.. Два килограмма. Нет, пожалуй, три. Три килограмма колбасы, три бутылки водки. На троих — в самый раз. Три, три и три... Черт возьми, я совершенно трезв. Даже досадно... Только как быть — ни сумки, ни сетки... Надо сходить в общежитие. Схожу, возьму сетку. Большую, как мешок. Накуплю всего, сложу, взвалю сетку на спину и принесу к себе в комнату. И мы выпьем — чин по чину. Выпьем и закусим... А с какой радости? — подумал он вдруг. С какой такой радости? В честь чего?.. Ах, да, я и забыл... За упокой моей любви!.. Тут уж положено выпить. И на седьмой день, и на сороковой, и в годовщину. Выпить, помянуть...
Как тогда в комнате, когда перегорела лампочка, он почувствовал в горле колючий тугой комок, задохнулся. Этого еще не хватало, подумал он. Здесь, у всех на виду, посреди улицы... Глаза пощипывало, но слезы льдинками застьщали на ресницах. Чепуха, сказал он себе. Я не заплачу, я труп. Я сегодня умер. Идут люди, видят мое тело, пустое, как футляр от разбитой скрипки, но им и невдомек, что я умер, остался пустой футляр...
1 Деликатесные изделия из конины.
Он шел, покачиваясь, не замечая, что свернул с тротуара и шагает по обочине. Нет в жизни счастья, думал он. Кто на всем свете несчастливее меня?.. Не знаю... Нет, знаю. Есть такой человек... Тут ничего не докажешь, не объяснишь, но я-то знаю, знаю... Есть такой человек... И это — она...
Перед общежитием он постоял, продолжал беседовать с самим собой. Потом как бы очнулся, опомнился. И, хотя в этом не было никакой надобности, расстегнул пальто, отряхнул хорошенько, почистил полы, снова застегнул на все пуговицы, поправил шапку, галстук, затянул на шее шарф под самым подбородком. Ступая твердо, уверенно, так ему по крайней мере казалось, вошел в общежитие, плотно затворив за собой дверь.
Проходя к своей комнате, он Заметил, что дверь приоткрыта,— значит, Кенжек дома. Кто бы еще мог ее открыть?.. И верно, в комнате слышалось знакомое похрапывание. Кенжек храпит во сне на свой лад, тут его ни с кем не спутаешь: на два коротких вдоха — долгий, протяжный выдох, с посвистом и сопеньем. Так баловник-малыш притворяется понарошке, будто спит: зажмурится изо всех сил и дышит старательно, с усердием, едва-едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться... Чтобы не разбудить Кенжека, Едиге не стал включать свет. Кстати, вряд ли успели вкрутить новую лампочку взамен перегоревшей. Он двигался осторожно, стремясь не зашуметь, не натолкнуться в темноте на стол или стул. Кое-как ему удалось раздеться и даже развесить все по своим местам. Только потом он присел к столу и сидел долго, закрыв глаза и стиснув пальцами виски. В голове гудело, как в океанской раковине. Все-таки ты, видно, перебрал, старина, сказал он себе. Сейчас бы глотнуть чайку. Что бы решила, глядя на тебя, твоя покойная бабушка? Она бы горько вздохнула — и тут же умерла, бедняжка, во второй раз...
Кенжек беспокойно заворочался, сбросил одеяло, повернулся на другой бок. Под ним застонала потревоженная койка — сердитым железным стоном. Кажется, он проснулся.
— Нет, — громко сказал он. И что-то забормотал, быстро и невнятно.
— Что?.. — переспросил Едиге. — Я не понял...
— Нет, — повторил Кенжек запальчиво. — Вы ошибаетесь!.. — Теперь его речь была более разборчивой, и Едиге уловил, что состояла она из каких-то математических терминов, соединенных в длиннейшее предложение.
— Этот вопрос мы обсудим завтра, — сказал Едиге, поскольку сейчас ему меньше всего хотелось иметь дело с высшей математикой,
— А?.. — очнулся Кенжек. Он вскинул голову, но ничего больше не сказал и тут же расслабленно ткнулся лицом в подушку.
— Спи, — произнес Едиге, вставая. — Спи, потому что великим математикам именно во сне являются великие мысли... А я попью чайку, иначе мне не заснуть. Иначе у меня голова лопнет...
