А в довершение всех бед у него были основания подозревать, что его невеста снова встречается со своим соблазнителем, первым своим возлюбленным. И по всем этим причинам Освальдо решил не показываться больше в Монтале Альяна.
В этом году из-за засухи хлеб сгорел на корню. Крестьяне просили священников отслужить святой Маргарите молебен о ниспослании дождя. Фатторе, приятели Ри-стори, гадали у Сесто Кайо Баччелли, и тот посулил дождь на сентябрьское новолуние, но на этот раз тосканский чернокнижник ошибся в пророчестве. Барометр на площади Синьории предвещал великую сушь, а на термометре было тридцать шесть градусов! И это тридцатого сентября! Газета «Национе» запросила падре Альфани, городского оракула по вопросам погоды. Альфани заявил, что такой жары не было с 1895 года. К тому же тот номер, который в лотерейной гадательной книге называется «дождевым», вот уже сто три недели не выходил в розыгрышах. Стадерини без малого два месяца напрасно ставил на него. И этого было вполне достаточно, чтобы сапожник усомнился в мудрости зиждителя мира, коему повинуются солнце и звезды.
Но если господь бог и устроил себе каникулы, то управители домовладельцев весьма пунктуально являются за квартирной платой в конце квартала. Правила гласят, что жильцы обязаны сами вносить деньги в контору, но это ухо у корнокейцев глухо. Управляющие приходят с заготовленными расписками и грозят, что утруждают себя в последний раз: в следующий квартал на другой же день после истечения срока они «расторгнут договор». Однако управляющие прекрасно знают, что не так-то легко сдать квартиру на виа дель Корно. К повышенному тону они прибегают, чтобы заглушить жалобы жильцов на вонючую уборную, на потолки, с которых осыпается последняя штукатурка, на дырявые крыши и водосточные трубы.
На виа дель Корно никто, кроме Синьоры, не имеет собственного крова. Левая сторона улицы принадлежит Будини и Гаттаи, а правая — графу Бастоджи. Графский управляющий — толстяк, у которого вечно торчит во рту незажженная сигара. Мачисте всегда предлагает ему выпить, чтобы отблагодарить его за беспокойство. А управитель синьоров Будини и Гаттаи, человек с больной печенью, говорит в свое оправдание:
— Со всех вас вместе взятых мы за год и тысячи лир не собираем. Живете у нас дешевле, чем в ночлежке.
Для управителей самое главное — собрать квартирную плату, а через три месяца они являются снова. Они знают, что каждый корнокеец день за днем откладывает по одной — по две лиры, чтобы к концу квартала накопилась нужная сумма. Деньги обычно хранятся под мраморной доской комода, где их не могут достать мыши, против которых бессильны и кошки и капканы. Мышей на виа дель Корно уйма, они скребутся по ночам, не дают спать, как будто мало людям жары да собственных мыслей.
Особенно беспокойно спит молодежь. Марио вертится под простыней; на уме у него то Бьянка, то Милена, то разговор с Мачисте; ему кажется, будто он плывет один в утлой лодочке и ветер уносит его в открытое море. Но все-таки у него весла в руках, и он кое-как выгребает к берегу.
У Бьянки плеврит. В лихорадочном бреду ей чудятся во всем дурные предзнаменования: она целиком поддалась суеверию, в котором ее упрекает Марио. Она рисует себе страшные картины: вот она лежит на больничной койке, как Альфредо, «уродливая, хуже чем старуха»; си кажется, что Марио покинет ее.
Комната Милены — этажом выше. Милена спит в своей девичьей постели; из соседней комнаты доносится сонное дыхание матери. Милена долго не тушит свет; ей хочется заснуть, но не удается. В бессоннице она винит жару, мышь, скребущуюся за шкафом, фокса Каррези, который лает неизвестно почему. Винит и петуха Креции Нези, мух, комаров, слетевшихся на лампу. Милена тушит свет и подходит к окну подышать воздухом.
Улица пуста, насыщена обычными скверными запахами. Полицейский обход уже закончился, и кажется, что во всем городе улицы так же пустынны, как виа дель Корно. Безотчетно Милена поправляет комбинацию: бретелька спустилась с плеча, приоткрыв грудь, а ведь окно Марио почти напротив. Что если он увидит ее неодетой?… И невольно она обращает свой взгляд к окну Марио.
В комнате молодых Нези Аурора разбудила Отелло, услышав, как он стонет во сне.
— Что тебе приснилось? — спрашивает она. Не подумав, Отелло признается:
— Снилось, будто мой отец обнимает Лилиану, а я в них швыряю камнями. Приснится же такая глупость! — И он снова заснул.
