Комитетчики приехали, а им предъявляют финскую монетку в пять марок и две бумажки по доллару. Смехота! Ну, сообразили, конечно, в чем дело, откоммуниздили Толяна от души, да и отпустили. А что делать?
– Так он сто зеленых съел, что ли? – переспросил Стефанюк. – Во дает! Я бы в жизни не смог бы!
– Потому-то ты и не Толян.
Нил из этого разговора понял лишь то, что Линду со Стефанюком объединяют некие тайные и небезопасные знания, покамест для него, Нила, закрытые. Нил почувствовал неприятный укол ревности. Когда Стефанюк удалился на минуточку, попросив их не расходиться, он, сколь можно небрежно, заметил:
– Интересный парень...
К его несказанному облегчению Линда только брезгливо поморщила свой аристократический носик.
– Фарцло дешевое! К тому же – голубой.
– В каком смысле голубой?
– В таком смысле, что педик. Он к тебе часом не клеился?
– Ко мне?! – Нил никак не мог переварить услышанное. – Да нет, мы с ним за все это время и парой слов не перекинулись. Он все с нашим Абзалиловым под ручку ходит.
– А я что говорю – классическая голубая парочка!
Стефанюк вернулся с гитарой, и не с такой доской, как у Линды, а с новенькой, фирменной, блестящей серебристым лаком. И где только прятал все эти дни?
– Сбацайте дуэтом что-нибудь, – попросил он, протягивая гитару Нилу.
Нил кивнул и взял несколько первых нот "Paint It Black".
– Хочу я дверь твою покрасить в черный цвет, – узнав, пропела Линда.
Он показал ей основные аккорды, они попробовали сыграть вместе, остановились, немного подстроили гитары друг к другу, начали снова. Слов Нил не знал, поэтому просто мурлыкал, слегка подражая пианоле с вибратором.
– А я из Роллингов еще "Леди Джейн" могу! – похвасталась она, когда музыка смолкла.
Нил тут же взял первые ноты партии соло.
– My sweet lady Jane<Моя милая леди Джейн (англ.) >, – зажурчала она своим неправильным, но таким очаровательным голоском.
Стефанюк разлил по трем кружкам кипяток, сыпанул из банки коричневого порошку...
Постепенно под навес стал стягиваться народ. Спустилась из своей щели Нина, потирая сонные глазки. Сидели, слушали, кто-то пытался подпевать. Постепенно перешли на более знакомый публике отечественный репертуар, и вдруг оказалось, что у Нины неплохой альт, а одна совсем невзрачная крыска сочиняет собственные песни, притом вполне симпатичные – если, конечно, отбросить школярскую наивность текстов:
Старая кондукторша в беретике
Продает счастливые билетики...
Но сюрпризы вечера на этом не закончились. Девка типа "ишшо яшшык ташшуть" на этот раз притащила не просто ящик, а черный транзистор "ВЭФ". Им повезло: по "Маяку" как раз передавали "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады". Начались танцы. Хотя девчонок было человек двадцать, а парней всего четверо, считая и проблематичного в этом отношении Стефанюка, Линда была нарасхват. Нил танцевал только с ней, а когда, через два танца на третий, приходилось все же уступать партнершу, не уставал любоваться ею. Хороша. Нежная кожа налилась прозрачным румянцем, движения изящны, естественны, плавны. Как тонка и грациозна, особенно на фоне всех этих коровенций!..
"Мелодии и ритмы" сменились "Последними известиями", и все разбрелись спать, а Линда с Нилом, не говоря ни слова, вышли за столб и пошли по тихой и темной деревенской улице. Он накинул ей на плечи свою плащевую куртку и положил руку на неправдоподобно тонкую талию. Она обняла его плечо, доверчиво прильнула к нему теплым боком. Так незаметно дошли до одинокого клена. Там остановились. Линда прижалась спиной к толстому, прямому стволу.
– Жаль сигарет не взяли, – хрипло сказала она.
– Жаль...
Нил вдруг навалился на нее, впился губами в ее раскрытые губы – жадно, неумело. Она крепко обхватила его руками, протолкнула язык ему в рот и, пристанывая, принялась водить по его зубам. Нил прижался к ней всем телом, непроизвольно повел вздувшимся внизу бугорком по ее бедру. Руки его судорожно водили по ее бокам, хватаясь за них, как утопающий хватается за соломинку. Ему не хватало воздуха, он задыхался...
Он подхватил ее, совсем легонькую, будто маленького ребенка, понес куда-то, не разбирая дороги. Она лежала в его объятиях, откинув голову. В свете полной луны он видел, как бьется на ее хрупкой белой шее темная жилка.
– Линда, – прошептал он как заклинание, как молитву, – Лин-да!..
* * *
– Нинуль, – сказал Нил, взгромоздив на плиту бак с только что нарубленной им бараниной, – Нинуль, я в борозду хочу.
