И еще... И еще из-за кресла, повернутого спинкой к нему, поднимается дымная спиралька... Нил метнулся к креслу, шумно зацепив стул.
Линда, бледная как сама смерть, сидела в кресле и безучастно, остановившимися покрасневшими глазами смотрела на простирающийся за окном блеклый пустырь. На ее хрупкие плечи был накинут серый халат, в опущенной на подлокотник руке тлела сигарета.
– Линда... – проговорил он голосом, дрожащим от слабости, стыда и облегчения. – Мощно я вчера вырубился, да?
Она молчала, не сводя глаз с окна.
– Слушай, я тут вчера на вахте студенческий оставил...
– Там...
Не поворачивая головы, она показала рукой назад.
На краешке стола лежал его студенческий билет. Нил схватил его, поспешно затолкал в карман.
– Вот спасибо! Ты не представляешь...
– Не за что.
Ее еле слышный голос звучал безжизненно, картонно, и это насторожило:
– Что было, скажи мне, что было?! Я ничего не помню. Я что-нибудь натворил?
Она молчала. Нил приблизился к креслу, опустился на колени, положил голову на ее безвольно лежащую руку.
– Ну, скажи же мне...
– Скажи?
Глаза ее блеснули, рука ожила, приподнялась, одновременно поднимая его подбородок. Он заглянул в ее глаза, ожидая ответа, но она опустила голову, прижалась лбом к его лбу, что-то горячее и влажное обожгло его щеку. Он поднял руку, робко положил на ее хрупкое плечо.
– Ну, что ты, что ты, Линда, не надо... Она сняла его руку с плеча, приподняла голову, отвернулась. Нил поднялся с колен, обошел кресло, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
– Что было? – требовательно спросил он. – Говори! Я буйствовал, избил кого-нибудь, оскорбил, в непотребном виде попался на глаза начальству?
– Нет... Уйди, прошу тебя...
Он вспыхнул, больно сжал ее плечи.
– Я не уйду, пока не скажешь, что было! Линда уткнулась лицом в его живот.
– Нилка, Нилка, что мы натворили... Я понимаю, я старомодная, смешная, но я не могу... не могу... Ты не виноват... ты не обязан... я сама... – сбивчиво лепетала она.
– Да что же такое? – Опешивший Нил опустил руки. – Объясни же, наконец!
– Помнишь, тогда, на озере, Когда ты хотел... А я сказала... А этой ночью... Но ты не виноват... Ты не бойся, я переживу...
Нил почувствовал, как жарко стало лицу. Он понял. Но отказывался поверить.
– Ты хочешь сказать, что ночью мы с тобой... Она кивнула, ненароком боднув его в живот. Нил с новой силой стиснул ее плечи.
– Линда, – тихо сказал он. – Я с тобой? Навсегда...
В этот день в университет они не пошли. Нахально смотались в кино, а "обедали" в кафе-мороженом, взяв на двоих полкило ассорти и литровый сифон газировки. Вечером он лихо играл на дискотеке в соседнем корпусе, а ночевал опять в комнате Линды. На этот раз обошлось без подкурки и капель в нос.
<Казалось бы – семнадцатилетняя девчонка до головокружения влюблена в семнадцатилетнего парня. Появляется другая – старше, явно опытнее в сексуальном плане, явно имеющая на него самые серьезные виды... Я прекрасно понимала, что стоит лишь пошевелить мизинчиком – и соперница будет повержена, и не перед ней, а передо мной опустится на колени мой желанный... Я столкнулась с чем-то, что властвовало надо мной, чем-то сильнее меня. Это было ново и очень неприятно... Вы скажете – голос естества. Глупости! Тут было, если угодно, сверхъестество! Только в нем, в этом смазливом юном неврастенике, мне приоткрылась сила, родственная моей, во всяком случае, равновеликая. Приоткрылась – и чуть не придавила!.. Что же говорить о нем? Он не ощущал своего избранничества. Меня поставили на его пути вовсе не для немедленного слияния в экстазе – последствия были бы катастрофическими! – а для того только, чтобы при моем посредничестве он открыл свое предназначение... Ночь напролет я обдумывала свою миссию, и к рассвету сложился план. Тут очень кстати подвернулся Ринго... Думаете, этот жук так просто закорешился с каким-то там сопливым школяром? И в тот же день этот школяр крадет книги из семейной библиотеки, чтобы обзавестись фирменной трубкой... Расширение сознания через ломку этических стереотипов. Обязательный этап любой инициации... А потом пришла очередь Линды. Со своей ангиной она могла запросто отмазаться от любого колхоза – но пришлось ехать в дурацкий отряд. Отрабатывать должок, о котором чуть позже... Конечно, я не рассчитывала, что эта дура влюбится всерьез. Возвратившись из колхоза, она первым делом прибежала ко мне плакаться и каяться. Я спокойно выслушала, даже обещала посодействовать. И посодействовала. Без ложной скромности замечу – режиссура всей сцены в общежитии была гениальна! (Прим. Т. Захаржевской.) >
VIII
(Ленинград, 1973)
– А вот, попробуйте, роза с грецким орехом, нам из Молдавии прислали... Простите, милочка, запамятовала ваше имя.
