Затаил дыхание, ожидая приговора, ведь его можно выразить банальнейшими словами: а не все ли ты уже растерял?
Приговора не последовало.
За окном совсем стемнело, однако Кристина не зажигала света. Они безмолвно сидели рядышком, потом так же, не говоря ни слова, встали, Андрюс отвернулся к окну, чтобы Кристина, не стесняясь, могла приготовить постель. Подумал: а ведь, наверное, они оба все время тайком тосковали по этому вечеру, который должен был когда-нибудь наступить, по вечеру, когда не хочется говорить никаких слов, чтобы не нарушать проникающих в полуоткрытое окно шорохов весеннего сада, когда запах чистого белья, наполнивший комнату тоской по постоянству, заставляет понять, что ты
действительно живешь, а не строчишь черновик. И еще подумалось о том, что он не решился бы сграбастать Кристину и увезти ее в Вильнюс, утверждая, что задыхается без нее, может погибнуть, это было бы насилием, которому ей пришлось бы подчиниться, но вскоре оба почувствовали бы себя несчастными. Теперь он выныривает из своего грешного, смятенного мира; Кристина — из своего наивно-добродетельного; робко приближаются они друг к другу, и это их общая, не новая, но и не стареющая тайна.
— Можешь ложиться, Андрюс...
Да, именно такой вечер он мысленно представлял себе и видел себя в нем — смелого и решительного, мужественного и нежного; роденовские позы, именуемые вечной весной... И все-таки сейчас он не знал, как вести себя дальше.
— Только туфли скину...— пробормотал он, не оглядываясь,— и прилягу с краю.
— Почему? Разденься и ложись по-человечески.
Обернувшись, увидел, что Кристина стоит около
приготовленной постели, прямая как свечка, с комически торчащим учительским бантом на шее.
— А ты? — нерешительно спросил Андрюс.
— Я пошла к своей старушке. Кровать у нее широкая.
— Тогда мне лучше дождаться утра на вокзальной лавке. Прости, что побеспокоил.
— К чему эти детские амбиции, Андрюс? Боюсь я. Ты же мастак по части столичных удовольствий, а я... я стала бы еще одной среди разных-прочих. Есть тут и еще одна важная причина...
Андрюс присел на подоконник, закурил.
— Ну что же, Кристина, бей смелее, чего ждешь...
Кристина опустилась на краешек дивана, обняла
колени.
— Встречаюсь я с одним человеком... Разумеется, не с таким сложным, как ты... Может, уеду скоро. Не знаю... Пока что «да» еще не сказала...
Андрюс увидел, как безвозвратно удаляется и тает пьянящая надежда на освобождение от рисовки, страха, укоров совести, как кто-то разбирает декорацию и крадет у него эту весеннюю ночь, Кристину, ее серо- зеленые глаза, уносит даже все радостные дни из прошлого...
— Любишь его?— спросил он прямо.
— Он простой и честный человек... Тоже учитель.
— А я что — бесноватый какой-нибудь? — Андрюс выплюнул окурок за окно, соскочил с подоконника, шагнул к столу и одну за другой опрокинул в рот обе рюмки.— Пошли вы все к черту со своими благородными и простыми!.. И я туда же последую, подпрыгивая от радости, что моя Кристина нашла свое. Я не ДОСТОИН!
— ЭТО Я недостойной... показалась тебе когда-то...
— А теперь мстишь за то, что я хотел взять реванш за свое счастливое детство?
— У кого из нас было счастливое детство? Только не все стремятся брать реванш. Хотя кое-кто с лихвой...
— Неужели сравниваешь меня...— Андрюс вовремя спохватился и не ляпнул — с Алексасом.
Кристина поняла и отрицательно замотала головой:
— Если и сравниваю, то лишь с таким, каким ты был... Спокойной ночи, Андрюс. Не кури в постели.
Она вышла. Яростно сорвав с себя одежду, Андрюс ничком упал на диван, ему почудилось, что подушка пахнет нежной ночной травой, а может, это запах Кристининых волос? Подпер кулаками подбородок и понял, что заснуть не сможет.
Все кончено, ничтожный ты человечишка, потому что сказано: легкомыслие и эгоизм порождают пагубные страсти. А они — мрачную пустоту. И вот ты один. Логичный финал. А думал, что у тебя есть человек, которого можно в любой момент прийти и взять, как вещь.
Я не могу ее потерять, простонал в подушку Андрюс, пусть мне пятки жгут, а потом голову рубят, не могу! Не могу биться в одиночку, мне необходима опора, хотя бы маленький огонек, и только ты одна нужна мне, прямая, честная, все понимающая и не спешащая судить. И не будет никогда и нигде другой такой, а если и будет, то лишь бледная ее тень, и сам я тоже превращусь в тень!
Он перевернулся на спину и, охваченный отчаянием, закричал:
— Я люблю тебя, Кристина!
