В троллейбусе всего несколько пассажиров и уронившая от усталости голову на грудь кондукторша. Она автоматически, не глядя, отсчитывает сдачу, и Андрюс с Кристиной устраиваются на заднем сиденье.
— А куда мы едем? — спрашивает Кристина.— Ты посмотрел, какой номер?
— Нет. Куда повезет, туда и покатим.
— Господи, я же заплаканная! — Она прикасается ладонями к щекам.— Заслони меня.
Андрюс нерешительно обнимает ее, и она зарывается лицом в его плечо.
Едут долго. В оконном стекле Андрюс видит отражение ее красивых волос и ни о чем другом не может думать, сидит напряженно, боясь ворохнуться, нарушить ее ровное дыхание.
Сойдя на последней остановке, они молча спускаются к реке и по узкой каменистой дорожке направляются к пустому пляжу, песок которого поблескивает, отражая блеклое серебристое свечение облаков.
— Я все вспоминаю о нашей последней встрече там, у телеграфа.— Теперь голос Кристины спокоен и доносится словно издалека.— Не думаешь ли, что я спасла тебе жизнь?
— Должник по гроб жизни.
— Запомню.— Кристина останавливается, осторожно дергает его за рукав: — Слышишь, как спокойна вода?
Андрюс замирает. Песок больше не скрипит, у самых ног плещется мелкая рыбешка. Купа деревьев кажется монолитной, как скала, но тут из темноты выныривают лучи автомобильных фар и с едва слышным по- фыркиваньем приближаются к ним по лесной дороге.
— Давай спрячемся,— шепчет она.— Не хочу, чтобы нам помешали.
Они опускаются на песок и, обнявшись, молча вслушиваются в нарастающий гул мотора. Свет фар скользит по берегу у самой воды, ответно вспыхивает
мокрая галька и тут же гаснет, во тьму удаляются два маленьких красных огонька.
— Кому это приспичило так поздно здесь кататься? — Кристина опирается о его плечо.
— Может, милицейский патруль?
Он тайком наблюдает за Кристиной. Тепло ее тела омывает его, словно волной захлестывает, куда-то исчезает все, что было до этой ночи. Но Андрюсу тревожно, ощущение того, что он уже не один, как-то пугает его: неужели лишь потому, что прижалась к нему сейчас хрупкая девушка, карточным домиком рассыплется твердое представление о суровости и холодности мира? Что она ищет в нем? Свою судьбу? А если наоборот, если бежит от судьбы за обманчивыми, приснившимися ей светлячками?..
Глаза теплые и преданные. Никогда не сможет он сказать ей, что не верит женщинам, что, по его мнению, на них нельзя положиться, особенно в беде. Ведь в ушах все еще стоит дурашливое отцовское: «Подайте хлебушка, Христа ради...» Нет! С ними надо играть в ими же самими навязанные тебе жестокие игры, где побеждает тот, кто сильнее, здоровее, привлекательнее, играть, а потом гордо удалиться с презрительной усмешкой на устах. Теперь можно было бы отомстить и этому надутому болвану Алекса су, если бы... если бы не была она Кристиной!
Ее голова постепенно сползает ему на грудь; закрыв глаза, она пригибает к себе голову Андрюса и жадным ртом ловит его губы. Прижавшись, с едва слышным стоном крепко целует — ее зубы ударяются о его зубы. Андрюс грубо отрывает ее руки, отстраняется. Распрямляется и Кристина.
— Зачем ты кидаешься в огонь? — тяжело дыша, шепчет он.— Как же ты будешь теперь смотреть ему в глаза?
— Ничего я ему не обещала.— Кристина гордо откидывает со лба волосы.
— Все равно...— Андрюс со злобой вырывает попавшийся под руку клок травы и отбрасывает в сторону.
— Ты думаешь, все легко и просто?! — Она вскакивает и одергивает свитер.— Знаешь ли ты хоть немножко, какая она — эта жизнь? Без боли, сомнений, слез? Может, ты в теплице вырос? Представляешь ли,
что ради этого можно сделать? И что бывает, если человек испугается?.. Что после этого бывает?
— Наверно, ничего не бывает,— пожимает плечами Андрюс. Он тоже встает, стряхивает с брюк песок.
— Кошмар бывает. И ложь.
Расширенные зрачки Кристины кажутся Андрюсу при свете луны бескрайними, как вселенная, в глубине которой он легко и радостно бесследно растворился бы.
— Но ведь ты не знаешь, каков я на самом деле...
— Не знаю. Я верю.
В конце концов Андрюс отрывает глаза от ее бескрайних зрачков; на том берегу уютно мерцают далекие окна, а тут становится все холоднее, и это сковывает смысл любых слов. И вдруг он чувствует в ладони теплую руку Кристины.
— Придешь ко мне еще когда-нибудь?
И Андрюс идет.
Шагает по опавшим лепесткам весны, пробивается сквозь головокружительное буйство лета, трясется в стареньком железнодорожном составчике через пожар осени, однако всякий раз останавливается за несколько шагов до цели. В непроницаемой чащобе поет птица, ее одинокую песню Андрюс слышит утром и вечером и вдруг пугается, почувствовав, что эта песня стихает. Откладывать нельзя, и он спешит теперь уже под ноябрьским дождем, закусив во рту, словно какое-то заклинание: «Это я».
Дверь ее комнаты в общежитии распахивает девица с пылающими щеками. Вместе с сигаретным дымком в лицо плещет истерический смех.
— Где Кристина?
— Заходите,— кокетливо приглашает девица.
Андрюс вдруг ощущает, каким тяжелым становится
его плащ, будто кто камней в карманы насовал, но энергично входит в комнату. За столом — двое незнакомых парней, девица с каким-то желтым лицом и еще несколько девушек из Кристининой комнаты.
Один из парней, в жилетке, тяжело выбирается из- за стола, покачиваясь и широко улыбаясь.
— Вольно! А мы уж думали — комиссия...
— Где Кристина? — спрашивает Андрюс, не вынимая рук из карманов плаща.
— Там,— равнодушно кивает головой в сторону
скрытого занавеской угла тот, что пониже, в потертом, усыпанном пеплом костюме.
Андрюс отдергивает ситцевый полог, отделяющий умывальник от комнаты, и видит Кристину, сгорбившуюся над раковиной. Она поворачивает к нему побледневшее лицо.
— Мне немножко не по себе, сейчас пройдет.— Ее слова отскакивают, кажется, от совсем чужих губ.
— Пьяная? — Андрюса даже шатнуло.
— Я немножко... вина выпила...— Кристина с трудом, по слогам, цедит слова.— Сейчас пройдет...
А комната снова взрывается смехом, сливающимся в сплошной визг.
— Только не уходи! — Кристина пытается удержать его за руку.
Андрюс отворачивается. Парень в жилетке протягивает ему стакан, наполненный какой-то коричневой жидкостью.
— Отвяжись! — хрипит сквозь зубы Андрюс, боясь, что не выдержит, сорвется на крик.
Застолье смолкает, комнату заливает его холодная ненависть. Одна из девиц пытается навести какой-то порядок на загаженном столе.
Первым поднимается усыпанный пеплом парень.
— Послушай, ты,— начинает он заплетающимся языком, но его прерывает высокий в жилетке:
— Заткнись! — Он берет с кровати пиджак, надевает.
— Мы же свое принесли, нельзя, что ли, выпить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26