Собравшись с силами, поднялся во весь рост, тут же согнулся и вывернулся наизнанку. Рвало его долго, основательно, до желчи. Но потом стало полегче, он выпрямился и, чертыхаясь под нос, побрел от озера. На краю поля лежал гармонист с синим, в кровь разбитым лицом. Он судорожно водил ребрами и громко стонал. Рядом валялась разорванная на части гармошка. Нил постоял, посмотрел на него и пошел дальше. Своих проблем хватало. Пока добрался, еще два раза вырвало...
Проснувшись, как положено, на час раньше всех, Нина нашла своего помощника на кухне, прямо на полу, возле теплой со вчерашнего дровяной плиты. Она осторожно ткнула его в бок. Нил застонал и открыл мутные глаза.
– Все ясно, – сказала она добродушно-сварливым тоном ко всему привычной женки. – Надрался ночью, да?
– О-о! – простонал он в ответ.
– Что пил?
– О-о, тройной...
– Блевал после этого?
– Да-а-а!
– Это хорошо... На-ка, выпей. Она поднесла к его губам кружку холодного молока. Он жадно выпил все до капельки.
– А теперь подъем и за работу! – скомандовала Нина.
Нил снова застонал.
– Нечего тут! – прикрикнула она. – Топориком помашешь, водички потаскаешь – глядишь, и похмела сгонишь, и разогреешься! Батька мой с утреца этим только и спасался.
И впрямь. Первые мгновения были буквально адовы, зато потом легчало с каждой минутой, и, когда он принес и вылил в огромную, блестящую пищевую флягу последнее ведро воды, захотелось есть. Нина выдала ему большой ломоть хлеба с маслом и толстым куском докторской колбасы.
– Сейчас иди, спрячься где-нибудь в кустиках. А то народ вот-вот просыпаться начнет, неохота мне, чтоб тебя Игорь Донатович в таком виде заметил. Если про тебя спросит, я скажу, что в деревню услала, укропа к обеду выпросить. А ты примечай – как все в поле двинут, тогда и приходи. Горячего тебе оставлю...
День прошел без осложнений, и к вечеру Нил чувствовал себя прекрасно, да и выглядел, по обстоятельствам, совсем неплохо. Молоко и хлеб перед ужином им привез не Васютинский, а незнакомый мужик, пожилой и хмурый, и машина была совсем другая.
– А где Витя? – спросил у него Нил.
– Какой еще Витя?.. А, городской! – Нил кивнул. – Так вы, что же, ничего не слышали? Вся деревня с обеда гудит...
И мужик рассказал дикую историю. Будто бы нашли полуторку Васютинского в тридцати километрах отсюда, в кювете на проселке, колесами вверх. Двое в ней ехавших убились на месте, но самого Васютинского среди них не было. И будто бы стоял в кабине такой густой спиртной дух, что всем все сразу стало ясно. И еще паршивая деталь: в кузове, рядом с трупом местного бандюги Кольки Романова нашли покореженный новенький дизель-генератор, исчезнувший ночью с машинного двора. Не успела эта новость дойти до деревни, в правление заявился местный житель Зубаков Евгений с разбитой рожей и сказал, что эти двое, Ильин с Романовым, и присоединившийся к ним городской шоферюга из "студней" в ходе совместного, стало быть, распития подбивали его на покражу дизеля, да только он отказался, за что и был ими зверски избит, а личная его гармонь – потоптана и порвата напополам. Васютинского отыскали мертво пьяным в постели гулящей девки Ленки Сорокиной и прямо оттуда увезли в Выборг для дальнейшего выяснения.
– Так что не скоро вы теперь Витьку увидите, – подытожил свой рассказ мужик. – Годков через шесть, не ранее...
После столь бурной первой ночи жизнь Нила в Житково потекла спокойно, однообразно и невыносимо скучно. Когда он исполнял свои кухонные обязанности, было еще терпимо, но вот в часы досуга – бр-р! Бесконечные бахвальства кривоногого Маркова, воображавшего себя не иначе, как современным Васей Буслаевым – раззудись плечо, размахнись рука. Визгливые перебранки нелепых созданий (и язык-то не поворачивается назвать их девушками, таким если цветы дарить, то разве что из сострадания!) на всякие животрепещущие темы, вроде того, кто лучше – Магомаев или Ободзинский. А то, бывало, и по производственным вопросам чуть друг другу в волосья не вцепятся.
– Мы ишшо борозды не прошли, а они ужо ишшо яшшык ташшуть!
Со Стефанюком контакта тоже не получалось – он все время неотлучно следовал за Игорем Донатовичем. Идут с поля по деревенской улице под ручку и общаются примерно так:
– А вот видите, Юрочка, подсолнух. А знаете, как по-фински будет "подсолнух"?