Пусть от его крика рухнет крыша, пусть взвоют все
окрестные собаки, пусть осеняют себя крестным знамением все внезапно разбуженные здешние старухи, завтра он уедет отсюда, чтобы больше никогда не вернуться, и у него есть право сказать на прощанье:
Он снова набрал воздуха и еще раз закричал изо всех сил:
— Я люблю тебя, Кристина!
Пускай думают, что в доме появился безумец...
Резко распахнулись двери, и в их проеме появилась Кристина, от шеи до пят укутанная в белую ночную рубаху. Минутку постояла, прислушиваясь к странному смеху Андрюса, потом затворила дверь, подошла поближе и опустилась на корточки возле дивана.
— Успокойся, ненормальный... это я... с тобой...— зашептала она, гладя лоб Андрюса.
— Не оставляй меня одного,— часто задышал он, судорожно сжимая ее руку.
Кристина осторожно пристроилась на краю тахты, повернувшись к Андрюсу спиной, и чуть не плача попросила:
— Только не трогай меня, Андрюс... Я еще никогда... ни с кем...
— Не думай об этом... Ты хорошо помнишь, каким я был?— шепотом спросил Андрюс, целуя ее волосы.
— Ага... Все-все... Каждое слово, каждый взгляд...
Андрюс прижался губами к ее плечу и замер, думая о
вечной мудрости бытия. Ты так упорно стараешься упростить ее, сведя до затасканных истин, ибо привычное понимание счастья противоречит твоей жажде свободы; и когда понимаешь, что проиграл, вступает в силу инстинкт самоуничтожения, ибо тебе стыдно признать, что мудро и вечно лишь одно — мадонна с младенцем на руках.
— Теперь ты уснешь, Андрюс?
— Теперь усну, обещаю.
Она свернулась клубочком, сунула ладонь Андрюса себе под щеку и пробормотала, словно сразу же погружаясь в сон:
— Только лежи спокойно... Вот так, как две ложечки в коробочке.
Возвратясь из Гуслявы, Андрюс пошел прямо в редакцию и добрых полдня, не отвечая на телефонные звонки, усердно правил материалы, подготовленные внештатниками. Отдав наконец все на машинку, встретил в коридоре редактора, сдержанно поздоровался с ним, но тот отвел его в сторону и спросил напрямик:
— Слушай, что ты думаешь о Дайнюсе? — Произнес он это скороговоркой, как бы между прочим.
— Он — настоящий журналист,— неприязненно отчеканил Андрюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Приговора не последовало.
За окном совсем стемнело, однако Кристина не зажигала света. Они безмолвно сидели рядышком, потом так же, не говоря ни слова, встали, Андрюс отвернулся к окну, чтобы Кристина, не стесняясь, могла приготовить постель. Подумал: а ведь, наверное, они оба все время тайком тосковали по этому вечеру, который должен был когда-нибудь наступить, по вечеру, когда не хочется говорить никаких слов, чтобы не нарушать проникающих в полуоткрытое окно шорохов весеннего сада, когда запах чистого белья, наполнивший комнату тоской по постоянству, заставляет понять, что ты
действительно живешь, а не строчишь черновик. И еще подумалось о том, что он не решился бы сграбастать Кристину и увезти ее в Вильнюс, утверждая, что задыхается без нее, может погибнуть, это было бы насилием, которому ей пришлось бы подчиниться, но вскоре оба почувствовали бы себя несчастными. Теперь он выныривает из своего грешного, смятенного мира; Кристина — из своего наивно-добродетельного; робко приближаются они друг к другу, и это их общая, не новая, но и не стареющая тайна.
— Можешь ложиться, Андрюс...
Да, именно такой вечер он мысленно представлял себе и видел себя в нем — смелого и решительного, мужественного и нежного; роденовские позы, именуемые вечной весной... И все-таки сейчас он не знал, как вести себя дальше.
— Только туфли скину...— пробормотал он, не оглядываясь,— и прилягу с краю.
— Почему? Разденься и ложись по-человечески.
Обернувшись, увидел, что Кристина стоит около
приготовленной постели, прямая как свечка, с комически торчащим учительским бантом на шее.
— А ты? — нерешительно спросил Андрюс.
— Я пошла к своей старушке. Кровать у нее широкая.
— Тогда мне лучше дождаться утра на вокзальной лавке. Прости, что побеспокоил.
— К чему эти детские амбиции, Андрюс? Боюсь я. Ты же мастак по части столичных удовольствий, а я... я стала бы еще одной среди разных-прочих. Есть тут и еще одна важная причина...
Андрюс присел на подоконник, закурил.
— Ну что же, Кристина, бей смелее, чего ждешь...
Кристина опустилась на краешек дивана, обняла
колени.
— Встречаюсь я с одним человеком... Разумеется, не с таким сложным, как ты... Может, уеду скоро. Не знаю... Пока что «да» еще не сказала...