Если люди спят — значит, у них не болит сердце. Но тем, кто лежит без сна до утра, у кого как будто мыши гложут сердце, нужно принимать веронал. Без рецепта врача веронал не получишь, но у Элизы есть знакомые в аптеке Бидзарри. И поэтому она сейчас спит рядом с Нанни глубоким, но беспокойным сном.
Когда Освальдо вернулся в гостиницу, Ристори сказал, что Элиза просит ее извинить — она устала и «сегодня не может». Освальдо пришлось провести ночь одному со своими страхами. Размышления принесли ему пользу: он наконец принял решение. Возможно ли, говорит он себе, что все ветераны-камераты ошибаются, а он один прав? Кто он такой, этот Освальдо Ливерани? Невольный дезертир, человек, опоздавший на войну и прозевавший поход на Рим! «Настаивая на своей ошибке, — добавляет он, — я рискую не участвовать и во „второй волне“! „Решающей“. Все говорят, что она вот-вот нагрянет!»
Освальдо берет бумагу, перо и пишет Утрилли письмо: дайте мне возможность делом доказать свое раскаяние, направьте мое рвение «как угодно, где угодно и против кого угодно».
Затем он принялся писать второе письмо — своей невесте о разрыве отношений с нею. Тут ветер захлопал рамами, и с неба хлынул первый осенний дождь. Виа дель Корно ослепили молнии, оглушили раскаты грома; гнетущая летняя жара вмиг исчезла. Ливень омыл фасады домов, двери и подоконники, затопил мостовую, и по ней понесся бурный поток; унес кучи отбросов и сорвал вывеску сапожника; залил часть угольного подвала и вынудил кошек искать убежища под навесами и в подъездах. На балконе у Нези петух убрался в курятник, а весь птичник Маргариты испуганно кудахтал и хлопал крыльями; фокстерьер Марии Каррези отчаянно выл.
Женщины проворно соскочили с постелей, чтобы снять белье, развешанное для сушки. А мусорщик, пирожник и землекоп, которые работают под открытым небом, перевернулись с боку на бок и выругались. Таков уж у нас народ: то просили дождя, а как полил дождь, кричат: «Чересчур ты милостив, святой Антоний», — и с испугом думают, что зима уже на пороге, зима с холодами и болезнями.
Только Джордано Чекки и Джиджи Лукателли не слышали грозы. Утром, едва проснувшись, они соорудят бумажные кораблики, и поплывут их флотилии из порта Стадерини в бухту Нези, огибая мыс Мачисте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
В этом году из-за засухи хлеб сгорел на корню. Крестьяне просили священников отслужить святой Маргарите молебен о ниспослании дождя. Фатторе, приятели Ри-стори, гадали у Сесто Кайо Баччелли, и тот посулил дождь на сентябрьское новолуние, но на этот раз тосканский чернокнижник ошибся в пророчестве. Барометр на площади Синьории предвещал великую сушь, а на термометре было тридцать шесть градусов! И это тридцатого сентября! Газета «Национе» запросила падре Альфани, городского оракула по вопросам погоды. Альфани заявил, что такой жары не было с 1895 года. К тому же тот номер, который в лотерейной гадательной книге называется «дождевым», вот уже сто три недели не выходил в розыгрышах. Стадерини без малого два месяца напрасно ставил на него. И этого было вполне достаточно, чтобы сапожник усомнился в мудрости зиждителя мира, коему повинуются солнце и звезды.
Но если господь бог и устроил себе каникулы, то управители домовладельцев весьма пунктуально являются за квартирной платой в конце квартала. Правила гласят, что жильцы обязаны сами вносить деньги в контору, но это ухо у корнокейцев глухо. Управляющие приходят с заготовленными расписками и грозят, что утруждают себя в последний раз: в следующий квартал на другой же день после истечения срока они «расторгнут договор». Однако управляющие прекрасно знают, что не так-то легко сдать квартиру на виа дель Корно. К повышенному тону они прибегают, чтобы заглушить жалобы жильцов на вонючую уборную, на потолки, с которых осыпается последняя штукатурка, на дырявые крыши и водосточные трубы.
На виа дель Корно никто, кроме Синьоры, не имеет собственного крова. Левая сторона улицы принадлежит Будини и Гаттаи, а правая — графу Бастоджи. Графский управляющий — толстяк, у которого вечно торчит во рту незажженная сигара. Мачисте всегда предлагает ему выпить, чтобы отблагодарить его за беспокойство. А управитель синьоров Будини и Гаттаи, человек с больной печенью, говорит в свое оправдание:
— Со всех вас вместе взятых мы за год и тысячи лир не собираем. Живете у нас дешевле, чем в ночлежке.
