женщина зрелая, с пышной грудью, сильными руками. У нее внешность настоящей зеленщицы. Нет, это не любовь! Для Бьянки любовь только духовное гармоничное чувство, поцелуи, о которых можно лишь мечтать, нежный шепот, тихие ласки и взор, устремленный в любимые глаза. Она решила покончить с собой, ибо пришла к убеждению, что той любви, для которой она создана, не существует. И такова уж ее судьба! Может быть, и глупо так думать, но она уверена, что существует судьба сильных и судьба слабых: выбор от нас не зависит! И, в конечном счете, Бьянка не сетует на свою судьбу. Никто не будет особенно жалеть о ней, терзаться скорбью. Только отец погорюет, но судьба предопределила, что его дочь должна стать самоубийцей! Марио почувствует угрызения совести, но она напишет ему прощальное письмо, в котором скажет, что покончила с собой лишь потому, что у нее обнаружили страшную неизлечимую болезнь…
Маленькая Бьянка подумала обо всем, только еще не выбрала способ самоубийства. Ей хотелось умереть, а способ, день и час смерти казались ей несущественными подробностями. Она подумала о реке, о веронале, о бритве. И то, и другое, и третье одинаково подходило. Завтра или послезавтра, утром или днем — это уж не так важно. Важно, что она покончит с собой! Она была так уверена в этом так сжилась с этой мыслью, что иногда удивлялась тому, что все еще жива, что она убирает со стола тарелки, штопает чулки, заботится о своей прическе. Она заметила, что даже останавливается перед витринами и мечтает о выставленной в окне магазина модной комбинации. Но, по правде сказать, она боялась, что у нее не хватит смелости покончить с собой, что в решительную минуту она лишится чувств и, пережив мучительный страх, не найдет себе сил повторить попытку… Вот уже несколько дней она страстно хотела, чтобы смерть, которую она торопила звала и желала, пришла к ней сама собой. Она наивно и простодушно молила свою мать, которую никогда не знала, чтобы та взяла ее к себе, избавив от того ужасного шага, который она вопреки предначертаниям судьбы совершить не в силах.
Но разве можно уйти от велений судьбы? И вот, в ожидании неотвратимой смерти, Бьянка доживала свои последние дни на земле. Солнце взошло и зашло тридцать раз, весна была в самом разгаре, было так тепло, что Бьянка (может быть, в свой последний час) надела новое платье «фантазия», с короткими рукавами и глубоким вырезом по последней моде. После чая в гостиной Ауроры, прежде чем пойти домой, она свернула на набережную Арно. Светили последние лучи заходящего солнца, колокола церкви Сан-Миньято звонили к вечерне, навевая сладкую грусть. Мы изменили бы правде, сказав, что в это время Бьянка о чем-либо размышляла. Она шла просто так, ни о чем не думая, наслаждаясь теплым вечером и закатным светом солнца. Душу ее наполнял безмятежный покой и даже какое-то умиление. Она переживала миг самозабвения, вся растворялась в природе, а для простых и наивных душ — это, пожалуй, минуты наивысшего счастья. Она шла по тротуару у самого парапета набережной. Мимо нее проезжали трамваи, машины; возвращаясь в предместья, катили на велосипедах рабочие. Вдруг она увидела рядом с собой юношу. Он поздоровался с ней. Она узнала кузнеца Эудженио. Он шел подле тротуара, придерживая велосипед рукой.
— Гуляете? — спросил он.
— Да, — ответила она, — а вы?
— А я возвращаюсь домой.
— Вы далеко живете? — спросила она и тут же пожалела, что задала такой вопрос. Она знала, что он живет в Леньяйа. Зачем же она спросила? Из любезности? Чтобы завязать разговор?
— Я живу в Леньяйа. Вы уже спрашивали меня об этом — помните, в тот день, когда Мачисте устроил пирушку, чтобы спрыснуть покупку мотоцикла? Вы еще удивились тогда, что во всем нашем местечке нет водопровода и нам приходится ходить за водой к колодцу.
— Ах, да! — воскликнула Бьянка. Ей вспомнилось, что в тот вечер, желая вызвать ревность Марио, она сказала ему: «Сегодня Эудженио ухаживал за мной». Вспомнив об этом, она невольно взглянула на Эудженио, глаза их встретились, и оба они смутились. Сама того не желая, она улыбнулась в ответ на его улыбку.
— Ну так вот, — объявил он, — все работы закончены. Теперь у нас есть водопровод.
— Да ну? — сказала она. Но без иронии, словно это ее действительно интересовало.