– Линда Маккартни, – без тени смущения заявила Линда.
– Вот как? – с неприятной интонацией проговорила бабушка, а мама удивленно выгнула выщипанную бровь.
– Вы из Прибалтики?
– Из Даугавпилса, – подтвердила Линда.
– Надо же, а Нил говорил, что вы с Кольского полуострова.
– В Мончегорск мы переехали два года назад. Отцу предложили руководящую работу...
– А-а, так вы из руководящей семьи? – В бабушкином тоне отчетливо просквозило ехидство.
– В известной мере...
– Ты ж говорила, что росла без отца... – растерянно шепнул Нил на ухо Линде.
– Он вернулся к маме, когда мне было двенадцать, – сердито прошептала в ответ Линда и тут же спросила громко: – Ольга Владимировна, вы не возражаете, если я закурю?
– Будьте любезны...
Линда демонстративно затянулась "Мальборо". Мать смотрела не нее рассеянно и благодушно, бабушка – лукаво. Нил молчал, угрюмо прихлебывая чай. Светская беседа, которую Линда вела с его домашними, ему активно не нравилась. Матери-то, по большому счету, все равно, что там очередная подружка сына заливает. Даже когда узнает, что это не просто подружка, отреагирует точно так же – благосклонной и рассеянно-царственной улыбкой. И доброта, материнская любовь здесь не при чем: никто, кроме себя самой, ее, великую диву-примадонну, не интересует нисколько. Нил давно это понял и давно смирился. Иное дело бабушка. Она никогда не откровенничала с внуком, он с ней – тем более, но Нил готов был поклясться, что она знает все об особых отношениях, связывающих его с Линдой, о заявлении, которое они неделю назад подали в загс и которое у них не приняли, посоветовав прийти в декабре – с тем, чтобы можно было назначить дату регистрации на конец апреля, когда Нилу исполнится восемнадцать и отпадет надобность в разных дополнительных бумажках, включая и письменное согласие родителей. (Кстати, только при подаче заявления он узнал, что Линде уже исполнилось двадцать). Сейчас он чувствовал, что бабушка придирчиво и без особого доброжелательства изучает будущую невестку, подмечая каждый промах в поведении, каждую нестыковку в речах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Линда, бледная как сама смерть, сидела в кресле и безучастно, остановившимися покрасневшими глазами смотрела на простирающийся за окном блеклый пустырь. На ее хрупкие плечи был накинут серый халат, в опущенной на подлокотник руке тлела сигарета.
– Линда... – проговорил он голосом, дрожащим от слабости, стыда и облегчения. – Мощно я вчера вырубился, да?
Она молчала, не сводя глаз с окна.
– Слушай, я тут вчера на вахте студенческий оставил...
– Там...
Не поворачивая головы, она показала рукой назад.
На краешке стола лежал его студенческий билет. Нил схватил его, поспешно затолкал в карман.
– Вот спасибо! Ты не представляешь...
– Не за что.
Ее еле слышный голос звучал безжизненно, картонно, и это насторожило:
– Что было, скажи мне, что было?! Я ничего не помню. Я что-нибудь натворил?
Она молчала. Нил приблизился к креслу, опустился на колени, положил голову на ее безвольно лежащую руку.
– Ну, скажи же мне...
– Скажи?
Глаза ее блеснули, рука ожила, приподнялась, одновременно поднимая его подбородок. Он заглянул в ее глаза, ожидая ответа, но она опустила голову, прижалась лбом к его лбу, что-то горячее и влажное обожгло его щеку. Он поднял руку, робко положил на ее хрупкое плечо.
– Ну, что ты, что ты, Линда, не надо... Она сняла его руку с плеча, приподняла голову, отвернулась. Нил поднялся с колен, обошел кресло, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
– Что было? – требовательно спросил он. – Говори! Я буйствовал, избил кого-нибудь, оскорбил, в непотребном виде попался на глаза начальству?
– Нет... Уйди, прошу тебя...
Он вспыхнул, больно сжал ее плечи.
– Я не уйду, пока не скажешь, что было! Линда уткнулась лицом в его живот.
– Нилка, Нилка, что мы натворили... Я понимаю, я старомодная, смешная, но я не могу... не могу... Ты не виноват... ты не обязан... я сама... – сбивчиво лепетала она.
– Да что же такое? – Опешивший Нил опустил руки. – Объясни же, наконец!
– Помнишь, тогда, на озере, Когда ты хотел... А я сказала... А этой ночью... Но ты не виноват... Ты не бойся, я переживу...
Нил почувствовал, как жарко стало лицу. Он понял. Но отказывался поверить.