– Понятно. – Она усмехнулась. – Ближе к телу, да?
Он вспыхнул и отвернулся. Нина села рядом, положила руку на плечо.
– Да я разве против, мальчик? Договорись с кем-нибудь из парней, чтоб подменили тебя – и вперед.
Договариваться с парнями он не хотел. Он вообще разговаривать с ними не хотел. После того, что увидел, придя в поле звать бригаду на обед. Девчонки по борозде ползают, картошку в ведра собирают, а Марков, Семенов и Стефанюк – грузчики, отрядная элита, чтоб им провалиться! – на краю поля с трех сторон обсели Линду, как мухи сладкий пирог, байки травят, смеются, выделываются друг перед другом и перед нею. А с четвертой стороны – Игорь Донатович Абзалилов лично, сидит на ящике с командирской тетрадочкой в руках, улыбается, Линду хищными глазами поедает. Даром что голубой! А она, коварная, посмеивается, сигарету в пальчиках держит – кто, мол, первым огоньку поднесет. Глаза б не видели!
Тем не менее к вечеру он снова выбрался в поле, молча взял у Линды продырявленное ведро (перед уборочной ведра в колхозе специально дырявили, чтобы население не воровало их для хозяйственных надобностей, однако все равно воровали, поэтому каждому студенту-батраку предписывалось в обед и после работы личное свое ведро уносить в лагерь). Так и шел с этим ведром, будто школьник с портфелем приглянувшейся одноклассницы, насуплено молчал, сопел. Линда шагала рядом, такая бодрая, чистенькая – не чета прочим, усталым, тяжким, изгвазданным.
– Давай быстренько на озеро, пока светло? – предложила Линда.
– Я попрошу у Абзалилова, чтобы в поле меня перевел, – мрачно сказал Нил. – Хочу с тобой в паре.
– He вздумай. Я не желаю по твоей милости в борозде корячиться.
– Погоди, как это – по моей милости?
– А так. Как мы с тобой в пару встанем, так нам и намеряют грядку на общих основаниях, норму начнут требовать, как со всех. А так, стоит мне мигнуть – мальчики сами помогать рвутся. Как трактор погрузят, сразу в борозду, за меня работу делать. А я сижу себе, покуриваю...
Нил отвернулся. В этот момент он ненавидел ее.
Однако свернул вслед за ней к озеру. Плелся сзади, тупо и мрачно, не понимая толком, зачем он это делает.
На берегу Линда быстренько скинула с себя тренировочный костюм и, не дожидаясь Нила, сиганула в воду, подняв сноп брызг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Так он сто зеленых съел, что ли? – переспросил Стефанюк. – Во дает! Я бы в жизни не смог бы!
– Потому-то ты и не Толян.
Нил из этого разговора понял лишь то, что Линду со Стефанюком объединяют некие тайные и небезопасные знания, покамест для него, Нила, закрытые. Нил почувствовал неприятный укол ревности. Когда Стефанюк удалился на минуточку, попросив их не расходиться, он, сколь можно небрежно, заметил:
– Интересный парень...
К его несказанному облегчению Линда только брезгливо поморщила свой аристократический носик.
– Фарцло дешевое! К тому же – голубой.
– В каком смысле голубой?
– В таком смысле, что педик. Он к тебе часом не клеился?
– Ко мне?! – Нил никак не мог переварить услышанное. – Да нет, мы с ним за все это время и парой слов не перекинулись. Он все с нашим Абзалиловым под ручку ходит.
– А я что говорю – классическая голубая парочка!
Стефанюк вернулся с гитарой, и не с такой доской, как у Линды, а с новенькой, фирменной, блестящей серебристым лаком. И где только прятал все эти дни?
– Сбацайте дуэтом что-нибудь, – попросил он, протягивая гитару Нилу.
Нил кивнул и взял несколько первых нот "Paint It Black".
– Хочу я дверь твою покрасить в черный цвет, – узнав, пропела Линда.
Он показал ей основные аккорды, они попробовали сыграть вместе, остановились, немного подстроили гитары друг к другу, начали снова. Слов Нил не знал, поэтому просто мурлыкал, слегка подражая пианоле с вибратором.
– А я из Роллингов еще "Леди Джейн" могу! – похвасталась она, когда музыка смолкла.
Нил тут же взял первые ноты партии соло.
– My sweet lady Jane<Моя милая леди Джейн (англ.) >, – зажурчала она своим неправильным, но таким очаровательным голоском.
Стефанюк разлил по трем кружкам кипяток, сыпанул из банки коричневого порошку...
Постепенно под навес стал стягиваться народ. Спустилась из своей щели Нина, потирая сонные глазки. Сидели, слушали, кто-то пытался подпевать. Постепенно перешли на более знакомый публике отечественный репертуар, и вдруг оказалось, что у Нины неплохой альт, а одна совсем невзрачная крыска сочиняет собственные песни, притом вполне симпатичные – если, конечно, отбросить школярскую наивность текстов:
Старая кондукторша в беретике
Продает счастливые билетики...