Он добродушно рассмеялся:
— Вот нашел чем развлекать девушку! Какое вам дело до Леньяйа и всех его обитателей!
— Почему вы так говорите? — возразила она. — Там живут люди, которые трудятся, и они достойны всякого уважения! (Кто научил тебя, Бьянка, таким словам? Разве это твои слова?)
Эудженио вел велосипед рядом с собой; иногда, уступая дорогу встречным прохожим, он отставал на несколько шагов. Тогда Бьянка останавливалась, поджидала его. Они пересекли площадь Джюдичи, вошли под портики Уффици; там уже было темно, и после весеннего тепла, согревавшего на набережной, на них сразу пахнуло сыростью и холодом. Бьянка вздрогнула и провела ладонями по обнаженным плечам.
— Я должен поговорить с вами, — сказал вдруг
Эудженио.
— Со мной? — спросила Бьянка. Она поняла, но не хотела понимать. Она сказала: — Вы получили какие-нибудь вести о Маргарите? С ней что-нибудь случилось?
Она не хотела понимать, не хотела слышать ни себя, ни его и в растерянности поспешила ухватиться за первое, что пришло ей в голову: она напоминала девочку, которая вдруг заметила, что мяч пролетит мимо нее, что она его не поймает и он ударится в стену. Эудженио тронуло ее смятение. Он остановился и, опершись на велосипед, сказал:
— Речь не о Маргарите, а о нас. Или, лучше сказать, пока обо мне. Подождите, не говорите мне ничего.
И прежде чем Бьянка могла оправиться от волнения, в которое ее привели эти слова, он сказал, что уж давно питает к ней добрые чувства, даже больше — любит ее, и если сердце Бьянки свободно, если то, что говорили на виа дель Корно о ее помолвке с Марио, не соответствует истине, он подождет того времени, когда она сможет спокойно выслушать его предложение.
Затем он сказал:
_ Я уже не мальчик. Мне двадцать четыре года, и у меня есть специальность. Работа у кузнецов, понятно, тяжелая, но заработки неплохие, можно жить, не зная нужды. Я хочу иметь свою семью. Политика меня не интересует. Свой дом — вот о чем я мечтаю… Вы скажете, конечно, что я только хорошее про себя говорю. Не спорю, у меня есть и недостатки. Я прошу вас лишь об одном — присмотритесь ко мне получше. И если я вам немного понравлюсь…
Бьянка слушала, опершись руками о руль велосипеда, опустив голову, машинально развинчивая и снова навинчивая крышку звонка. Но она слушала его, слушала, не прерывая. Сперва она покраснела, потом стала бледной-бледной. Ее знобило, и ей едва удавалось сдерживать дрожь. А когда Эудженио спросил, что она ему сейчас может ответить, она, глядя поверх его плеча на речную зыбь, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Маленькая Бьянка подумала обо всем, только еще не выбрала способ самоубийства. Ей хотелось умереть, а способ, день и час смерти казались ей несущественными подробностями. Она подумала о реке, о веронале, о бритве. И то, и другое, и третье одинаково подходило. Завтра или послезавтра, утром или днем — это уж не так важно. Важно, что она покончит с собой! Она была так уверена в этом так сжилась с этой мыслью, что иногда удивлялась тому, что все еще жива, что она убирает со стола тарелки, штопает чулки, заботится о своей прическе. Она заметила, что даже останавливается перед витринами и мечтает о выставленной в окне магазина модной комбинации. Но, по правде сказать, она боялась, что у нее не хватит смелости покончить с собой, что в решительную минуту она лишится чувств и, пережив мучительный страх, не найдет себе сил повторить попытку… Вот уже несколько дней она страстно хотела, чтобы смерть, которую она торопила звала и желала, пришла к ней сама собой. Она наивно и простодушно молила свою мать, которую никогда не знала, чтобы та взяла ее к себе, избавив от того ужасного шага, который она вопреки предначертаниям судьбы совершить не в силах.
Но разве можно уйти от велений судьбы? И вот, в ожидании неотвратимой смерти, Бьянка доживала свои последние дни на земле. Солнце взошло и зашло тридцать раз, весна была в самом разгаре, было так тепло, что Бьянка (может быть, в свой последний час) надела новое платье «фантазия», с короткими рукавами и глубоким вырезом по последней моде. После чая в гостиной Ауроры, прежде чем пойти домой, она свернула на набережную Арно. Светили последние лучи заходящего солнца, колокола церкви Сан-Миньято звонили к вечерне, навевая сладкую грусть. Мы изменили бы правде, сказав, что в это время Бьянка о чем-либо размышляла. Она шла просто так, ни о чем не думая, наслаждаясь теплым вечером и закатным светом солнца. Душу ее наполнял безмятежный покой и даже какое-то умиление. Она переживала миг самозабвения, вся растворялась в природе, а для простых и наивных душ — это, пожалуй, минуты наивысшего счастья. Она шла по тротуару у самого парапета набережной. Мимо нее проезжали трамваи, машины; возвращаясь в предместья, катили на велосипедах рабочие. Вдруг она увидела рядом с собой юношу. Он поздоровался с ней. Она узнала кузнеца Эудженио. Он шел подле тротуара, придерживая велосипед рукой.