Для управителей самое главное — собрать квартирную плату, а через три месяца они являются снова. Они знают, что каждый корнокеец день за днем откладывает по одной — по две лиры, чтобы к концу квартала накопилась нужная сумма. Деньги обычно хранятся под мраморной доской комода, где их не могут достать мыши, против которых бессильны и кошки и капканы. Мышей на виа дель Корно уйма, они скребутся по ночам, не дают спать, как будто мало людям жары да собственных мыслей.
Особенно беспокойно спит молодежь. Марио вертится под простыней; на уме у него то Бьянка, то Милена, то разговор с Мачисте; ему кажется, будто он плывет один в утлой лодочке и ветер уносит его в открытое море. Но все-таки у него весла в руках, и он кое-как выгребает к берегу.
У Бьянки плеврит. В лихорадочном бреду ей чудятся во всем дурные предзнаменования: она целиком поддалась суеверию, в котором ее упрекает Марио. Она рисует себе страшные картины: вот она лежит на больничной койке, как Альфредо, «уродливая, хуже чем старуха»; си кажется, что Марио покинет ее.
Комната Милены — этажом выше. Милена спит в своей девичьей постели; из соседней комнаты доносится сонное дыхание матери. Милена долго не тушит свет; ей хочется заснуть, но не удается. В бессоннице она винит жару, мышь, скребущуюся за шкафом, фокса Каррези, который лает неизвестно почему. Винит и петуха Креции Нези, мух, комаров, слетевшихся на лампу. Милена тушит свет и подходит к окну подышать воздухом.
Улица пуста, насыщена обычными скверными запахами. Полицейский обход уже закончился, и кажется, что во всем городе улицы так же пустынны, как виа дель Корно. Безотчетно Милена поправляет комбинацию: бретелька спустилась с плеча, приоткрыв грудь, а ведь окно Марио почти напротив. Что если он увидит ее неодетой?… И невольно она обращает свой взгляд к окну Марио.
В комнате молодых Нези Аурора разбудила Отелло, услышав, как он стонет во сне.
— Что тебе приснилось? — спрашивает она. Не подумав, Отелло признается:
— Снилось, будто мой отец обнимает Лилиану, а я в них швыряю камнями. Приснится же такая глупость! — И он снова заснул.
Если люди спят — значит, у них не болит сердце. Но тем, кто лежит без сна до утра, у кого как будто мыши гложут сердце, нужно принимать веронал. Без рецепта врача веронал не получишь, но у Элизы есть знакомые в аптеке Бидзарри. И поэтому она сейчас спит рядом с Нанни глубоким, но беспокойным сном.
Когда Освальдо вернулся в гостиницу, Ристори сказал, что Элиза просит ее извинить — она устала и «сегодня не может». Освальдо пришлось провести ночь одному со своими страхами. Размышления принесли ему пользу: он наконец принял решение. Возможно ли, говорит он себе, что все ветераны-камераты ошибаются, а он один прав? Кто он такой, этот Освальдо Ливерани? Невольный дезертир, человек, опоздавший на войну и прозевавший поход на Рим! «Настаивая на своей ошибке, — добавляет он, — я рискую не участвовать и во „второй волне“! „Решающей“. Все говорят, что она вот-вот нагрянет!»
Освальдо берет бумагу, перо и пишет Утрилли письмо: дайте мне возможность делом доказать свое раскаяние, направьте мое рвение «как угодно, где угодно и против кого угодно».
Затем он принялся писать второе письмо — своей невесте о разрыве отношений с нею. Тут ветер захлопал рамами, и с неба хлынул первый осенний дождь. Виа дель Корно ослепили молнии, оглушили раскаты грома; гнетущая летняя жара вмиг исчезла. Ливень омыл фасады домов, двери и подоконники, затопил мостовую, и по ней понесся бурный поток; унес кучи отбросов и сорвал вывеску сапожника; залил часть угольного подвала и вынудил кошек искать убежища под навесами и в подъездах. На балконе у Нези петух убрался в курятник, а весь птичник Маргариты испуганно кудахтал и хлопал крыльями; фокстерьер Марии Каррези отчаянно выл.
Женщины проворно соскочили с постелей, чтобы снять белье, развешанное для сушки. А мусорщик, пирожник и землекоп, которые работают под открытым небом, перевернулись с боку на бок и выругались. Таков уж у нас народ: то просили дождя, а как полил дождь, кричат: «Чересчур ты милостив, святой Антоний», — и с испугом думают, что зима уже на пороге, зима с холодами и болезнями.
Только Джордано Чекки и Джиджи Лукателли не слышали грозы. Утром, едва проснувшись, они соорудят бумажные кораблики, и поплывут их флотилии из порта Стадерини в бухту Нези, огибая мыс Мачисте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113