— Ты не боишься, что нас арестуют?
Он похлопал себя по карманам пиджака и облегченно вздохнул.
— Нет, Люси, в данный момент не боюсь.
Он явно не принимал меня всерьез, и я рассердилась.
— Но, Гас, разве тебя не волнует, что они могут нагрянуть сюда, накрыть нашу тусовку и всех арестовать?
— Да зачем им это делать? — недоуменно хмыкнул Гас. — Им что, на улице некого арестовывать, если вдруг очень приспичит? Кажется, специально для этого существует закон о бродяжничестве.
— Но, Гас, — раздраженно повторила я, — что, если они услышат музыку? Что, если поймут, что мы тут вовсю пьем, а время уже к полуночи?
— Ничего плохого мы не делаем, — сказал Гас, но, помолчав, добавил: — Хотя в прошлом это никогда их не останавливало.
— Нет, делаем, — не отставала я. — Бар подпольный. В одиннадцать он должен был закрыться. Мы нарушаем закон.
— Люси, Люси, послушай! У этого паба есть специальное разрешение, он работает до двенадцати. Никто здесь ничего плохого не делает — кроме этого копуши-бармена, который пинту пива толком налить не может!
— То есть все это законно и никто не придет нас арестовывать? — уныло спросила я.
— Да, Люси, разумеется, — усмехнулся он. — Не думаешь же ты, что я приведу тебя туда, где с тобой может что-то случиться?
Потом Гас поехал со мной ко мне домой. Никаких вопросов по этому поводу у меня не возникло, это казалось абсолютно естественным. Выбравшись наконец из паба и попрощавшись со всеми знакомыми Гаса, мы просто решили вернулся в Лэдброк-гров на такси. И так и сделали.
Гас не звал меня к себе, и мне тоже не пришло в голову, что можно отправиться не ко мне, а к нему. Тогда я не находила в этом ничего странного. А стоило бы!
35
В четверг на доселе ничем не замутненном пейзаже моего счастья возникли два пятна.
Во-первых, нас ошарашили новостью, что Хетти подала официальное заявление об уходе. Я расстроилась — не только оттого, что в нашей комнате она одна действительно что-то делала, но и потому, что мне будет ее не хватать.
Перемены я ненавижу, а теперь оставалось мучиться неизвестностью, кого к нам пришлют вместо нее.
Во-вторых, я согласилась в четверг после работы навестить маму.
Наши отношения с Гасом вошли в ту фазу, когда, проснувшись, я первым делом думала о нем. Я была восхитительно счастлива почти все время (кроме промежутка с семи тридцати до десяти утра, но, в общем, и тогда тоже, особенно если рядом был Гас, хотя это началось позже). Если Гаса рядом не было, мне хотелось говорить о нем с кем угодно, со всеми; хотелось рассказывать, как божественно он выглядит, какая у него гладкая кожа, как маняще от него пахнет, какие у него зеленые глаза, какие шелковистые волосы, как интересно с ним общаться, какие у него великолепные зубы, какой у него классный зад — не больше почтовой марки. Или в подробностях пересказывать все нежности, что он мне говорил, и перечислять подарки.
Я вся вибрировала от счастья и избытка адреналина, и мне даже не приходило в голову, что, наверно, скучнее меня нет никого на свете.
Но я была пьяна своим счастьем, любила весь мир, и мне казалось, что все вокруг так же радуются за меня, как и я сама.
Разумеется, они не радовались и утешали себя, говоря друг другу: «Долго это не продлится» или: «Если я еще раз услышу, как он расстегнул на ней лифчик и снял его зубами, то закричу».
Не подумайте только, что Гас снимал с меня лифчик зубами. Хотя во вторник ночью то, чего я так ждала и боялась, действительно произошло, на уровень «Девяти с половиной недель» это не тянуло. Оно и к лучшему: поедание с завязанными глазами маринованных огурчиков и прочих деликатесов не соответствует моим представлениям о любовных играх. С моим комплексом неполноценности и неуверенностью, доходящей до ступора, я предпочитаю традиционный, незамысловатый секс в постели. С мужчинами, тяготеющими к многообразию поз, я так пугаюсь, что уже ничего не хочу.
Даже по дороге домой, когда о многообразии поз речь еще не заходила, я все равно была как клубок нервов — по счастью, очень пьяный клубок нервов, что значительно ослабило напряжение, когда мы с Гасом вошли в квартиру. Мы оба корчились и сгибались пополам от смеха и в спальню отправились сразу же.
Гас со спринтерской скоростью сорвал с себя всю одежду и прыгнул вместе со мной на кровать.
Я честно намеревалась не смотреть на его готовый к делу член; мне казалось, для этого я слишком скромна. Но, словно против воли, мой взгляд все время обращался в ту сторону. Я смотрела и смотрела. Я не могла оторваться, я была заворожена.
