Три верхних ряда моментально запестрели множеством цветных картинок, во всех аппетитных подробностях изображающих всякие мыслимые и немыслимые вкусности. Нил несколько секунд молча изучал картинки, а потом нажал на изображение чего-то круглого и зеленого, политого чем-то розовым. Изображение тут же выросло в половину экрана, а под ним загорелась надпись: "Авокадо под крабовым соусом".
– Понятненько, – сказал Нил и ткнул в кнопку "ОК".
Послышался тихий звон колокольчика, и тут же ярко загорелись квадратики "Small, Medium, Large". Нил сообразил, скромно нажал на "Medium", снова на "ОК" и на "Serve". На экране высветился вопрос: "That's all?" и под ним два квадратика "Yes" и "No". Нил нажал на "Да", раздалась тихая барабанная дробь, экран выдал нечто вроде мультипликационного салюта, и из щели под экраном на белом подносе выехала тарелочка с авокадо под крабовым соусом и обернутые салфеткой нож и вилка.
– Мерси, – на всякий случай сказал Нил и спустился в зал.
Если бы в природе существовало такое блюдо, как копченый кабачок, то как раз на него было бы похоже это самое авокадо, крабовый же соус оказался именно тем, чем и должен был оказаться – мелко наструганным крабом в майонезе. В целом было совсем недурственно, Нил пожалел лишь о том, что не заказал к авокадо кусочка хлеба, и остатки соуса пришлось вылизывать языком, благо в столовой никого не было.
Покончив, таким образом, с закусками, Нил вновь, теперь уже намного смелее приблизился к чудо-автомату, выбрал квадратик "Вино" и смело задал алфавитный поиск. Через минуту он обрел желаемое – большой стакан славного мозельвейна "Die Nackte Arsch"<Голая задница (нем.) >. Выходит, вино с таким колоритным названием действительно существует.
Потягивая на ходу вино – белое, чуть сладенькое, с приятной горчинкой, – Нил принялся расхаживать по залу, разглядывая то, чего еще не успел разглядеть. В частности, если пройти мимо питательных автоматов налево, то за застекленной дверью будет бильярдный зал с двумя зелеными столами и одним светло-коричневым, а если налево – музыкальный салон с бархатными портьерами, глубокими, уютными креслами и небольшой сценой, на которой господствовал ярко-красный концертный рояль. Нил без колебаний вошел в салон, поднялся на сцену, поставил стакан на крышку рояля, уселся на круглый табурет, открыл рояль – оказалось, "Стейнвей" – и для разминки пробежал пальцами по клавишам. Великолепный глубокий звук, идеальная настройка.
– Мамаше бы такой, – шепотом сказал Нил и еще раз прошелся по клавиатуре...
Когда Нил учился классе примерно в седьмом, фирма "Мелодия" вдруг шлепнула подряд три больших пластинки замечательного русского шансонье Александра Вертинского, прежде если и не запрещенного, то и не сильно разрешенного. Старшее поколение, слушая, вспоминало молодость, а молодое открывало для себя, что, оказывается, можно и так. На какое-то время мудрый старый Пьеро по популярности почти сравнялся с "Поющими гитарами". Каждый дворовый бард, наряду с бессмертными шлягерами "Сека, сека повязала" (слова народные, музыка народная) и "Я хочу вам рассказать, как я любил когда-то" (музыка Леннона и Маккартни, слова Марка Подберезского), норовил включить в свой репертуар, как минимум, "Над розовым морем".
Всеобщее открытие не было открытием для юного Нbла. Сколько он себя помнил – столько помнил и тяжелый пыльный магнитофон, который иногда выдвигали из угла и ставили на него громадные шершавые бобины. По знаку бабушки все благоговейно замирали, и из магнитофонного бока с шипением вырывались голоса чужой эпохи – Вертинский, Лещенко, Плевицкая, Иза Крамер, Варя Панина... Но в молодой среде привился один Вертинский. На переменке соберутся, бывало, все мальчишки из класса в рекреационном зале – за старым роялем маэстро Баренцев – и заголосят зычным хором "Матросы мне пели про остров..." Наладились было под нее строем ходить на военной подготовке, но военрук, товарищ Каратаев, наорал на них, еще и директрисе нажаловался.
Позднее, в студенческие годы, открыв для себя иные музыкальные ориентиры, Нил как-то в веселую минутку сочинил песенку а-ля Вертинский, и очень пафосно, со всеми характерными для прославленного шансонье приемами, исполнял ее на разных капустниках и вечеринках. Народу нравилось...
Он взял несколько аккордов и запел:
На пустом Петропавловском пляже
Ветер волны терзал, как струну.
Вы прошли не заметив и даже
Не взглянули в мою сторону...
– Если бы я знала, что ты еще и поешь, то непременно взглянула бы и не раз, – тихо проговорил кто-то.
Нил поднял взгляд и застыл в изумлении... Нет, это невозможно, никак невозможно... Хотя... Если здесь мог оказаться еще кто-то из того, нижнего мира, то именно она, только она...
– Что ж ты замолчал, Нилушка? Так пел хорошо.
И как к лицу ей эта зеленая хламида...
– Просто неожиданно очень. Ты здесь...
– Добро пожаловать в Занаду! – с ослепительной улыбкой произнесла Таня Захаржевская.
– Занаду?
– Храм земных утех, построенный одним монгольским мечтателем и описанный мечтателем английским. Но поскольку оба были опиофагами... Ладно, ты играй...
А луна так изысканно-нежно
Отдавалась бегущей волне,
Одиночество было безбрежным
В безнадежной моей стороне...
<Текст В. Волковского >
Нил вздрогнул. Необъяснимое ощущение переполняло его. Словно бы он одновременно находился в двух точках пространства-времени. Он же в кресле у раскрытого окна весенней ночью восемьдесят второго, он же рядом с нею, с Татьяной небесною, в Бог весть каком Занаду, в году неизвестно каком... Нет, не в двух точках, а в трех, потому что на двойную картину накладывалось, невидимо, но явственно – его несут, держа за руки, за ноги, куда-то кладут, встряхивая, зачем-то расстегивают брюки... Октябрь семьдесят третьего... Нет, не так. Рано! Еще, еще!..
Он слегка надавил на веки, силясь вернуть себя в пласт видения... Но тамошние предметы налились прозрачностью и зыбкостью. Белая клавиша продавилась под его пальцем, будто мягкий пластилин. Вновь перед глазами предательски близко замаячил край белой больничной занавески...
– Побудь еще... – прошелестела она призрачным голосом.
– Я хочу, но не могу, оно само ускользает...
– Ты здесь! – твердо приказала Татьяна. – Возьми мою руку, ощути ее тепло, вдохни в себя пьянящий воздух Занаду и не думай, главное, не думай о том, что осталось там, за порогом.... Теперь выдохни и сразу затянись, вот...
Прозрачная сигарета, которую она поднесла к его губам, обрела относительную материальность лишь на третьей затяжке. Поверхность клавиши стала ровной и твердой.
– Ну вот, – с несказанным облегчением проговорил Нил, взял сигарету из ее белых пальцев и заглянул в ее золотистые, искрящиеся смехом глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111