— Пожалуй, да… — промямлил он.
— Вот, вспомнил! Кокаин! — радостно возопил папа. — Сходи в аптеку, купи себе дозу кокаина, и запрыгаешь по дому, как мячик!
— Нет, папа, не думаю, — усмехнулась я.
— Почему это? — возмутился он. — Что, кокаин тоже запрещен законом?
— В самую точку, папа!
— Безобразие какое! — загремел папа. — Эти законники вертят нами, как хотят, обрушивают нам на голову все подряд — налоги плати, это нельзя, то запрещено! Повредила бы тебе время от времени капля кокаина? Совсем сбрендили, крючкотворы проклятые!
— Почему бы тебе не остаться на ночь? — перебила его пламенную речь мама. — В твоей комнате постелено.
При одной мысли об этом я пришла в ужас. Остаться под ее кровом? И чувствовать себя, как в западне? Как будто я отсюда так и не сбежала?
— Нет, мама, спасибо, но Дэниэлу нужно домой, а мне с ним по пути, так что я тоже поеду, чтобы не одной…
— И Дэниэл мог бы остаться, — возбужденно предложила мама. — Переночевать в комнате у ребят…
— Огромное спасибо, миссис Салливан.
— Конни, — поправила она, наклонясь к нему через стол и кладя руку ему на рукав. — Называй меня Конни, а то как-то глупо получается: ты такой взрослый, а до сих пор говоришь мне «миссис Салливан».
Боже правый! Она вела себя так, словно… флиртовала с ним! Меня чуть не стошнило.
— Огромное спасибо, Конни, — повторил Дэниэл, — но я лучше поеду домой. У меня встреча очень рано с утра…
— Ну, если так… Я далека от того, чтобы совать палки в колеса технического прогресса. Но ты ведь скоро приедешь навестить нас?
— Разумеется, с удовольствием.
— Может, следующий раз оба и ночевать останетесь?
— А, так я тоже приглашена? — съязвила я.
— Люси, — поморщилась мама, — тебя я всегда жду без приглашения. Как ты с ней ладишь? — обратилась она к Дэниэлу. — Обидчивая, ничего ей не скажи.
— Да ничего, нормально, — промямлил он. Врожденная вежливость вынуждала его соглашаться с мамой, а врожденное чувство самосохранения подсказывало, что сердить меня опасно для жизни.
Тяжело, наверно, быть Дэниэлом, подумала я. Чувствовать, что надо пытаться угодить всем сразу. Проявлять дружелюбие и сочиться обаянием двадцать четыре часа в сутки — от этого же с ума можно сойти.
— Кто бы другой поверил, только не я, — колко проронила мама.
— Гм, а не вызвать ли нам такси? Можно позвонить? — спросил Дэниэл, спешно меняя тему.
— И на метро прекрасно добрались бы, — возразила я.
— Уже поздно. И мокро.
— И что?
— Плачу я.
— Уговорил.
— На нашей улице есть вызов такси, — сказала мама. — Если вам так горит ехать, я сейчас туда позвоню.
Сердце у меня ушло в пятки. Постоянно менявшийся персонал диспетчерской по вызову такси на нашей улице состоял из афганских беженцев, соискателей политического убежища из Индонезии и ссыльных алжирцев, из которых никто не говорил ни слова по-английски, и, судя по их ориентации на местности, только что прибывших в Европу. Я искренне сочувствую их тяжелым жизненным обстоятельствам, но мне хотелось бы добраться домой не самым кружным путем и желательно без случайных заездов в Осло или Стокгольм.
Мама повесила трубку.
— Через пятнадцать минут будет машина.
Мы опять сели за стол и стали ждать. Обстановка была натянутая, все пытались делать вид, что эти пятнадцать минут ничем не отличаются от прошедшего вечера, что мы счастливы побыть здесь еще и не вслушиваемся в каждый шорох за входной дверью, дабы не пропустить скрип тормозов. Никто не разговаривал. Я, например, просто не могла придумать, какую бы чепуху сказать, чтобы ослабить напряжение.