Но сюрпризы вечера на этом не закончились. Девка типа "ишшо яшшык ташшуть" на этот раз притащила не просто ящик, а черный транзистор "ВЭФ". Им повезло: по "Маяку" как раз передавали "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады". Начались танцы. Хотя девчонок было человек двадцать, а парней всего четверо, считая и проблематичного в этом отношении Стефанюка, Линда была нарасхват. Нил танцевал только с ней, а когда, через два танца на третий, приходилось все же уступать партнершу, не уставал любоваться ею. Хороша. Нежная кожа налилась прозрачным румянцем, движения изящны, естественны, плавны. Как тонка и грациозна, особенно на фоне всех этих коровенций!..
"Мелодии и ритмы" сменились "Последними известиями", и все разбрелись спать, а Линда с Нилом, не говоря ни слова, вышли за столб и пошли по тихой и темной деревенской улице. Он накинул ей на плечи свою плащевую куртку и положил руку на неправдоподобно тонкую талию. Она обняла его плечо, доверчиво прильнула к нему теплым боком. Так незаметно дошли до одинокого клена. Там остановились. Линда прижалась спиной к толстому, прямому стволу.
– Жаль сигарет не взяли, – хрипло сказала она.
– Жаль...
Нил вдруг навалился на нее, впился губами в ее раскрытые губы – жадно, неумело. Она крепко обхватила его руками, протолкнула язык ему в рот и, пристанывая, принялась водить по его зубам. Нил прижался к ней всем телом, непроизвольно повел вздувшимся внизу бугорком по ее бедру. Руки его судорожно водили по ее бокам, хватаясь за них, как утопающий хватается за соломинку. Ему не хватало воздуха, он задыхался...
Он подхватил ее, совсем легонькую, будто маленького ребенка, понес куда-то, не разбирая дороги. Она лежала в его объятиях, откинув голову. В свете полной луны он видел, как бьется на ее хрупкой белой шее темная жилка.
– Линда, – прошептал он как заклинание, как молитву, – Лин-да!..
* * *
– Нинуль, – сказал Нил, взгромоздив на плиту бак с только что нарубленной им бараниной, – Нинуль, я в борозду хочу.
– Понятно. – Она усмехнулась. – Ближе к телу, да?
Он вспыхнул и отвернулся. Нина села рядом, положила руку на плечо.
– Да я разве против, мальчик? Договорись с кем-нибудь из парней, чтоб подменили тебя – и вперед.
Договариваться с парнями он не хотел. Он вообще разговаривать с ними не хотел. После того, что увидел, придя в поле звать бригаду на обед. Девчонки по борозде ползают, картошку в ведра собирают, а Марков, Семенов и Стефанюк – грузчики, отрядная элита, чтоб им провалиться! – на краю поля с трех сторон обсели Линду, как мухи сладкий пирог, байки травят, смеются, выделываются друг перед другом и перед нею. А с четвертой стороны – Игорь Донатович Абзалилов лично, сидит на ящике с командирской тетрадочкой в руках, улыбается, Линду хищными глазами поедает. Даром что голубой! А она, коварная, посмеивается, сигарету в пальчиках держит – кто, мол, первым огоньку поднесет. Глаза б не видели!
Тем не менее к вечеру он снова выбрался в поле, молча взял у Линды продырявленное ведро (перед уборочной ведра в колхозе специально дырявили, чтобы население не воровало их для хозяйственных надобностей, однако все равно воровали, поэтому каждому студенту-батраку предписывалось в обед и после работы личное свое ведро уносить в лагерь). Так и шел с этим ведром, будто школьник с портфелем приглянувшейся одноклассницы, насуплено молчал, сопел. Линда шагала рядом, такая бодрая, чистенькая – не чета прочим, усталым, тяжким, изгвазданным.
– Давай быстренько на озеро, пока светло? – предложила Линда.
– Я попрошу у Абзалилова, чтобы в поле меня перевел, – мрачно сказал Нил. – Хочу с тобой в паре.
– He вздумай. Я не желаю по твоей милости в борозде корячиться.
– Погоди, как это – по моей милости?
– А так. Как мы с тобой в пару встанем, так нам и намеряют грядку на общих основаниях, норму начнут требовать, как со всех. А так, стоит мне мигнуть – мальчики сами помогать рвутся. Как трактор погрузят, сразу в борозду, за меня работу делать. А я сижу себе, покуриваю...
Нил отвернулся. В этот момент он ненавидел ее.
Однако свернул вслед за ней к озеру. Плелся сзади, тупо и мрачно, не понимая толком, зачем он это делает.
На берегу Линда быстренько скинула с себя тренировочный костюм и, не дожидаясь Нила, сиганула в воду, подняв сноп брызг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111