Ладно, смотри там, веди себя, ешь с аппетитом, пей с перерывами, с кем попало не трахайся...
– И вам, гражданка Баренцева, настоятельно рекомендуется воздерживаться от случайных связей, – с важным видом изрек Нил, но не удержал тона и фыркнул в кулак.
Некультурная программа началась уже в поезде но Нила не тянуло ни на портвейн, ни на хоровое исполнение популярных песен, и как только позволили приличия, он удалился в тамбур спокойного соседнего вагона, где и провел большую часть пятичасовой поездки, общаясь преимущественно с мятой пачкой "БТ". За окном было тоскливо и пасмурно, и смутные дурные предчувствия бередили душу.
Тревога не покидала его весь этот день, и следующий тоже. Все было как в тумане. Их куда-то везли, что-то они там устанавливали, что-то играли и пели, потом их чем-то кормили, потом везли обратно, потом опять кормили, а потом они где-то спали. То есть, вообще-то он знал, что иногородних участников слета с шиком разместили в гостинице "Садко", в двухместных номерах, что соседом его по комнате числился лиаповец Скрипка, во многом благодаря своей фамилии ставший классным барабанщиком. В номере Скрипка появился дважды – один раз, когда заносили вещи, а вторично в первом часу, возбужденный и крепко поддатый. Нил не спал и слышал, как тот, громко соня, возится с сумкой и достает из нее что-то булькающее и что-то шуршащее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111