Мама вздыхала, время от времени роняя что-нибудь вроде «ну, вот и хорошо». Из всех, кого я знаю, она одна умеет говорить «ну, вот и хорошо» или «еще чаю?» с неподдельной скорбью.
После десятичасового (по моим ощущениям) ожидания мне послышалось, что к дому подъехала машина, и я выбежала на улицу посмотреть, так ли это.
Автомобили у них всегда жуткие: проржавевшие развалины, по большей части «Лады» и «Шкоды».
На этот раз у крыльца уже стоял древний «Форд Эскорт», весь в грязи, и даже в сумерках я разглядела, что весь кузов покрыт пятнами ржавчины.
— А вот и наше такси, — сказала я, сгребла в охапку пальто, схватила под руку Дэниэла и прыгнула в машину.
— Добрый вечер, меня зовут Люси, — поздоровалась я с шофером. Поскольку нам предстояло провести много времени вместе, я решила, что лучше отбросить церемонии и звать друг друга по имени.
— Гассан, — улыбнулся он.
— Давайте сначала поедем на Лэдброк-гров, — попросила я.
— Английский не очень хорошо, — извиняющимся тоном ответил Гассан.
— О господи!
— Parlez-vous francais? — спросил он.
— Un pen, — сказала я. — А ты parlez francais хоть как-нибудь? — обратилась я к Дэниэлу, когда он забрался в салон.
— Un pen, — ответил он.
— Дэниэл, это Гассан. Гассан, это Дэниэл.
Они обменялись рукопожатием, и Дэниэл принялся терпеливо выяснять положение дел.
— Savez-vous Уэствей?
— Э-э-э…
— Ладно, savez-vous центр Лондона?
Недоуменный взгляд.
— Вы о Лондоне когда-нибудь слышали? — терпеливо спросил Дэниэл.
— Ах, да, Лондон. — На лице Гассана появилось осмысленное выражение.
— Bien! — удовлетворенно кивнул Дэниэл.
— Лондон — столица Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Его население… — уверенно начал Гассан.
— Вы можете нас туда отвезти? — перебил его Дэниэл, уже начиная беспокоиться. — Я буду показывать дорогу. И хорошо заплачу.
Так мы и ехали. Время от времени Дэниэл покрикивал: «A droit» или «A gauche».
— Слава богу, выбрались, — вздохнула я, когда такси только отъехало от дома. Мама еще стояла на темной улице и махала нам вслед.
— По-моему, очень приятный вечер, — высказался Дэниэл.
— Не смеши меня, — пренебрежительно хмыкнула я. — С этой… мерзкой старухой?
— Догадываюсь, что ты имеешь в виду свою маму. Мне она мерзкой не кажется.
— Дэниэл! Но она же не упускает ни одного случая унизить меня!
— А ты не упускаешь случая позлить ее.
— Что? Да как ты смеешь? Я хорошая, послушная дочь, я прощаю ей оскорбление за оскорблением!
— Люси, — рассмеялся Дэниэл, — все не так. Ты ее взвинчиваешь и нарочно говоришь ей то, что ее расстроит.
— Уж и не знаю, что ты имеешь в виду. Так или иначе, это вообще не твое дело. И потом, разве она не зануда? — без всякой паузы продолжала я. — Сколько можно талдычить про свою несчастную химчистку? Кому это интересно?
— Не знаю, по-моему, она очень одинока. Ей и слова-то не с кем сказать…
— Если и одинока, то сама виновата.
— …торчит в пустом доме нос к носу с твоим отцом — и больше никого. Она куда-нибудь ходит? Кроме работы, разумеется.
— Понятия не имею. Нет, наверно. А вообще, мне все равно.
— А знаешь, она ведь очень интересный человек. И еще нестарая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135