Его глаза уже привыкли к темноте. Порывшись в тумбочках, своей и Кенжека, он нашарил две-три смятые пачки из-под когда-то наполнявшего их чая. Расправил, ссыпал в ладонь застрявшие на сгибах чаинки — так выдаивают сочащийся по капле березовый сок... Щепотку он все же надоил. Чайник оказался на своем обычном месте, в углу, под хромой, без одной ножки, табуреткой. Едиге кинул в него драгоценную щепоть. Оставалось залить ее кипятком — и чай готов. Впрочем, какой там чай, одно название,,.. Пора взяться за это дело всерьез, решил Едиге. Для этого: а) надо закупить впрок пять... нет, десять... а еще лучше — двадцать пачек индийского или цейлонского чая и сложить их на этажерке, составить, как собрание сочинений какого-нибудь классика — пускай все видят, какой мы пьем чай... в) ... Хотя почему же в), а не б) ... Конечно, б). Итак, б) нужен сахар, и предпочтительно кусковой, и предпочтительно из джамоулскои свеклы, как самой сладкой; в) нужен чайничек для заварки, это ни на что не похоже — заваривать чай прямо в большом чайнике! (Но сегодня еще используем старый метод, ну-ка марш в "бытовку"!..); г) ... Пожалуй, "г" пригодится для чего-нибудь, что мы упустили из виду, оставим пробел; д) нужна электроплитка...
В "бытовке" у окна стояли, обнявшись, парень и девушка. Заметив их, Едиге похолодел. Весь хмель из него выскочил моментально... Парень был крупного роста, с пышной шевелюрой, а девушка... Она приникла к нему, положила голову ему на плечо и словно дремала, спала. Едиге взглянул в их сторону единственный раз — и больше ничего не успел заметить. И выскользнуть в коридор — тоже не успел, не сумел. Делать нечего, оставалось прикинуться слепым и довершить то, зачем он сюда явился. Едиге склонился над краном, отвернул колесико...
— Едиге!..
Он по голосу понял — это не Бердибек!
— Сколько на твоих часах?..
Это Халел!
— Десять... Половина одиннадцатого... — Голос у Едиге зазвенел, .надломился. Как ему хотелось в тот миг кинуться и обнять Халела!.. Он — мой самый близкий, самый верный друг, — билось у него в голове, — самый-самый верный, дружище Халел... Он да еще Кенжек.
Едиге помедлил в ожидании, что Халел заговорит с ним, но тот не проронил больше ни слова.
О девушке, стоявшей в обнимку с Халелом, Едиге вспомнил, только вернувшись к себе в комнату. Нет, это не Зада, — подумал он. — Зада и ростом пониже, и живет в другом общежитии... Может быть... Нет. Чепуха!
Когда Халел обратился к нему с вопросом, девушка вздрогнула и отодвинулась от Халела — будто проснулась, застигнутая врасплох неожиданным вторжением. На секунду ее встрепенувшийся силуэт резко прочертился на фоне окна, — чем-то знакомый и такой милый девичий силуэт... Должно быть, красивая девушка, правда, великовата. Зато косы... Да, по спине у нее струились тяжелые длинные косы... Батия! Конечно же, Батия!.. Вот так история! Ну и дела творятся на белом свете!..
Отворив тумбочку, Едиге ощупью отыскал граненый стакан. Чтобы не пролить, чего доброго, в темноте мимо, подставил его к самому носику чайника, наклонил и налил — наугад, примерно до половины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Как тогда в комнате, когда перегорела лампочка, он почувствовал в горле колючий тугой комок, задохнулся. Этого еще не хватало, подумал он. Здесь, у всех на виду, посреди улицы... Глаза пощипывало, но слезы льдинками застьщали на ресницах. Чепуха, сказал он себе. Я не заплачу, я труп. Я сегодня умер. Идут люди, видят мое тело, пустое, как футляр от разбитой скрипки, но им и невдомек, что я умер, остался пустой футляр...
1 Деликатесные изделия из конины.
Он шел, покачиваясь, не замечая, что свернул с тротуара и шагает по обочине. Нет в жизни счастья, думал он. Кто на всем свете несчастливее меня?.. Не знаю... Нет, знаю. Есть такой человек... Тут ничего не докажешь, не объяснишь, но я-то знаю, знаю... Есть такой человек... И это — она...
Перед общежитием он постоял, продолжал беседовать с самим собой. Потом как бы очнулся, опомнился. И, хотя в этом не было никакой надобности, расстегнул пальто, отряхнул хорошенько, почистил полы, снова застегнул на все пуговицы, поправил шапку, галстук, затянул на шее шарф под самым подбородком. Ступая твердо, уверенно, так ему по крайней мере казалось, вошел в общежитие, плотно затворив за собой дверь.
Проходя к своей комнате, он Заметил, что дверь приоткрыта,— значит, Кенжек дома. Кто бы еще мог ее открыть?.. И верно, в комнате слышалось знакомое похрапывание. Кенжек храпит во сне на свой лад, тут его ни с кем не спутаешь: на два коротких вдоха — долгий, протяжный выдох, с посвистом и сопеньем. Так баловник-малыш притворяется понарошке, будто спит: зажмурится изо всех сил и дышит старательно, с усердием, едва-едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться... Чтобы не разбудить Кенжека, Едиге не стал включать свет. Кстати, вряд ли успели вкрутить новую лампочку взамен перегоревшей. Он двигался осторожно, стремясь не зашуметь, не натолкнуться в темноте на стол или стул. Кое-как ему удалось раздеться и даже развесить все по своим местам. Только потом он присел к столу и сидел долго, закрыв глаза и стиснув пальцами виски. В голове гудело, как в океанской раковине. Все-таки ты, видно, перебрал, старина, сказал он себе. Сейчас бы глотнуть чайку. Что бы решила, глядя на тебя, твоя покойная бабушка? Она бы горько вздохнула — и тут же умерла, бедняжка, во второй раз...