– Хекки-мекки, Игорь Донатович.
– А вот и нет, Юрочка, мекки-хекки! Про него в Лапландии даже песенку сложили: "Мекки-хекки юкки пюкки, яурийокки пекки нюкки!"
– А по-норвежски как будет "подсолнух", Игорь Донатович?
– Бюк-бригге-бю, Юрочка. А по-японски?
– Асаёси серимасён, Игорь Донатович?
– Правильно, Юрочка!
Деревенские только смотрят вслед, плюются.
– Во, бля, жидов понаехало! По нашему-то совсем не волокут...
Даже не знаешь, что лучше – спецнабранное жлобье или эта томная парочка. Как говорят детишки: "оба хуже". Нет, редкой все-таки сукой оказался товарищ Васютинский – заманил черт те в какую глушь, в хрен знает какую компанию, а сам...
С Ниной Каракоконенко общение исключительно деловое – подай то, сделай это. А так – либо вся хлопотах, так что не приставай, либо спит. Устроила себе каморку в пристроечке, прямо над кухней и чуть что – шасть туда, и в койку. Очень поспать любила.
Книжек с собой Нил не взял. У других, надо полагать, ничего достойного по этой части не найти – вот и оставалось выть с тоски. А когда он узнал, что он здесь вообще единственный ленинградец, а остальные благоразумно записались в Репино и Шушары и спокойно могут ездить домой хоть каждый день, он взвыл так, что какая-то из девок пальцем по виску постучала и посоветовала ему лечиться. Так прошло десять дней. А на одиннадцатый...
II
(Житково, 1973)
Контраст между собой и всем окружающим она заложила самим своим появлением. Ненастный день, бригада только что вернулась с поля, все мокрые, грязные, усталые. Нина с Нилом в запарке, дрова сырые, еле-еле печку раскочегарили, ужин не поспевает, публика ворчит. И вот только-только выкатили на стол чан с макаронами по-флотски, присели, дух перевели, глядя, как народ наворачивает. И тут возле покосившегося столба, обозначающего собой границу между деревней и базой временного сельхозотряда, тормозит белоснежная "Волга". Делового вида мужчина в импортном плаще ступает под навес столовой, окидывает всех цепким колючим взглядом, выхватывает Игоря Донатовича, жестом подзывает к себе, они садятся в машину и уезжают. А на том месте, где только что была "Волга", остается девушка – среднего роста, стройная (размер не больше сорок четвертого), длинноногая, с короткой светлой стрижкой. Одета в импортный спортивный костюм ярко-красного цвета, у ног – объемистый "абалаковский" рюкзак и гитара в черном чехле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Проснувшись, как положено, на час раньше всех, Нина нашла своего помощника на кухне, прямо на полу, возле теплой со вчерашнего дровяной плиты. Она осторожно ткнула его в бок. Нил застонал и открыл мутные глаза.
– Все ясно, – сказала она добродушно-сварливым тоном ко всему привычной женки. – Надрался ночью, да?
– О-о! – простонал он в ответ.
– Что пил?
– О-о, тройной...
– Блевал после этого?
– Да-а-а!
– Это хорошо... На-ка, выпей. Она поднесла к его губам кружку холодного молока. Он жадно выпил все до капельки.
– А теперь подъем и за работу! – скомандовала Нина.
Нил снова застонал.
– Нечего тут! – прикрикнула она. – Топориком помашешь, водички потаскаешь – глядишь, и похмела сгонишь, и разогреешься! Батька мой с утреца этим только и спасался.
И впрямь. Первые мгновения были буквально адовы, зато потом легчало с каждой минутой, и, когда он принес и вылил в огромную, блестящую пищевую флягу последнее ведро воды, захотелось есть. Нина выдала ему большой ломоть хлеба с маслом и толстым куском докторской колбасы.
– Сейчас иди, спрячься где-нибудь в кустиках. А то народ вот-вот просыпаться начнет, неохота мне, чтоб тебя Игорь Донатович в таком виде заметил. Если про тебя спросит, я скажу, что в деревню услала, укропа к обеду выпросить. А ты примечай – как все в поле двинут, тогда и приходи. Горячего тебе оставлю...
День прошел без осложнений, и к вечеру Нил чувствовал себя прекрасно, да и выглядел, по обстоятельствам, совсем неплохо. Молоко и хлеб перед ужином им привез не Васютинский, а незнакомый мужик, пожилой и хмурый, и машина была совсем другая.
– А где Витя? – спросил у него Нил.
– Какой еще Витя?.. А, городской! – Нил кивнул. – Так вы, что же, ничего не слышали? Вся деревня с обеда гудит...
