..— обижается второй.
— Пошли, пошли,— подталкивает его плечом высокий и добавляет, проходя к двери мимо Андрюса: — Не серчай, всякое бывает.
— Не ругайте Кристину,— сунулась было одна из живущих тут девушек.— Она так ждала вас... А тут ее друзья после армии...
Андрюс уперся глазами в стену и молчит.
Из-за занавески слышится икание Кристины, потом появляется она сама, закутанная в цветастый фланелевый халатик. Не взглянув на Андрюса, садится на кровать и сжимает щеки ладонями.
— Зачем ты это сделала? — тихо спрашивает Андрюс.
Девушки одна за другой выскальзывают из комнаты.
— Ничего я не сделала.— В ней что-то незнакомое Андрюсу, до сих пор не видел он, как трагически прекрасно может быть ее лицо.
— Зачем ты это сделала? — автоматически повторяет он.
— Не могу же я бегать от людей.
Андрюса обжигает сознание своей вины, но, не желая выдавать себя, он вскрикивает:
— Не болтай глупостей!
— Может, я дура,— бормочет Кристина, покачивая головой,— но ведь не глина...
— Какая еще глина?! — Он хватает ее за плечи и трясет.
Голова Кристины расслабленно мотается из стороны в сторону, она пытается поймать волосы, упавшие на лицо.
— Я живой человек, Андрюс... А ты все лепишь и лепишь из меня что-то... Лепишь и лепишь, а я жду и понятия не имею, что ты собираешься вылепить...— Она неловко взмахивает руками, и взгляд ее застывает, упершись в пол.
Теперь перед ним красивые, слегка растрепанные волосы Кристины, ее покорная, повинная голова, он опускается на корточки, обнимает ее колени и тут же отрывает руки, увидев, как мокры рукава его плаща.
— Не смотри на меня, Андрюс, я отвратительная, гадкая, я все загубила... Я такая же, как все... Теперь можешь оставить меня...
Она укладывается и медленно натягивает на себя одеяло.
— Можешь оставить...— спокойно повторяет она с закрытыми глазами.
Андрюс хватает ее руку, но она словно неживая.
— Неужели все пойдет к чертям? — стонет он, скорчившись у кровати. Оглядывается по сторонам, словно ищет помощи. В комнате пусто, а Кристина недостижимо далека.— Почему? — мучительно выдавливает он, не соображая, что вопрошает сам себя, стискивает ее пальцы, требуя ответа.— Почему?
И вдруг Андрюс осознает постигшее его поражение, утрату, не признать которую без боли невозможно.
Кристина лежит на спине, неестественно откинув
голову, ее лицо, никому не принадлежащее, красивое как никогда, разглажено сном, губы приоткрыты, словно улыбаются чьей-то ласке.
— А я-то мечтал...— тянет Андрюс, и его горькая усмешка над сами собой вырывается из горла грубым, клокочущим смехом.— Я-то думал...
Ничего, конечно, не произошло. Ну, выпила с друзьями, вернувшимися с армейской службы... И все- таки могла бы во имя его и не уступить этим презренным стадным условностям, могла бы во имя их обоих стиснуть зубы, не утопить всего в этом непристойном веселье.
Письмо из Гуслявы. Странное название. Наверное, там гусей разводят. Ей-богу, смешное какое-то. Безусловно, именно такое название местечка и должно было появиться в Кристининой биографии, небось вписано было туда еще до ее рождения. Потому что настоящий город ей не нужен, и она городу — тоже. Никогда не смогла бы взрастить в себе терпимость к мерзостям большого города, не когда бы жить, этих мерзостей не замечая, все спрашивала бы, как ребенок: «Почему?»— и всем своим существом тосковала бы по какой-нибудь Утяне или Укмярге. И вот теперь она на педагогической практике, в Гусляве. Все закономерно.
Андрюс идет на свидание с Кристиной, которая вырвалась из своей Гуслявы на субботу и воскресенье, чтобы повидаться в Вильнюсе с однокурсницами. Он нарочно не побрился. Уже воскресенье, думает он, и неизвестно, удастся ли закончить статью до завтра, сдать ее и удрать из снимаемой им тесной комнатенки в какой-нибудь уголок республики, где и вино слаще, и женщины умеют любить, не требуя, чтобы ты при этом выворачивал перед ними душу. Он не досадует, не вопрошает себя: «Зачем это нужно?», идет из любопытства, словно на встречу со своим собственным неудавшимся и незаконченным изображением, и в голову ему впервые приходит мысль, что его начинает раздражать наивная порядочность другого человека.
