– Ты спишь, Иоганн?
Вайс снова не ответил. Сейчас он услышал самое главное. Ответ Генриха обнадежил, воодушевил его. Ему хотелось встать со своей кушетки, подойти к Генриху, заговорить с ним наконец откровенно, рассказать правду об убийстве его отца. Но Иоганн сдержался. Он хотел, чтобы соучастие Вилли Шварцкопфа в этом преступлении не явилось бы главным для Генриха при окончательном решении своей судьбы.
Притворившись спящим, Вайс слышал, как Генрих погасил сигарету о пепельницу и налил в стакан воды, чтобы запить снотворное, как долго он еще ворочался, прежде чем забылся тяжелым, беспамятным сном...
57
Зубов вернулся в Варшаву только через несколько дней. Он был возбужден, радостен. Детей спасли и благополучно роздали в польские семьи. Но мало этого – в операции приняло участие столько добровольцев, что следовало подумать о формировании партизанского отряда из местного населения.
Зубов также сообщил Вайсук, что освобождение приговоренных к казни немецких военнослужащих не прошло бесследно. Гестапо и военная полиция арестовали много немецких солдат: те с изумлением рассказывали о дерзком налете, хотя им было строжайше приказано ни слова не говорить об этом.
Что же касается дела, порученного Чижевскому, то тут все не так просто, как думалось вначале.
Оказывается, с поляками, которым пан Душкевич указал на Генриха Шварцкопфа, связан английский разведчик. Собственно, по его инициативе эта группа и сформировалась исключительно из патриотически настроенной польской интеллигенции. Ими движет ненависть к оккупантам, но никаким опытом конспирации и тем более умением бороться с оружием в руках они не обладают. Этот английский разведчик выдал себя за руководителя группы и, получив от Чижевского материалы, свидетельствующие, что пан Душкевич – провокатор и замышленное им убийство Генриха Шварцкопфа носит провокационный характер, скрыл их от поляков. И Чижевский пока ничего не может поделать, так как группа переменила места явок и связь с ней утрачена.
Обдумав все это, Вайс и Зубов пришли к выводу, что английскому агенту, очевидно, было специально поручено создать группу Сопротивления из людей, которые менее всего приспособлены к вооруженной борьбе. Их гибель была бы злоумышленной. Прежде всего она послужила бы полякам предостережением, показала бессмысленность вооруженной борьбы с оккупантами. Кроме того, у гестапо появился бы повод провести массовые аресты среди польской интеллигенции, загнать в концлагеря семьи тысяч честных людей, отказавшихся служить палачам. Но и это еще не все. Покушение будет произведено на племянника одного из ближайших сподвижников самого Гиммлера, и тот, возможно, прикажет предпринять гигантские карательные меры против поляков. А это, конечно, на руку Дитриху. Он давно мечтает продемонстрировать дееспособность контрразведывательного отряда абвера в широкомасштабной операции, о результатах которой можно будет послать свой личный доклад рейхсфюреру.
Вайс не исключал возможности, что английский агент действовал с ведома Дитриха, под контролем разведки абвера. И во всяком случае, можно было не сомневаться, что кандидатура Генриха была указана Дитрихом через Душкевича.
Посоветовавшись с Зубовым, взвесив все, Вайс сказал, что именно Чижевскому надо поручить заботу о безопасности Генриха. Чижевскому следует во что бы то ни стало разыскать поляков, входивших в эту немногочисленную группу, он знает их в лицо, и ему будет легче, чем любому другому, предотвратить покушение.
Так и решили. Покончив с этим делом, Вайс спросил, что представляют собой освобожденные немцы.
Зубов объяснил, что он был в группе прикрытия и еще не успел поговорить ни с одлним из них, но теперь обязательно найдет время побеседовать.
– Как?
– Очень просто, как со всякими другими.
Вайс взглянул в серо-синие, весело блестящие глаза Зубова и не мог сдержать улыбки. Уступая их беспечному сиянию, он, вместо того чтобы строго отчитать Зубова за пренебрежение правилами конспирации, осведомился:
– Что же, сядешь рядом и побеседуешь?
Понимая, что Иоганн не удовлетворен его словами, – мало сказать не удовлетворен, – Зубов увильнул от прямого ответа.
– Операция была – сплошной блеск ума, – хвастливо объявил он. – Никого из гестаповцев пальцем не тронули. Посадили вместо заключенных в фургон, заперли – только и всего. Пташек сел за шофера, погнал по другой дороге – прямо к железнодорожному переезду. Дождался поезда. Ну, и нарушил правила движения транспорта. А сам на велосипеде только к утру вернулся. Доложил: ко всему еще и эшелон приплюсовал.
Вайс спокойно выслушал эти слова, звучащие как упрек за то, что он цепляется к мелочам.