Притом для пятнадцатисантиметрового выроста, багрового и вздрагивающего, он выглядел необычайно привлекательно. Я не переставала удивляться, как столь изначально… ну… странный, мягко говоря, предмет может быть столь эротичен.
Настал мой черед разоблачаться.
— В чем дело? — Гас с притворным испугом подергал меня за рукав. — Ты еще одета? Давай-ка снимай это, быстро-быстро.
Мне стало смешно: как будто я маленькая девочка, а мама меня раздевает.
— Ноги прямо, — приказал он, встав в изножье кровати, взялся за мыски моих колготок и потянул на себя. Я услышала треск рвущихся ниток и расхохоталась еще громче.
— Руки вверх! — рявкнул он, стаскивая с меня майку. — Господи! Куда пропало твое лицо?
— Здесь оно, — пробормотала я сквозь майку. — Рукава ты снял, а ворот расстегнуть забыл.
— Слава богу; я уж думал, что от страсти оторвал тебе голову.
Я была раздета в рекордно короткий срок, но, как оказалось, впервые в жизни не стесняюсь и не стыжусь своего тела. Скромничать и жаться не было возможности: Гас относился к происходящему слишком легко, как будто так и надо.
— Ты случайно не студент-медик? — с подозрением спросила я.
— Нет.
Гас не очень утруждал себя любовными играми, если не считать прелюдией к сближению вопрос: «Тебе хорошо?» Он был абсолютно готов и стремился непосредственно к цели (или в цель? Любопытная игра слов). Его энтузиазм, конечно, меня восхитил: значит, я действительно ему нравлюсь.
— Только не кончай в три секунды, — предостерегла я, а когда через три секунды он все-таки кончил, мы в обнимку покатились по кровати, умирая от смеха.
Затем Гас заснул, буквально лежа на мне, но я не была разочарована или рассержена. Я не орала на него, не требовала, чтобы он немедленно привел себя в порядок и ублажал меня, пока я не испытаю с десяток оргазмов, хотя как женщина девяностых годов двадцатого века имела на то полное право. Напротив, отсутствие у него большого сексуального опыта как-то успокоило меня, ибо означало, что мне не придется соответствовать изо всех своих слабых сил. Для меня в сексе главное — человеческое тепло и нежность, а не множественные оргазмы. А нежности и тепла Гасу было не занимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Он похлопал себя по карманам пиджака и облегченно вздохнул.
— Нет, Люси, в данный момент не боюсь.
Он явно не принимал меня всерьез, и я рассердилась.
— Но, Гас, разве тебя не волнует, что они могут нагрянуть сюда, накрыть нашу тусовку и всех арестовать?
— Да зачем им это делать? — недоуменно хмыкнул Гас. — Им что, на улице некого арестовывать, если вдруг очень приспичит? Кажется, специально для этого существует закон о бродяжничестве.
— Но, Гас, — раздраженно повторила я, — что, если они услышат музыку? Что, если поймут, что мы тут вовсю пьем, а время уже к полуночи?
— Ничего плохого мы не делаем, — сказал Гас, но, помолчав, добавил: — Хотя в прошлом это никогда их не останавливало.
— Нет, делаем, — не отставала я. — Бар подпольный. В одиннадцать он должен был закрыться. Мы нарушаем закон.
— Люси, Люси, послушай! У этого паба есть специальное разрешение, он работает до двенадцати. Никто здесь ничего плохого не делает — кроме этого копуши-бармена, который пинту пива толком налить не может!
— То есть все это законно и никто не придет нас арестовывать? — уныло спросила я.
— Да, Люси, разумеется, — усмехнулся он. — Не думаешь же ты, что я приведу тебя туда, где с тобой может что-то случиться?
Потом Гас поехал со мной ко мне домой. Никаких вопросов по этому поводу у меня не возникло, это казалось абсолютно естественным. Выбравшись наконец из паба и попрощавшись со всеми знакомыми Гаса, мы просто решили вернулся в Лэдброк-гров на такси. И так и сделали.
Гас не звал меня к себе, и мне тоже не пришло в голову, что можно отправиться не ко мне, а к нему. Тогда я не находила в этом ничего странного. А стоило бы!
35
В четверг на доселе ничем не замутненном пейзаже моего счастья возникли два пятна.
Во-первых, нас ошарашили новостью, что Хетти подала официальное заявление об уходе. Я расстроилась — не только оттого, что в нашей комнате она одна действительно что-то делала, но и потому, что мне будет ее не хватать.
Перемены я ненавижу, а теперь оставалось мучиться неизвестностью, кого к нам пришлют вместо нее.
Во-вторых, я согласилась в четверг после работы навестить маму.
