Дон Фратто, приор монастыря Сан-Лоренцо, широко распахнул двери ризницы и зажег над входом лампаду: может быть, кто-нибудь вбежит сюда в поисках убежища. В домах, где живет простой люд, приводят в порядок чердаки, отпирают подвалы; под самой крышей устраивают тайники, где можно спрятаться. Озверевшие от крови и пальбы фашисты возвещают о себе пронзительным криком: «Даешь!» Если на виа делла Роббья буржуа, желая сохранить нейтралитет, крепко заперли двери, то в кварталах Рифреди и Пиньоне появление коммуниста-литейщика подняло на ноги всех мужчин и женщин; теперь здесь все прислушиваются, затаив дыхание, бдительно охраняют тех, кто укрылся от фашистов; стоя на часах, перебирая четки, жители Рифреди и Пиньоне разделяют с преследуемыми их тревогу и страх. Да и не весь «жирный народ» на стороне черных банд. В палаццо на виа Маджо и на набережных Арно еще остались люди, у которых большие доходы не затуманили рассудка; отсюда звонят телефоны, хозяева их предупреждают об опасности, предлагают убежище. Улицы безлюдны, в кафе закрыты ставни, свет всюду погашен. Машины сквадристов несутся по каменной пустыне, озаренной луной. Со сквадристами — Смерть. Ее эмблема на груди у каждого из них: череп, вышитый белой гладью на черной рубашке. Смерть провожает фашистов от дома к дому; она в каждом их жесте, в каждой мысли. Ее прикосновение леденит сердце, думы о ней лихорадят мозг. Такая спутница делает фашистов отчаянно храбрыми и трусливо осторожными; ее соседство беспокоит и распаляет. Смерть подавляет их. Они призвали ее в сообщницы, но ее могущество страшит их. Машины сквадристов мчатся, как разбойничьи корабли, гонимые бурей. Фашисты знают, что их окружает глухая ненависть, и поэтому им кажется, что каждый палаццо, каждая афиша, каждый выступ дома угрожающе смотрит им вслед. Первые налеты застали город врасплох, но теперь он притаился за своими каменными стенами. Сквадристы не заставали в домах никого, однако постели были измяты и еще теплы. Каждый из налетчиков охвачен был манией убийства: надо убивать, чтобы почувствовать, что ты жив и избежал засады. Смерть втянула их в свою игру — только утро покажет, кто выиграл партию. Сквадристы хором горланят песни, чтобы вызвать в себе чувство солидарности, подбадривают друг друга; шоферы жмут на акселераторы, машины швыряют седоков из стороны в сторону. На каждом перекрестке фашистам мерещится засада; они дают залпы по воображаемому врагу; там, где они проехали, вдребезги разбиты витрины и фонари. Они с ходу стреляют в окна, в киоски, в подъезды, где, как им кажется, мелькнула чья-то тень. Их пули настигают каждого бродячего кота, пробивают каждую вывеску. Перед тем как двинуться «в поход», сквадристы разделили город на зоны. Теперь в каждом квартале слышно, как они бесчинствуют.
Приор монастыря Сан-Лоренцо стоит на коленях перед распятием. Это невысокий старик с венчиком седых волос, окаймляющих лысую голову, глаза у него маленькие и светлые. Он в смятении. Всем своим существом он ощущает холод смерти, ее зов. Ужас парализовал его, смутил его душу, словно он один виновен в совершаемых убийствах. Это безоружный герой из иного мира, иной эпохи. Он слышит треск выстрелов, пение, грохот приближающейся машины. Ризница погружена в полумрак; у входа, словно огонь маяка, горит лампада. В церковь вбегают юноша и девушка. Юноша закрывает дверь и в изнеможении прислоняется к ней спиной. По площади с грохотом проносится машина.
— Ты испугалась, Милена?
— Немного. Мне показалось, что они едут прямо на нас.
— Нет, не на нас, — сказал Марио. — Но если бы мы им подвернулись, нам, пожалуй, не уйти бы живыми.
— А как же Альфредо?
— Успокойся. Нынче ночью они ищут не Альфредо.
После убийства депутата Бастаи, которого Пизано ранил несколькими выстрелами из пистолета, а Карлино прикончил, следующие налеты отряда Пизано оказались неудачными. Они не находили в домах никого, а комнаты еще хранили следы недавнего и поспешного бегства. Револьверными выстрелами сквадристы разбивали замки, они обшаривали шкафы и подвалы, стреляли в колыхавшиеся от сквозняка занавески, врывались в квартиры соседей — никого. На вилле в Курэ слуга в полосатой куртке бросился перед ними на колени, крича, что он ни в чем не виновен. Но у него была лакейская трусливая душонка, достаточно было стукнуть его раз-другой, чтобы он совсем раскис. Он подумал, что его хозяин уже в безопасности, и потому счел разумным признаться, что какой-то «огромный», грузный мужчина и другой, среднего роста, предупредили синьора и увезли на мотоцикле с коляской. Куда они поехали? Как ни дорожил слуга своей жизнью, он не мог сказать, потому что не знал. В эту минуту два выстрела в саду оборвали яростный лай немецкой овчарки: сторожившим у калитки сквадристам надоело с нею возиться.
Теперь машина несется все скорей и скорей. Впереди — мотоцикл с коляской. Он опередил фашистов на час, на полчаса, на десять минут. Смерть нажимает на акселератор. Она разжигает в фашистах ярость. И чтобы дать ей выход, они стреляют и, горланя песни, мчатся по городу, исхлестанному ветром, освещенному луной.
Не страшитесь, молодцы,
Будем резать негодяев,
Да погибнут подлецы!
Они знают: кто-то их предал. Зубоскал Амадори, утратив свое обычное веселое настроение, сказал угрюмо и зло: «Мы сварим его в смоле!» «Мы вытрясем из него всю душу!» — сказал Молевольти и хищно лязгнул зубами. А Пизано, согнувшись, чтобы зажечь сигарету, как бы подтверждает своим молчанием, что так оно и будет. Но они не знают, что предатель находится среди них. Как за якорь спасения, он судорожно уцепился за ветровое стекло, и лицо у него напряженное, неподвижное, словно у кариатиды. За эту ночь Освальдо испытал такое чувство злобы и отчаяния, какое только способен выдержать человек. Теперь все его чувства и мысли парализованы. Он, как лунатик, не сознает собственных действий… Это была первая его операция, в которой ему полагалось заработать себе нашивки! Когда машина остановилась у дома депутата, Пизано приказал ему сторожить у подъезда вместе с шофером и двумя другими сквадристами. Закоченевшими пальцами Освальдо никак не мог зажечь спичку, чтобы закурить сигарету. Не опустив окаменевших глаз, он выдержал иронический и подстерегающий взгляд Амадори. Они стояли рядом. Амадори сказал: «Следующими придется заняться уж нам. Что, Ливерани, боишься потерять невинность?» Потом — женский вопль, плач детей, выстрелы, первые за эту ночь; выстрелы тоже прозвучали, как человеческий голос.
А затем началась бесконечная гонка по городу. На вилле в Курэ — признание слуги. Теперь Освальдо знал наверняка, что Уго обо всем рассказал Мачисте и что оба они на мотоцикле опередили отряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113