Они встречаются в маленьком холодном «Кафе- мороженом», где пол из керамических плиток и на стене табличка: «У нас не курят!» На Кристине клетчатое осеннее пальто, волосы рассыпались по плечам, в кафе почти пусто, лишь несколько посетителей тихонько
беседуют за одним из столиков, но оглядываются на них, когда Андрюс церемонно целует Кристине руку. Он совершенно не знает, о чем они станут разговаривать, может, о долгих осенних вечерах в Гусляве, а может, о наглом учителе физкультуры, живущем в том же интернате и по ночам слоняющемся возле ее двери... С застенчивой искренностью Кристина сообщала об этом в письме, от которого веяло горьким одиночеством.
Андрюс уже в который раз сдерживает блуждающий по стенам взгляд и вскидывает подбородок, равнодушно побуждая Кристину говорить.
— Как у тебя дела в редакции? — робко спрашивает она, и Андрюс понимает — Кристина по нескольким его, пусть необязательным и неискренним, словам, хочет понять, какой же он сейчас. Стоит только поворчать на свою неустроенную жизнь или рассказать о каком-нибудь комическом эпизоде, она обрадуется, обнаружив, что перед ней прежний Андрюс.
— Все ладом,— покашливает он.— Новые люди. Поездки. Мне нравится.
— Ты много пишешь.— Пальцы Кристины нервно дрожат, она расправляет складку на пальто, поправляет шарфик, щелкает замком сумочки: сдается, что совершенно растерялась и, как за соломинку, хватается за эти женские вещицы.
— А-а,— машет рукой Андрюс и недовольно хмурится.— Надо же на что-то жить.
— Жить? — испуганно выдыхает Кристина минутку смотрит на него, медленно распрямляющего спину.
Андрюс неловко улыбается, он смущен, видя боль в ее серо-зеленых глазах, скребет ногтями небритый подбородок.
— Да, Криста, наверно, ты была права — я вырос будто в теплице. Помнишь? А теперь это тепличное растение стремится уяснить себе, что такое настоящая жизнь.
— Вероятно, это очень интересно,— тихо говорит Кристина.— Ну а все, что было перед этим?..
Если «было», значит, прошло. Прошлое. Андрюс вдруг чувствует, как становится шершавой и натягивается, словно пергамент барабана, кожа на лице. Где- то треснули скорлупки ореха — в них было прошлое, морщинистое, как человеческий мозг, распахнулись
крышки потертых чемоданов и стеклянные окна теплиц — там было прошлое, раскрылись обложки старых альбомов, дневников — и в них тоже было прошлое.
— Нет, никакого прошлого не бывает.— Андрюсу страшно хочется закурить, но тут не курят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Пошли, пошли,— подталкивает его плечом высокий и добавляет, проходя к двери мимо Андрюса: — Не серчай, всякое бывает.
— Не ругайте Кристину,— сунулась было одна из живущих тут девушек.— Она так ждала вас... А тут ее друзья после армии...
Андрюс уперся глазами в стену и молчит.
Из-за занавески слышится икание Кристины, потом появляется она сама, закутанная в цветастый фланелевый халатик. Не взглянув на Андрюса, садится на кровать и сжимает щеки ладонями.
— Зачем ты это сделала? — тихо спрашивает Андрюс.
Девушки одна за другой выскальзывают из комнаты.
— Ничего я не сделала.— В ней что-то незнакомое Андрюсу, до сих пор не видел он, как трагически прекрасно может быть ее лицо.
— Зачем ты это сделала? — автоматически повторяет он.
— Не могу же я бегать от людей.
Андрюса обжигает сознание своей вины, но, не желая выдавать себя, он вскрикивает:
— Не болтай глупостей!
— Может, я дура,— бормочет Кристина, покачивая головой,— но ведь не глина...
— Какая еще глина?! — Он хватает ее за плечи и трясет.
Голова Кристины расслабленно мотается из стороны в сторону, она пытается поймать волосы, упавшие на лицо.
— Я живой человек, Андрюс... А ты все лепишь и лепишь из меня что-то... Лепишь и лепишь, а я жду и понятия не имею, что ты собираешься вылепить...— Она неловко взмахивает руками, и взгляд ее застывает, упершись в пол.
Теперь перед ним красивые, слегка растрепанные волосы Кристины, ее покорная, повинная голова, он опускается на корточки, обнимает ее колени и тут же отрывает руки, увидев, как мокры рукава его плаща.
— Не смотри на меня, Андрюс, я отвратительная, гадкая, я все загубила... Я такая же, как все... Теперь можешь оставить меня...
Она укладывается и медленно натягивает на себя одеяло.
— Можешь оставить...— спокойно повторяет она с закрытыми глазами.
Андрюс хватает ее руку, но она словно неживая.
— Неужели все пойдет к чертям? — стонет он, скорчившись у кровати. Оглядывается по сторонам, словно ищет помощи. В комнате пусто, а Кристина недостижимо далека.— Почему? — мучительно выдавливает он, не соображая, что вопрошает сам себя, стискивает ее пальцы, требуя ответа.— Почему?