— Гуляете? — спросил он.
— Да, — ответила она, — а вы?
— А я возвращаюсь домой.
— Вы далеко живете? — спросила она и тут же пожалела, что задала такой вопрос. Она знала, что он живет в Леньяйа. Зачем же она спросила? Из любезности? Чтобы завязать разговор?
— Я живу в Леньяйа. Вы уже спрашивали меня об этом — помните, в тот день, когда Мачисте устроил пирушку, чтобы спрыснуть покупку мотоцикла? Вы еще удивились тогда, что во всем нашем местечке нет водопровода и нам приходится ходить за водой к колодцу.
— Ах, да! — воскликнула Бьянка. Ей вспомнилось, что в тот вечер, желая вызвать ревность Марио, она сказала ему: «Сегодня Эудженио ухаживал за мной». Вспомнив об этом, она невольно взглянула на Эудженио, глаза их встретились, и оба они смутились. Сама того не желая, она улыбнулась в ответ на его улыбку.
— Ну так вот, — объявил он, — все работы закончены. Теперь у нас есть водопровод.
— Да ну? — сказала она. Но без иронии, словно это ее действительно интересовало.
Он добродушно рассмеялся:
— Вот нашел чем развлекать девушку! Какое вам дело до Леньяйа и всех его обитателей!
— Почему вы так говорите? — возразила она. — Там живут люди, которые трудятся, и они достойны всякого уважения! (Кто научил тебя, Бьянка, таким словам? Разве это твои слова?)
Эудженио вел велосипед рядом с собой; иногда, уступая дорогу встречным прохожим, он отставал на несколько шагов. Тогда Бьянка останавливалась, поджидала его. Они пересекли площадь Джюдичи, вошли под портики Уффици; там уже было темно, и после весеннего тепла, согревавшего на набережной, на них сразу пахнуло сыростью и холодом. Бьянка вздрогнула и провела ладонями по обнаженным плечам.
— Я должен поговорить с вами, — сказал вдруг
Эудженио.
— Со мной? — спросила Бьянка. Она поняла, но не хотела понимать. Она сказала: — Вы получили какие-нибудь вести о Маргарите? С ней что-нибудь случилось?
Она не хотела понимать, не хотела слышать ни себя, ни его и в растерянности поспешила ухватиться за первое, что пришло ей в голову: она напоминала девочку, которая вдруг заметила, что мяч пролетит мимо нее, что она его не поймает и он ударится в стену. Эудженио тронуло ее смятение. Он остановился и, опершись на велосипед, сказал:
— Речь не о Маргарите, а о нас. Или, лучше сказать, пока обо мне. Подождите, не говорите мне ничего.
И прежде чем Бьянка могла оправиться от волнения, в которое ее привели эти слова, он сказал, что уж давно питает к ней добрые чувства, даже больше — любит ее, и если сердце Бьянки свободно, если то, что говорили на виа дель Корно о ее помолвке с Марио, не соответствует истине, он подождет того времени, когда она сможет спокойно выслушать его предложение.
Затем он сказал:
_ Я уже не мальчик. Мне двадцать четыре года, и у меня есть специальность. Работа у кузнецов, понятно, тяжелая, но заработки неплохие, можно жить, не зная нужды. Я хочу иметь свою семью. Политика меня не интересует. Свой дом — вот о чем я мечтаю… Вы скажете, конечно, что я только хорошее про себя говорю. Не спорю, у меня есть и недостатки. Я прошу вас лишь об одном — присмотритесь ко мне получше. И если я вам немного понравлюсь…
Бьянка слушала, опершись руками о руль велосипеда, опустив голову, машинально развинчивая и снова навинчивая крышку звонка. Но она слушала его, слушала, не прерывая. Сперва она покраснела, потом стала бледной-бледной. Ее знобило, и ей едва удавалось сдерживать дрожь. А когда Эудженио спросил, что она ему сейчас может ответить, она, глядя поверх его плеча на речную зыбь, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113