– Так, – сказал он непреклонно. – Выходит, операцию ты продумал, выполнил и теперь как бы в умственном отпуску?
– Отдыхаю, – согласился Зубов.
– Чтобы на пустяке провалиться?
Зубов вздохнул, сказал, жалобно моргая:
– Ты сказал: «Поговори», – ну, я и ответил: «Поговорю». А у тебя лицо такое, будто я в чемто виноват!
– Да в том виноват, что себя не бережешь! – И, не давая Зубову оправдаться, Иоганн приказал: – Ты этих немцев в тодтовский строительный отряд пристроил. Так вот, есть у тебя там Клаус, надежный антифашист. Пусть он с ними и побеседует.
– Правильно! – обрадованно согласился Зубов. – Он их до костей прощупает.
– А кто мне расскажет об этой беседе?
– Ну, я же! Клаус мне расскажет, а я – тебе.
– Нет, – возразил Вайс. – Надо, чтоб информация была точной.
– А я сам не смогу запомнить, что мне Клаус скажет? – изумился Зубов.
– Надо, чтобы во время самой беседы, помимо Клауса, кто-нибудь еще мог составить мнение об этих немцах.
– Значит, чтобы двое с ними разговаривали?
– Да нет, разговаривает пусть один Клаус. Но надо, чтобы кто-нибудь другой, не принимающий участие в беседе, мог бы объективно судить о них со стороны. Говорить и одновременно наблюдать – трудно.
– Ну хорошо, я помогу – послушаю, как они будут разговаривать.
– Тебе нельзя.
– Почему?
– Любой из них может тебя выдать.
– То есть как это – выдать, когда я их спас?! – возмутился Зубов.
– Тебе бы, Алеша, не во вражеском тылу работать, а на фронте батальоном командовать.
– А здесь я плохо воюю? – обиделся Зубов.
– Ну, вот что. – Вайс встал. – Поручаю тебе присутствовать при беседе, но никто из них не должен тебя видеть.
– Здрас-сте! Да что я, человек-невидимка?
– Хорошо, – досадливо поморщился Вайс. – Допустим, ты прикажешь, чтобы Клаус побеседовал с ними возле дощатой кладовой, где у вас хранится инструмент. А в этой кладовой окажется кто-нибудь и услышит весь этот разговор. Что тогда?
– Возле кладовой нельзя. Я бы такой глупости не допустил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Вайс снова не ответил. Сейчас он услышал самое главное. Ответ Генриха обнадежил, воодушевил его. Ему хотелось встать со своей кушетки, подойти к Генриху, заговорить с ним наконец откровенно, рассказать правду об убийстве его отца. Но Иоганн сдержался. Он хотел, чтобы соучастие Вилли Шварцкопфа в этом преступлении не явилось бы главным для Генриха при окончательном решении своей судьбы.
Притворившись спящим, Вайс слышал, как Генрих погасил сигарету о пепельницу и налил в стакан воды, чтобы запить снотворное, как долго он еще ворочался, прежде чем забылся тяжелым, беспамятным сном...
57
Зубов вернулся в Варшаву только через несколько дней. Он был возбужден, радостен. Детей спасли и благополучно роздали в польские семьи. Но мало этого – в операции приняло участие столько добровольцев, что следовало подумать о формировании партизанского отряда из местного населения.
Зубов также сообщил Вайсук, что освобождение приговоренных к казни немецких военнослужащих не прошло бесследно. Гестапо и военная полиция арестовали много немецких солдат: те с изумлением рассказывали о дерзком налете, хотя им было строжайше приказано ни слова не говорить об этом.
Что же касается дела, порученного Чижевскому, то тут все не так просто, как думалось вначале.
Оказывается, с поляками, которым пан Душкевич указал на Генриха Шварцкопфа, связан английский разведчик. Собственно, по его инициативе эта группа и сформировалась исключительно из патриотически настроенной польской интеллигенции. Ими движет ненависть к оккупантам, но никаким опытом конспирации и тем более умением бороться с оружием в руках они не обладают. Этот английский разведчик выдал себя за руководителя группы и, получив от Чижевского материалы, свидетельствующие, что пан Душкевич – провокатор и замышленное им убийство Генриха Шварцкопфа носит провокационный характер, скрыл их от поляков. И Чижевский пока ничего не может поделать, так как группа переменила места явок и связь с ней утрачена.
