— А может быть — борец? -Нет.
— Или штангист?
— Не похоже.
— На борца — не похож. На штангиста — не похож. На кого же я похож?
— Не знаю, — сказала она. — Вы странный. Вы ни на кого не похожи.
— Ого! — подумал Едиге.
— Я занимаюсь фехтованием, — сказал он, возвращая разговору прежнее русло.
— Правда?.. Как мне сразу в голову не пришло! — обрадовалась она. — Конечно, вы фехтовальщик. Я даже видела у вас значок мастера спорта.
— Мастера я получил по стрельбе.
— По стрельбе?.. Почему — по стрельбе?.. — удивилась она.
— Потому что все великие писатели были хорошими охотниками.
— А-а... — Она растерялась. — Это правда, Тургенев, например. Или... — Она искала, кого бы еще вспомнить.
— Хемингуэй, — помог он.
— Да, да, я о нем слышала... Слышала, только не читала. Не могла достать.
— У меня кое-что есть, возьми.
— Спасибо...
— Между прочим, как раз он-то и занимался боксом.
— Хемингуэй?
— Да. И бросил боксировать только после того, как ему чуть не перебили нос. А нос у него был крепкий, у меня, к сожалению, нет такого носа... И характер у меня робкий. Вот и выбрал фехтование, чтобы мне ничего не сломали. Рапира — дело безопасное.
— И сейчас...
— Да нет, месяца два походил на тренировки, не выдержал и бросил.
— Как же вы, — огорчилась она, — надо было выдержать до конца.
— Зачем? Я знал, толку все равно не получится.
— Все-таки...
— Но моя фехтовальная карьера на этом не оборвалась, — утешил ее Едиге. — Было продолжение. Года через два-три приглашают меня в деканат. Оказывается, некого выставить на межфакультетские соревнования. Не выставим — пять штрафных очков. "Да что вы... — говорю. — Да я же..." А мне в ответ одно твердят: "Не выполнишь общественное поручение — слетишь со стипендии". Тут не откажешься... Вот я и провел восемь поединков, — а среди противников были перворазрядники, даже мастера, — во всех проиграл, со счетом пять-ноль, и добыл для своего факультета последнее место.
— И то хорошо. Вы правильно поступили, — она с живостью одобрила его, не рассмеялась, как ожидал Едиге.
К чему я столько болтаю? — подумал он. И спросил, останавливаясь:
— Ты не замерзла? Она тоже остановилась.
— Нет.
— Дай руку, погрею. — Стянув перчатки, он сунул их в карман пальто.
Она несмело протянула ему левую руку.
— Так не годится, — сказал он и снял с ее руки варежку. Пальцы у нее были теплыми.
— Давай другую руку.
Она покорно протянула правую. Он и с нее стянул варежку.
— Теперь без положенного вознаграждения обратно не получишь. — Едиге обе варежки спрятал к себе в карман.
— Пора домой, — сказала она. Но таким тоном, будто сама предлагала: "Постоим еще немножко".
— Сначала погрей мои руки. Видишь, я замерз.
— Как я согрею? Они такие большие.
— Тогда вначале правую.
— Почему правую?
— Потому что весь мой ум в этой руке. А если хочешь знать точно, то вот в этих трех пальцах.
Они стояли, смеясь, и она перебирала его пальцы, притрагиваясь к каждому с таким любопытством и осторожностью, словно пыталась разгадать тайну. Потом потянула Едиге за собой — идем...
Фонари светили ровно, не мигая. Снег под ними весело искрился, поблескивал. Скользя на поворотах и взвихривая свежую порошу, мимо пробегали юркие такси с зеленым кошачьим глазком. Загорались и гасли разноцветные неоновые надписи вдоль всего центрального проспекта. Обыкновенный будний вечер, но после снегопада всегда кажется, что в городе праздник...
На тротуар хлынула густая толпа — люди громко переговаривались, звучал смех. В кинотеатре закончился последний сеанс.
Вдвоем, словно избегая встречных, они повернули в тихую боковую улицу. И сразу будто перенеслись в какую-то странную, романтичную местность, где доселе не ступала нога человека: большие и маленькие, высокие и низкие дома по обе стороны улицы, заснувшие, с темными окнами, заметенные снегом, — это седоглавые горные хребты; деревья, дремлющие вдоль тротуара,— это лесная чаща в лощине; дорожка, проложенная кем-то по пушистому, доходящему до самых щиколоток снегу, — звериная тропа. Чем дальше они шли, тем глуше делалось вокруг, пропадали приметы привычной жизни, улочка суживалась... Зато мир, казалось, распахивался перед ними все шире, безмерней.
Может быть, это сон?.. — мелькнуло у Едиге. Девушка шла по недавно протоптанной тропке, он держал ее под руку, ступая рядом и оставляя глубокие следы на рыхлом снегу.
— Мы правильно идем? Не заблудимся?..
Она искоса посмотрела на него, вопросительно и вместе с тем шаловливо.
— .А в.каком общежитии ты живешь?
— В четвертом.
— Университетском?.. -Да.
— Вот оно что!.. Так ведь и я тоже в нем живу!
Она кивнула молча. И — заметил Едиге — чуть усмехнулась, прикусив нижнюю губу.
Слишком уж все удачно складывается, — подумал Едиге, внезапно начиная испытывать какое-то непонятное смущение. — Или на самом деле мне все только снится?.. Ведь и правда — все как сон... Вот идет она, быть может, та самая, о которой я столько мечтал ночами, которую искал столько лет, придумывал, создавал в воображении. И вот она рядом... Скольким девушкам я протягивал руку, надеялся, верил, что это и есть — Она. Но проходило время, и я видел, что снова обманут. Образ, который вынашивал я в себе, становясь явью, всякий раз уплывал, как мираж, таял в тумане... Где же ты? — думал я снова и снова. *- Тебя нет... Тебя нет...
— Где же ты?..
— Я здесь.
Не отнимая руки, она шла теперь по другую сторону тропинки, распадавшейся на боковые стежки и уже еле заметной.
~ Смотри, наберешь снега и ноги промочишь, — сказал Едиге.
— Ну и пусть.
— Простудишься, глупая.
— Ну и пусть. — Она еще дальше отступила от тропинки, будто нарочно искала, где поглубже.
— Не балуйся, — сказал он, смеясь.
— Буду баловаться...
— Говорю тебе, простудишься.
Она все-таки послушалась и придвинулась к нему поближе.
Тропка впереди совсем исчезла. Снег на тротуаре лежал сплошным настом, а вверху с обеих сторон сплетались дубовые ветви. Они двигались внутри светлого туннеля.
Едиге казалось, он слышит — и совершенно отчетливо — биение ее сердца. Кончики пальцев, зажатых его ладонью, вздрагивали при каждом толчке. Теплая волна, возникая в них, поднималась выше, выше и разливалась по всему телу. Он еще не испытывал чувства, подобного тому, которое сейчас властно, неодолимо завладевало им. Наверное, так возвращалась бы жизнь к мертвому, буде ему суждено воскреснуть...
— Наверное, так возвращается жизнь к мертвому, буде ему суждено воскреснуть, — повторил он то ли вслух, то ли про себя, как в бреду.
Он потянул ее за руку, остановил. "Она должна быть моей, — подумал Едиге. — И будет, будет!" Он был словно пьяный. Еще миг — и он упадет, не удержавшись на слабнущих ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60