Наши отношения с Гасом вошли в ту фазу, когда, проснувшись, я первым делом думала о нем. Я была восхитительно счастлива почти все время (кроме промежутка с семи тридцати до десяти утра, но, в общем, и тогда тоже, особенно если рядом был Гас, хотя это началось позже). Если Гаса рядом не было, мне хотелось говорить о нем с кем угодно, со всеми; хотелось рассказывать, как божественно он выглядит, какая у него гладкая кожа, как маняще от него пахнет, какие у него зеленые глаза, какие шелковистые волосы, как интересно с ним общаться, какие у него великолепные зубы, какой у него классный зад — не больше почтовой марки. Или в подробностях пересказывать все нежности, что он мне говорил, и перечислять подарки.
Я вся вибрировала от счастья и избытка адреналина, и мне даже не приходило в голову, что, наверно, скучнее меня нет никого на свете.
Но я была пьяна своим счастьем, любила весь мир, и мне казалось, что все вокруг так же радуются за меня, как и я сама.
Разумеется, они не радовались и утешали себя, говоря друг другу: «Долго это не продлится» или: «Если я еще раз услышу, как он расстегнул на ней лифчик и снял его зубами, то закричу».
Не подумайте только, что Гас снимал с меня лифчик зубами. Хотя во вторник ночью то, чего я так ждала и боялась, действительно произошло, на уровень «Девяти с половиной недель» это не тянуло. Оно и к лучшему: поедание с завязанными глазами маринованных огурчиков и прочих деликатесов не соответствует моим представлениям о любовных играх. С моим комплексом неполноценности и неуверенностью, доходящей до ступора, я предпочитаю традиционный, незамысловатый секс в постели. С мужчинами, тяготеющими к многообразию поз, я так пугаюсь, что уже ничего не хочу.
Даже по дороге домой, когда о многообразии поз речь еще не заходила, я все равно была как клубок нервов — по счастью, очень пьяный клубок нервов, что значительно ослабило напряжение, когда мы с Гасом вошли в квартиру. Мы оба корчились и сгибались пополам от смеха и в спальню отправились сразу же.
Гас со спринтерской скоростью сорвал с себя всю одежду и прыгнул вместе со мной на кровать.
Я честно намеревалась не смотреть на его готовый к делу член; мне казалось, для этого я слишком скромна. Но, словно против воли, мой взгляд все время обращался в ту сторону. Я смотрела и смотрела. Я не могла оторваться, я была заворожена.
Притом для пятнадцатисантиметрового выроста, багрового и вздрагивающего, он выглядел необычайно привлекательно. Я не переставала удивляться, как столь изначально… ну… странный, мягко говоря, предмет может быть столь эротичен.
Настал мой черед разоблачаться.
— В чем дело? — Гас с притворным испугом подергал меня за рукав. — Ты еще одета? Давай-ка снимай это, быстро-быстро.
Мне стало смешно: как будто я маленькая девочка, а мама меня раздевает.
— Ноги прямо, — приказал он, встав в изножье кровати, взялся за мыски моих колготок и потянул на себя. Я услышала треск рвущихся ниток и расхохоталась еще громче.
— Руки вверх! — рявкнул он, стаскивая с меня майку. — Господи! Куда пропало твое лицо?
— Здесь оно, — пробормотала я сквозь майку. — Рукава ты снял, а ворот расстегнуть забыл.
— Слава богу; я уж думал, что от страсти оторвал тебе голову.
Я была раздета в рекордно короткий срок, но, как оказалось, впервые в жизни не стесняюсь и не стыжусь своего тела. Скромничать и жаться не было возможности: Гас относился к происходящему слишком легко, как будто так и надо.
— Ты случайно не студент-медик? — с подозрением спросила я.
— Нет.
Гас не очень утруждал себя любовными играми, если не считать прелюдией к сближению вопрос: «Тебе хорошо?» Он был абсолютно готов и стремился непосредственно к цели (или в цель? Любопытная игра слов). Его энтузиазм, конечно, меня восхитил: значит, я действительно ему нравлюсь.
— Только не кончай в три секунды, — предостерегла я, а когда через три секунды он все-таки кончил, мы в обнимку покатились по кровати, умирая от смеха.
Затем Гас заснул, буквально лежа на мне, но я не была разочарована или рассержена. Я не орала на него, не требовала, чтобы он немедленно привел себя в порядок и ублажал меня, пока я не испытаю с десяток оргазмов, хотя как женщина девяностых годов двадцатого века имела на то полное право. Напротив, отсутствие у него большого сексуального опыта как-то успокоило меня, ибо означало, что мне не придется соответствовать изо всех своих слабых сил. Для меня в сексе главное — человеческое тепло и нежность, а не множественные оргазмы. А нежности и тепла Гасу было не занимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135