Кенжек беспокойно заворочался, сбросил одеяло, повернулся на другой бок. Под ним застонала потревоженная койка — сердитым железным стоном. Кажется, он проснулся.
— Нет, — громко сказал он. И что-то забормотал, быстро и невнятно.
— Что?.. — переспросил Едиге. — Я не понял...
— Нет, — повторил Кенжек запальчиво. — Вы ошибаетесь!.. — Теперь его речь была более разборчивой, и Едиге уловил, что состояла она из каких-то математических терминов, соединенных в длиннейшее предложение.
— Этот вопрос мы обсудим завтра, — сказал Едиге, поскольку сейчас ему меньше всего хотелось иметь дело с высшей математикой,
— А?.. — очнулся Кенжек. Он вскинул голову, но ничего больше не сказал и тут же расслабленно ткнулся лицом в подушку.
— Спи, — произнес Едиге, вставая. — Спи, потому что великим математикам именно во сне являются великие мысли... А я попью чайку, иначе мне не заснуть. Иначе у меня голова лопнет...
Его глаза уже привыкли к темноте. Порывшись в тумбочках, своей и Кенжека, он нашарил две-три смятые пачки из-под когда-то наполнявшего их чая. Расправил, ссыпал в ладонь застрявшие на сгибах чаинки — так выдаивают сочащийся по капле березовый сок... Щепотку он все же надоил. Чайник оказался на своем обычном месте, в углу, под хромой, без одной ножки, табуреткой. Едиге кинул в него драгоценную щепоть. Оставалось залить ее кипятком — и чай готов. Впрочем, какой там чай, одно название,,.. Пора взяться за это дело всерьез, решил Едиге. Для этого: а) надо закупить впрок пять... нет, десять... а еще лучше — двадцать пачек индийского или цейлонского чая и сложить их на этажерке, составить, как собрание сочинений какого-нибудь классика — пускай все видят, какой мы пьем чай... в) ... Хотя почему же в), а не б) ... Конечно, б). Итак, б) нужен сахар, и предпочтительно кусковой, и предпочтительно из джамоулскои свеклы, как самой сладкой; в) нужен чайничек для заварки, это ни на что не похоже — заваривать чай прямо в большом чайнике! (Но сегодня еще используем старый метод, ну-ка марш в "бытовку"!..); г) ... Пожалуй, "г" пригодится для чего-нибудь, что мы упустили из виду, оставим пробел; д) нужна электроплитка...
В "бытовке" у окна стояли, обнявшись, парень и девушка. Заметив их, Едиге похолодел. Весь хмель из него выскочил моментально... Парень был крупного роста, с пышной шевелюрой, а девушка... Она приникла к нему, положила голову ему на плечо и словно дремала, спала. Едиге взглянул в их сторону единственный раз — и больше ничего не успел заметить. И выскользнуть в коридор — тоже не успел, не сумел. Делать нечего, оставалось прикинуться слепым и довершить то, зачем он сюда явился. Едиге склонился над краном, отвернул колесико...
— Едиге!..
Он по голосу понял — это не Бердибек!
— Сколько на твоих часах?..
Это Халел!
— Десять... Половина одиннадцатого... — Голос у Едиге зазвенел, .надломился. Как ему хотелось в тот миг кинуться и обнять Халела!.. Он — мой самый близкий, самый верный друг, — билось у него в голове, — самый-самый верный, дружище Халел... Он да еще Кенжек.
Едиге помедлил в ожидании, что Халел заговорит с ним, но тот не проронил больше ни слова.
О девушке, стоявшей в обнимку с Халелом, Едиге вспомнил, только вернувшись к себе в комнату. Нет, это не Зада, — подумал он. — Зада и ростом пониже, и живет в другом общежитии... Может быть... Нет. Чепуха!
Когда Халел обратился к нему с вопросом, девушка вздрогнула и отодвинулась от Халела — будто проснулась, застигнутая врасплох неожиданным вторжением. На секунду ее встрепенувшийся силуэт резко прочертился на фоне окна, — чем-то знакомый и такой милый девичий силуэт... Должно быть, красивая девушка, правда, великовата. Зато косы... Да, по спине у нее струились тяжелые длинные косы... Батия! Конечно же, Батия!.. Вот так история! Ну и дела творятся на белом свете!..
Отворив тумбочку, Едиге ощупью отыскал граненый стакан. Чтобы не пролить, чего доброго, в темноте мимо, подставил его к самому носику чайника, наклонил и налил — наугад, примерно до половины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60