И мужик рассказал дикую историю. Будто бы нашли полуторку Васютинского в тридцати километрах отсюда, в кювете на проселке, колесами вверх. Двое в ней ехавших убились на месте, но самого Васютинского среди них не было. И будто бы стоял в кабине такой густой спиртной дух, что всем все сразу стало ясно. И еще паршивая деталь: в кузове, рядом с трупом местного бандюги Кольки Романова нашли покореженный новенький дизель-генератор, исчезнувший ночью с машинного двора. Не успела эта новость дойти до деревни, в правление заявился местный житель Зубаков Евгений с разбитой рожей и сказал, что эти двое, Ильин с Романовым, и присоединившийся к ним городской шоферюга из "студней" в ходе совместного, стало быть, распития подбивали его на покражу дизеля, да только он отказался, за что и был ими зверски избит, а личная его гармонь – потоптана и порвата напополам. Васютинского отыскали мертво пьяным в постели гулящей девки Ленки Сорокиной и прямо оттуда увезли в Выборг для дальнейшего выяснения.
– Так что не скоро вы теперь Витьку увидите, – подытожил свой рассказ мужик. – Годков через шесть, не ранее...
После столь бурной первой ночи жизнь Нила в Житково потекла спокойно, однообразно и невыносимо скучно. Когда он исполнял свои кухонные обязанности, было еще терпимо, но вот в часы досуга – бр-р! Бесконечные бахвальства кривоногого Маркова, воображавшего себя не иначе, как современным Васей Буслаевым – раззудись плечо, размахнись рука. Визгливые перебранки нелепых созданий (и язык-то не поворачивается назвать их девушками, таким если цветы дарить, то разве что из сострадания!) на всякие животрепещущие темы, вроде того, кто лучше – Магомаев или Ободзинский. А то, бывало, и по производственным вопросам чуть друг другу в волосья не вцепятся.
– Мы ишшо борозды не прошли, а они ужо ишшо яшшык ташшуть!
Со Стефанюком контакта тоже не получалось – он все время неотлучно следовал за Игорем Донатовичем. Идут с поля по деревенской улице под ручку и общаются примерно так:
– А вот видите, Юрочка, подсолнух. А знаете, как по-фински будет "подсолнух"?
– Хекки-мекки, Игорь Донатович.
– А вот и нет, Юрочка, мекки-хекки! Про него в Лапландии даже песенку сложили: "Мекки-хекки юкки пюкки, яурийокки пекки нюкки!"
– А по-норвежски как будет "подсолнух", Игорь Донатович?
– Бюк-бригге-бю, Юрочка. А по-японски?
– Асаёси серимасён, Игорь Донатович?
– Правильно, Юрочка!
Деревенские только смотрят вслед, плюются.
– Во, бля, жидов понаехало! По нашему-то совсем не волокут...
Даже не знаешь, что лучше – спецнабранное жлобье или эта томная парочка. Как говорят детишки: "оба хуже". Нет, редкой все-таки сукой оказался товарищ Васютинский – заманил черт те в какую глушь, в хрен знает какую компанию, а сам...
С Ниной Каракоконенко общение исключительно деловое – подай то, сделай это. А так – либо вся хлопотах, так что не приставай, либо спит. Устроила себе каморку в пристроечке, прямо над кухней и чуть что – шасть туда, и в койку. Очень поспать любила.
Книжек с собой Нил не взял. У других, надо полагать, ничего достойного по этой части не найти – вот и оставалось выть с тоски. А когда он узнал, что он здесь вообще единственный ленинградец, а остальные благоразумно записались в Репино и Шушары и спокойно могут ездить домой хоть каждый день, он взвыл так, что какая-то из девок пальцем по виску постучала и посоветовала ему лечиться. Так прошло десять дней. А на одиннадцатый...
II
(Житково, 1973)
Контраст между собой и всем окружающим она заложила самим своим появлением. Ненастный день, бригада только что вернулась с поля, все мокрые, грязные, усталые. Нина с Нилом в запарке, дрова сырые, еле-еле печку раскочегарили, ужин не поспевает, публика ворчит. И вот только-только выкатили на стол чан с макаронами по-флотски, присели, дух перевели, глядя, как народ наворачивает. И тут возле покосившегося столба, обозначающего собой границу между деревней и базой временного сельхозотряда, тормозит белоснежная "Волга". Делового вида мужчина в импортном плаще ступает под навес столовой, окидывает всех цепким колючим взглядом, выхватывает Игоря Донатовича, жестом подзывает к себе, они садятся в машину и уезжают. А на том месте, где только что была "Волга", остается девушка – среднего роста, стройная (размер не больше сорок четвертого), длинноногая, с короткой светлой стрижкой. Одета в импортный спортивный костюм ярко-красного цвета, у ног – объемистый "абалаковский" рюкзак и гитара в черном чехле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111