– Ты хочешь сказать, что ночью мы с тобой... Она кивнула, ненароком боднув его в живот. Нил с новой силой стиснул ее плечи.
– Линда, – тихо сказал он. – Я с тобой? Навсегда...
В этот день в университет они не пошли. Нахально смотались в кино, а "обедали" в кафе-мороженом, взяв на двоих полкило ассорти и литровый сифон газировки. Вечером он лихо играл на дискотеке в соседнем корпусе, а ночевал опять в комнате Линды. На этот раз обошлось без подкурки и капель в нос.
<Казалось бы – семнадцатилетняя девчонка до головокружения влюблена в семнадцатилетнего парня. Появляется другая – старше, явно опытнее в сексуальном плане, явно имеющая на него самые серьезные виды... Я прекрасно понимала, что стоит лишь пошевелить мизинчиком – и соперница будет повержена, и не перед ней, а передо мной опустится на колени мой желанный... Я столкнулась с чем-то, что властвовало надо мной, чем-то сильнее меня. Это было ново и очень неприятно... Вы скажете – голос естества. Глупости! Тут было, если угодно, сверхъестество! Только в нем, в этом смазливом юном неврастенике, мне приоткрылась сила, родственная моей, во всяком случае, равновеликая. Приоткрылась – и чуть не придавила!.. Что же говорить о нем? Он не ощущал своего избранничества. Меня поставили на его пути вовсе не для немедленного слияния в экстазе – последствия были бы катастрофическими! – а для того только, чтобы при моем посредничестве он открыл свое предназначение... Ночь напролет я обдумывала свою миссию, и к рассвету сложился план. Тут очень кстати подвернулся Ринго... Думаете, этот жук так просто закорешился с каким-то там сопливым школяром? И в тот же день этот школяр крадет книги из семейной библиотеки, чтобы обзавестись фирменной трубкой... Расширение сознания через ломку этических стереотипов. Обязательный этап любой инициации... А потом пришла очередь Линды. Со своей ангиной она могла запросто отмазаться от любого колхоза – но пришлось ехать в дурацкий отряд. Отрабатывать должок, о котором чуть позже... Конечно, я не рассчитывала, что эта дура влюбится всерьез. Возвратившись из колхоза, она первым делом прибежала ко мне плакаться и каяться. Я спокойно выслушала, даже обещала посодействовать. И посодействовала. Без ложной скромности замечу – режиссура всей сцены в общежитии была гениальна! (Прим. Т. Захаржевской.) >
VIII
(Ленинград, 1973)
– А вот, попробуйте, роза с грецким орехом, нам из Молдавии прислали... Простите, милочка, запамятовала ваше имя.
– Линда Маккартни, – без тени смущения заявила Линда.
– Вот как? – с неприятной интонацией проговорила бабушка, а мама удивленно выгнула выщипанную бровь.
– Вы из Прибалтики?
– Из Даугавпилса, – подтвердила Линда.
– Надо же, а Нил говорил, что вы с Кольского полуострова.
– В Мончегорск мы переехали два года назад. Отцу предложили руководящую работу...
– А-а, так вы из руководящей семьи? – В бабушкином тоне отчетливо просквозило ехидство.
– В известной мере...
– Ты ж говорила, что росла без отца... – растерянно шепнул Нил на ухо Линде.
– Он вернулся к маме, когда мне было двенадцать, – сердито прошептала в ответ Линда и тут же спросила громко: – Ольга Владимировна, вы не возражаете, если я закурю?
– Будьте любезны...
Линда демонстративно затянулась "Мальборо". Мать смотрела не нее рассеянно и благодушно, бабушка – лукаво. Нил молчал, угрюмо прихлебывая чай. Светская беседа, которую Линда вела с его домашними, ему активно не нравилась. Матери-то, по большому счету, все равно, что там очередная подружка сына заливает. Даже когда узнает, что это не просто подружка, отреагирует точно так же – благосклонной и рассеянно-царственной улыбкой. И доброта, материнская любовь здесь не при чем: никто, кроме себя самой, ее, великую диву-примадонну, не интересует нисколько. Нил давно это понял и давно смирился. Иное дело бабушка. Она никогда не откровенничала с внуком, он с ней – тем более, но Нил готов был поклясться, что она знает все об особых отношениях, связывающих его с Линдой, о заявлении, которое они неделю назад подали в загс и которое у них не приняли, посоветовав прийти в декабре – с тем, чтобы можно было назначить дату регистрации на конец апреля, когда Нилу исполнится восемнадцать и отпадет надобность в разных дополнительных бумажках, включая и письменное согласие родителей. (Кстати, только при подаче заявления он узнал, что Линде уже исполнилось двадцать). Сейчас он чувствовал, что бабушка придирчиво и без особого доброжелательства изучает будущую невестку, подмечая каждый промах в поведении, каждую нестыковку в речах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111