Андрюс увидел, как безвозвратно удаляется и тает пьянящая надежда на освобождение от рисовки, страха, укоров совести, как кто-то разбирает декорацию и крадет у него эту весеннюю ночь, Кристину, ее серо- зеленые глаза, уносит даже все радостные дни из прошлого...
— Любишь его?— спросил он прямо.
— Он простой и честный человек... Тоже учитель.
— А я что — бесноватый какой-нибудь? — Андрюс выплюнул окурок за окно, соскочил с подоконника, шагнул к столу и одну за другой опрокинул в рот обе рюмки.— Пошли вы все к черту со своими благородными и простыми!.. И я туда же последую, подпрыгивая от радости, что моя Кристина нашла свое. Я не ДОСТОИН!
— ЭТО Я недостойной... показалась тебе когда-то...
— А теперь мстишь за то, что я хотел взять реванш за свое счастливое детство?
— У кого из нас было счастливое детство? Только не все стремятся брать реванш. Хотя кое-кто с лихвой...
— Неужели сравниваешь меня...— Андрюс вовремя спохватился и не ляпнул — с Алексасом.
Кристина поняла и отрицательно замотала головой:
— Если и сравниваю, то лишь с таким, каким ты был... Спокойной ночи, Андрюс. Не кури в постели.
Она вышла. Яростно сорвав с себя одежду, Андрюс ничком упал на диван, ему почудилось, что подушка пахнет нежной ночной травой, а может, это запах Кристининых волос? Подпер кулаками подбородок и понял, что заснуть не сможет.
Все кончено, ничтожный ты человечишка, потому что сказано: легкомыслие и эгоизм порождают пагубные страсти. А они — мрачную пустоту. И вот ты один. Логичный финал. А думал, что у тебя есть человек, которого можно в любой момент прийти и взять, как вещь.
Я не могу ее потерять, простонал в подушку Андрюс, пусть мне пятки жгут, а потом голову рубят, не могу! Не могу биться в одиночку, мне необходима опора, хотя бы маленький огонек, и только ты одна нужна мне, прямая, честная, все понимающая и не спешащая судить. И не будет никогда и нигде другой такой, а если и будет, то лишь бледная ее тень, и сам я тоже превращусь в тень!
Он перевернулся на спину и, охваченный отчаянием, закричал:
— Я люблю тебя, Кристина!
Пусть от его крика рухнет крыша, пусть взвоют все
окрестные собаки, пусть осеняют себя крестным знамением все внезапно разбуженные здешние старухи, завтра он уедет отсюда, чтобы больше никогда не вернуться, и у него есть право сказать на прощанье:
Он снова набрал воздуха и еще раз закричал изо всех сил:
— Я люблю тебя, Кристина!
Пускай думают, что в доме появился безумец...
Резко распахнулись двери, и в их проеме появилась Кристина, от шеи до пят укутанная в белую ночную рубаху. Минутку постояла, прислушиваясь к странному смеху Андрюса, потом затворила дверь, подошла поближе и опустилась на корточки возле дивана.
— Успокойся, ненормальный... это я... с тобой...— зашептала она, гладя лоб Андрюса.
— Не оставляй меня одного,— часто задышал он, судорожно сжимая ее руку.
Кристина осторожно пристроилась на краю тахты, повернувшись к Андрюсу спиной, и чуть не плача попросила:
— Только не трогай меня, Андрюс... Я еще никогда... ни с кем...
— Не думай об этом... Ты хорошо помнишь, каким я был?— шепотом спросил Андрюс, целуя ее волосы.
— Ага... Все-все... Каждое слово, каждый взгляд...
Андрюс прижался губами к ее плечу и замер, думая о
вечной мудрости бытия. Ты так упорно стараешься упростить ее, сведя до затасканных истин, ибо привычное понимание счастья противоречит твоей жажде свободы; и когда понимаешь, что проиграл, вступает в силу инстинкт самоуничтожения, ибо тебе стыдно признать, что мудро и вечно лишь одно — мадонна с младенцем на руках.
— Теперь ты уснешь, Андрюс?
— Теперь усну, обещаю.
Она свернулась клубочком, сунула ладонь Андрюса себе под щеку и пробормотала, словно сразу же погружаясь в сон:
— Только лежи спокойно... Вот так, как две ложечки в коробочке.
Возвратясь из Гуслявы, Андрюс пошел прямо в редакцию и добрых полдня, не отвечая на телефонные звонки, усердно правил материалы, подготовленные внештатниками. Отдав наконец все на машинку, встретил в коридоре редактора, сдержанно поздоровался с ним, но тот отвел его в сторону и спросил напрямик:
— Слушай, что ты думаешь о Дайнюсе? — Произнес он это скороговоркой, как бы между прочим.
— Он — настоящий журналист,— неприязненно отчеканил Андрюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26