Обдумав все это, Вайс и Зубов пришли к выводу, что английскому агенту, очевидно, было специально поручено создать группу Сопротивления из людей, которые менее всего приспособлены к вооруженной борьбе. Их гибель была бы злоумышленной. Прежде всего она послужила бы полякам предостережением, показала бессмысленность вооруженной борьбы с оккупантами. Кроме того, у гестапо появился бы повод провести массовые аресты среди польской интеллигенции, загнать в концлагеря семьи тысяч честных людей, отказавшихся служить палачам. Но и это еще не все. Покушение будет произведено на племянника одного из ближайших сподвижников самого Гиммлера, и тот, возможно, прикажет предпринять гигантские карательные меры против поляков. А это, конечно, на руку Дитриху. Он давно мечтает продемонстрировать дееспособность контрразведывательного отряда абвера в широкомасштабной операции, о результатах которой можно будет послать свой личный доклад рейхсфюреру.
Вайс не исключал возможности, что английский агент действовал с ведома Дитриха, под контролем разведки абвера. И во всяком случае, можно было не сомневаться, что кандидатура Генриха была указана Дитрихом через Душкевича.
Посоветовавшись с Зубовым, взвесив все, Вайс сказал, что именно Чижевскому надо поручить заботу о безопасности Генриха. Чижевскому следует во что бы то ни стало разыскать поляков, входивших в эту немногочисленную группу, он знает их в лицо, и ему будет легче, чем любому другому, предотвратить покушение.
Так и решили. Покончив с этим делом, Вайс спросил, что представляют собой освобожденные немцы.
Зубов объяснил, что он был в группе прикрытия и еще не успел поговорить ни с одлним из них, но теперь обязательно найдет время побеседовать.
– Как?
– Очень просто, как со всякими другими.
Вайс взглянул в серо-синие, весело блестящие глаза Зубова и не мог сдержать улыбки. Уступая их беспечному сиянию, он, вместо того чтобы строго отчитать Зубова за пренебрежение правилами конспирации, осведомился:
– Что же, сядешь рядом и побеседуешь?
Понимая, что Иоганн не удовлетворен его словами, – мало сказать не удовлетворен, – Зубов увильнул от прямого ответа.
– Операция была – сплошной блеск ума, – хвастливо объявил он. – Никого из гестаповцев пальцем не тронули. Посадили вместо заключенных в фургон, заперли – только и всего. Пташек сел за шофера, погнал по другой дороге – прямо к железнодорожному переезду. Дождался поезда. Ну, и нарушил правила движения транспорта. А сам на велосипеде только к утру вернулся. Доложил: ко всему еще и эшелон приплюсовал.
Вайс спокойно выслушал эти слова, звучащие как упрек за то, что он цепляется к мелочам.
– Так, – сказал он непреклонно. – Выходит, операцию ты продумал, выполнил и теперь как бы в умственном отпуску?
– Отдыхаю, – согласился Зубов.
– Чтобы на пустяке провалиться?
Зубов вздохнул, сказал, жалобно моргая:
– Ты сказал: «Поговори», – ну, я и ответил: «Поговорю». А у тебя лицо такое, будто я в чемто виноват!
– Да в том виноват, что себя не бережешь! – И, не давая Зубову оправдаться, Иоганн приказал: – Ты этих немцев в тодтовский строительный отряд пристроил. Так вот, есть у тебя там Клаус, надежный антифашист. Пусть он с ними и побеседует.
– Правильно! – обрадованно согласился Зубов. – Он их до костей прощупает.
– А кто мне расскажет об этой беседе?
– Ну, я же! Клаус мне расскажет, а я – тебе.
– Нет, – возразил Вайс. – Надо, чтоб информация была точной.
– А я сам не смогу запомнить, что мне Клаус скажет? – изумился Зубов.
– Надо, чтобы во время самой беседы, помимо Клауса, кто-нибудь еще мог составить мнение об этих немцах.
– Значит, чтобы двое с ними разговаривали?
– Да нет, разговаривает пусть один Клаус. Но надо, чтобы кто-нибудь другой, не принимающий участие в беседе, мог бы объективно судить о них со стороны. Говорить и одновременно наблюдать – трудно.
– Ну хорошо, я помогу – послушаю, как они будут разговаривать.
– Тебе нельзя.
– Почему?
– Любой из них может тебя выдать.
– То есть как это – выдать, когда я их спас?! – возмутился Зубов.
– Тебе бы, Алеша, не во вражеском тылу работать, а на фронте батальоном командовать.
– А здесь я плохо воюю? – обиделся Зубов.
– Ну, вот что. – Вайс встал. – Поручаю тебе присутствовать при беседе, но никто из них не должен тебя видеть.
– Здрас-сте! Да что я, человек-невидимка?
– Хорошо, – досадливо поморщился Вайс. – Допустим, ты прикажешь, чтобы Клаус побеседовал с ними возле дощатой кладовой, где у вас хранится инструмент. А в этой кладовой окажется кто-нибудь и услышит весь этот разговор. Что тогда?
– Возле кладовой нельзя. Я бы такой глупости не допустил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147