И вдруг Андрюс осознает постигшее его поражение, утрату, не признать которую без боли невозможно.
Кристина лежит на спине, неестественно откинув
голову, ее лицо, никому не принадлежащее, красивое как никогда, разглажено сном, губы приоткрыты, словно улыбаются чьей-то ласке.
— А я-то мечтал...— тянет Андрюс, и его горькая усмешка над сами собой вырывается из горла грубым, клокочущим смехом.— Я-то думал...
Ничего, конечно, не произошло. Ну, выпила с друзьями, вернувшимися с армейской службы... И все- таки могла бы во имя его и не уступить этим презренным стадным условностям, могла бы во имя их обоих стиснуть зубы, не утопить всего в этом непристойном веселье.
Письмо из Гуслявы. Странное название. Наверное, там гусей разводят. Ей-богу, смешное какое-то. Безусловно, именно такое название местечка и должно было появиться в Кристининой биографии, небось вписано было туда еще до ее рождения. Потому что настоящий город ей не нужен, и она городу — тоже. Никогда не смогла бы взрастить в себе терпимость к мерзостям большого города, не когда бы жить, этих мерзостей не замечая, все спрашивала бы, как ребенок: «Почему?»— и всем своим существом тосковала бы по какой-нибудь Утяне или Укмярге. И вот теперь она на педагогической практике, в Гусляве. Все закономерно.
Андрюс идет на свидание с Кристиной, которая вырвалась из своей Гуслявы на субботу и воскресенье, чтобы повидаться в Вильнюсе с однокурсницами. Он нарочно не побрился. Уже воскресенье, думает он, и неизвестно, удастся ли закончить статью до завтра, сдать ее и удрать из снимаемой им тесной комнатенки в какой-нибудь уголок республики, где и вино слаще, и женщины умеют любить, не требуя, чтобы ты при этом выворачивал перед ними душу. Он не досадует, не вопрошает себя: «Зачем это нужно?», идет из любопытства, словно на встречу со своим собственным неудавшимся и незаконченным изображением, и в голову ему впервые приходит мысль, что его начинает раздражать наивная порядочность другого человека.
Они встречаются в маленьком холодном «Кафе- мороженом», где пол из керамических плиток и на стене табличка: «У нас не курят!» На Кристине клетчатое осеннее пальто, волосы рассыпались по плечам, в кафе почти пусто, лишь несколько посетителей тихонько
беседуют за одним из столиков, но оглядываются на них, когда Андрюс церемонно целует Кристине руку. Он совершенно не знает, о чем они станут разговаривать, может, о долгих осенних вечерах в Гусляве, а может, о наглом учителе физкультуры, живущем в том же интернате и по ночам слоняющемся возле ее двери... С застенчивой искренностью Кристина сообщала об этом в письме, от которого веяло горьким одиночеством.
Андрюс уже в который раз сдерживает блуждающий по стенам взгляд и вскидывает подбородок, равнодушно побуждая Кристину говорить.
— Как у тебя дела в редакции? — робко спрашивает она, и Андрюс понимает — Кристина по нескольким его, пусть необязательным и неискренним, словам, хочет понять, какой же он сейчас. Стоит только поворчать на свою неустроенную жизнь или рассказать о каком-нибудь комическом эпизоде, она обрадуется, обнаружив, что перед ней прежний Андрюс.
— Все ладом,— покашливает он.— Новые люди. Поездки. Мне нравится.
— Ты много пишешь.— Пальцы Кристины нервно дрожат, она расправляет складку на пальто, поправляет шарфик, щелкает замком сумочки: сдается, что совершенно растерялась и, как за соломинку, хватается за эти женские вещицы.
— А-а,— машет рукой Андрюс и недовольно хмурится.— Надо же на что-то жить.
— Жить? — испуганно выдыхает Кристина минутку смотрит на него, медленно распрямляющего спину.
Андрюс неловко улыбается, он смущен, видя боль в ее серо-зеленых глазах, скребет ногтями небритый подбородок.
— Да, Криста, наверно, ты была права — я вырос будто в теплице. Помнишь? А теперь это тепличное растение стремится уяснить себе, что такое настоящая жизнь.
— Вероятно, это очень интересно,— тихо говорит Кристина.— Ну а все, что было перед этим?..
Если «было», значит, прошло. Прошлое. Андрюс вдруг чувствует, как становится шершавой и натягивается, словно пергамент барабана, кожа на лице. Где- то треснули скорлупки ореха — в них было прошлое, морщинистое, как человеческий мозг, распахнулись
крышки потертых чемоданов и стеклянные окна теплиц — там было прошлое, раскрылись обложки старых альбомов, дневников — и в них тоже было прошлое.
— Нет, никакого прошлого не бывает.— Андрюсу страшно хочется закурить, но тут не курят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26