– А-га... – задумчиво протянула Ляля. – Закрытый список.
– Что-что? – удивленно переспросил Нил.
– Закрытый список. – Нил ответил ей непонимающим взглядом. – Информация для ограниченного круга. Не станешь же ты выяснять через справочное домашний адрес, скажем, Брежнева – все равно не дадут. Моего, кстати, тоже... Высоко, видать, летает твоя Захаржевская. Дай-ка сюда эту бумажку.
Она вышла из кухни, и Нил услышал, как она говорит с кем-то по телефону. Минуты через две Ляля возвратилась.
– Ну что? – стараясь скрыть волнение, проговорил он.
– Черновых с такими данными у них нет, – сказала Ляля. Нил опустил голову. – Зато Захаржевская Татьяна Всеволодовна имеется. Место работы – постоянное представительство Украинской ССР, домашний адрес – Кутузовский проспект...
Она положила перед ним листочек с адресом и телефоном Тани и усмехнулась:
– Что сидишь? Беги, названивай зазнобушке.
– Да какой еще зазнобушке?!. Мне бы только книжки... – пролепетал застигнутый врасплох Нил. – Что ж так покраснел?.. Ладно, двигай. Когда пролетишь мимо кассы со своей номенклатурной пассией – приходи, ужином накормлю. Но на ночь, имей в виду, не оставлю.
Подъезд не был оборудован никаким замком, но сразу за дверью, наполовину перекрывая вход в просторный, выложенный веселенькой мозаикой вестибюль, тянулся невысокий барьер с массивным перильцем, обтянутым красным бархатом. Сразу за барьером располагалась стеклянная будка, из которой на Нила глянули оловянные очи дюжего консьержа.
– Вы к кому? – без любопытства осведомился он.
– Квартира тридцать три, Захаржевская.
– Понятно... Вас ожидают?
– Нет, но... – замялся Нил. – Видите ли, я из Ленинграда приехал, мы учились вместе, у меня для нее... В общем, просили кое-что передать...
– Минуточку. – Одной рукой консьерж начал нажимать кнопки на узком телефонном аппарате, висящем на стене будки, другую же требовательно протянул к Нилу. – Документик ваш, пожалуйста.
Нил извлек паспорт из внутреннего кармана дубленки и покорно отдал консьержу. Тот, не отрывая ухо от трубки, раскрыл документ и принялся изучать его. Прошло с полминуты.
– Татьяна Всеволодовна не отвечает, – сказал наконец консьерж и возвратил Нилу паспорт. – Заходите позднее, товарищ Баренцев. Посылочку могу передать.
– Нет, спасибо, я... Это личное, – пятясь, пробормотал Нил, развернулся и поспешно вышел.
Стемнело, но массивный "сталинский" дом, с тылу не менее внушительный, чем с обращенного на широкий проспект фасада, сиял сотнями разноцветных окон, мощные ртутные фонари заливали светом хоккейную коробку в центре просторного двора. Оттуда доносились оживленные крики, стук клюшек и веселый хруст коньков. Нил подошел к площадке и, сделав вид, будто увлечен разворачивающейся на льду баталией дворовых команд, принялся следить за Таниным подъездом.
"А если ее нет в городе? – думал он, пританцовывая от постепенно пробирающего холода. – Хотя вряд ли, иначе этот мент в парадной сказал бы... А если она придет не одна? Если появится с мужиком? Все равно, пройду мимо, поздороваюсь, изображу радостное удивление. Может быть, даже лучше, если рядом будет кто-то третий..."
Вдруг он чихнул, да так оглушительно, что на него оглянулись и запасные игроки, и болельщики. Он уткнул нос в толстый шарф.
"Однако этак можно и дуба дать... Пойду-ка я, отогреюсь в какой-нибудь кофеюшке, подойду снова через часик. Будет дома – прорвусь, не будет – подожду еще..."
Он направился к дому. До расчищенной дорожки, тянущейся вдоль дома оставалось шагов десять, когда из-за поворота, светя фарами, выкатил темный автомобиль и остановился возле Таниного подъезда. Сердце екнуло, и Нил замер. Салон автомобиля осветился уютным желтым светом, за рулем, без шапки, в чем-то белом и пушистом на плечах, вполоборота к нему сидела Таня и что-то говорила сидящему рядом пассажиру в мохнатом башлыке. Распахнулась дверца, и он услышал обрывок Таниной фразы:
– ...отгонять не буду – не угонят. Из-за дверцы выглянула голова пассажира – и оказалась головой пассажирки. Нил с облегчением выдохнул, но тут же застыл с раскрытым ртом. Рядом с темными, глянцевито поблескивающими "Жигулями" стояла Линда.
Он вжал голову в поднятый воротник и зашагал прочь.
<Я и понятия не имела, что он разыскивает меня. Вообще, с тех пор, как в мою жизнь вошел Павел, я почти не вспоминала о Ниле. Думаю, если бы мне удалось удержать Павла – то и совсем забыла бы... Не дали. А мне так хотелось нормального бабьего счастья – хороший муж, хороший дом, хорошие дети Только я не сумела вовремя понять, что такое счастье – не для меня.... Они такие разные – Павел и Нил, Один – цельным, ясный, гармоничный, обретший себя с самого рождения. А другой – многослойный, весь из оттенков, переходов, противоречий, всю жизнь собирающий самого себя, как большую головоломку. Аполлон и Дионис – в ницшеанском смысле... А о Ниле мне напомнила Линда. Всего за день до того, как он увидел нас вместе. В моем дворе. Встретились мы случайно – если вообще допускать существование случайностей в этом мире. Я возвращалась в город, ночью у шефа был большой прием на даче, а с утра мне предстояли дела в Москве. Доехала до Кольцевой – и вдруг прямо передо мной на дорогу выскакивает и лезет чуть не под колеса какая-то ненормальная. Босая, без шапки, в шубе нараспашку. Я едва успела затормозить, а она стоит в свете фар и не шелохнется. И тут я узнаю в ней Линду... (Прим. Т. Зохаржевской)>
X
(Ленинград, 1981)
Домой он возвратился в седьмом часу утра, проведя бессонную ночь в созерцании черной пустоты, проносящейся за окном сидячего вагона. В квартире было темно, тихо, где-то за дверью кто-то похрапывал. Нил на ощупь, не врубая электричества, прошел коридор, и щелкнул выключателем лишь на кухне. У окна неподвижно стояла Хопа.
– Привет! – сказал Нил. – Что в темноте сидишь?
– Да так, – тихо отозвалась она и провела рукавом по глазам.
Нил был потрясен: плачущая Хопа – это вам не плачущий большевик, такого ни в каком музее не покажут.
– Ты что? – растерянно спросил он. – Что-нибудь случилось? – Ничего. – Она отняла от груди помятый листок бумаги, протянула Нилу. – Будь другом, прочти вслух.
– Надо ли? Это, наверное, что-нибудь личное.
– Надо. Чтобы я поверила, что мне не примерещилось.
Он развернул сложенный втрое желтый линованный листок, посмотрел на аккуратные округлые буквы с непривычным левым наклоном;
"Вашингтон, 11.11.1981 Дорожайшая Леночка!
На случай, если ты забыла, это Эд, Эднард Т. Мараховски, теперь ассоциативный профессор Джорджтаунского университета. Надеюсь, что это посылание дойдет до тебя, не как все предыдущие. Я совсем потерял веру в вашу почтовую службу и теперь отправляю с оказием через надежный друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111