Ему это удалось. Но не надолго. За первой волной пришла вторая, и тут у него не хватало сил сдержаться, совладать с собой...
Он лежал на кровати, рухнув ничком, и кусал подушку, заталкивал в рот — мокрую, горячую от слез. Он презирал, ненавидел себя в те минуты за слабость, за слезы, которые не мог остановить, за странные, хриплые, отрывистые звуки, которые рвались из него, несмотря на стиснутые зубы. Еще хорошо, догадался защелкнуть дверь. По крайней мере, никто не войдет, не увидит.
Сколько так прошло времени? Он не знал. Когда он очнулся, раскрыл глаза, в комнате было уже темно. Мрак, обступивший его, казался беспроглядным... Неужели всего несколько часов назад он виделся с Гульшат, говорил с нею?.. Как давно это было!..
Лежа в темноте щекой на сбившейся в комок подушке, еще сырой, не просохшей от слез, он со стыдом вспоминал эти слезы. "Нет, — думал он, — тут она ни при чем. Просто человек — это уж такая машинка... Непрочная, плохо отрегулированная... В любом механизме случаются неполадки. Вот и у человека бывают моменты, когда из глаз начинает сочиться соленая жижица... От горя плачут, но ведь и от счастья — тоже. Организм очищается от вредных выделений, осадков. Предлог не играет роли... Разве не так?.."
Стараясь ни о чем не думать, Едиге лежал, глядя в потолок, по которому иногда скользили отсветы проезжавших по улице машин. Он следил за перемещением желтоватых размытых пятен, это успокаивало.
Дверь в соседней комнате с шумом открылась, потом захлопнулась. Послышались чьи-то уверенные шаги. "Халел, — подумал Едиге. — Должно быть, он. Мухамед-Шарип — этот ходит осторожно, и шаги у него мягкие, не идет, а плывет, пол боится обидеть..." Дверь снова хлопнула, В скважине щелкнул ключ. Шаги повторились. "Халел, — решил он. — Куда это ему приспичило, на ночь глядя?.."
Он взглянул на часы. Циферблат голубовато светился в темноте, фосфорическое мерцание то разгоралось, то тускнело — так, чередуясь, приливают волны... Усики стрелок смотрели в разные стороны, образуя почти прямую линию, —- начало восьмого. Он приставил часы к уху, уловил мерное потикиванье. "Вечер, — подумал он. — Конечно, вечер. Утром после семи уже светает".
Не подходя к выключателю, Едиге —- сам не зная отчего —- по-прежнему в темноте, довольствуясь светом, проникающим из коридора, отыскал полотенце, мыло, зубную щетку и тюбик с пастой. Он тщательно умылся, выполоскал рот, с наслаждением растер смоченным в холодной воде полотенцем грудь и спину. Глаза были красными, веки опухли — он подставил лицо под бьющую из крана струю и так держал, пока не заломило в висках от холода. Кое-как он привел и лицо, и всего себя в надлежащий вид.
"Вот и все, — сказал он себе. —- В голове у меня ясно, как никогда, на сердце спокойно, дыхание ровное. Будем жить, старина! Начнем все сначала, не повторяя ошибок. Жизнь дала нам урок?.. Спасибо! Будем жить..."
Он возвращался к себе в комнату, весело насвистывая. И света уже не боялся. Перешагнув порог, первым движением протянул руку, нашарил выключатель справа от косяка. Лампочка ярко вспыхнула, но тут же погасла.
"Перегорела... Что за черт! — ругнулся он. — Вечно в нашей комнате лампочки перегорают. Ведь недавно... Когда же?.. Да, под Новый год..." "Лампочка сгорела..." И на фоне окна — расплывчатый силуэт...
Он увидел его так отчетливо, повернув голову к окну, зиявшему пустотой... "Перестань, — приказал он себе. — Мы ведь договорились — начать все заново. Сейчас мы это дело и отметим. Вспрыснем в ресторане. Жалко, нет Кенжека. И Халел ушел. Разве что прихватить Гульшат с Бердибеком? Вот бы потеха была... Но их, пожалуй, тоже нет. В кино где-нибудь. В последнем ряду, рука в руке, все, как полагается. И каждые пять минут — сладчайший поцелуй... Ну-ну. Они друг друга стоят. Славная парочка... Я о них не хочу думать. И не думаю. Мне и без них есть о чем подумать. Например, какой из костюмов надеть. Это на первый взгляд просто, но это совсем не просто. Выбрать костюм. Особенно, если в комнате нет света. Если темно, самое простое становится сложным. Пустяк вроде бы... А попробуй, разбери, какой костюм светлый, какой темный или в полоску..."
Он разрешил, тем не менее, эту проблему легчайшим способом — снял с крючка ближайшую вешалку...
На улице было свежо, воздух чистый, морозный. Он вдохнул его всей грудью и даже глаза прикрыл от удовольствия. Просторная улица, оживленные прохожие, звонкие голоса, высокое, в редких звездочках, небо... Свет фонарей казался теплым, ложась на дорогу, вместо асфальта вымощенную крупным булыжником. Такси со сбитым на бок зеленым огоньком катило по нему как бы вприпрыжку... Едиге не стал объяснять шоферу, куда ехать. "Прямо, я скажу, где повернуть". Когда машина затормозила перед двухзальным рестораном в самом центре, на счетчике оказалось выбито всего тридцать семь копеек. Он усмехнулся, протянул разгневанному шоферу новенькую похрустывающую трешку.
В "зеркальном зале", небольшом, уютном, было немноголюдно. Он выбрал свободный столик в стороне от остальных, за раскидистым фикусом, сделал заказ, попросил принести шампанского похолоднее, для начала выпил коньяку. Пошутил с неприступной на вид молоденькой официанткой в кружевной наколке, возлежавшей, подобно короне, на ее золотисто-рыжих волосах. Он проводит ее домой после работы, сказал Едиге. Не стоит, сказала она, не утруждайтесь. Но вы мне нравитесь, сказал Едиге. Если вы не согласны по доброй воле, придется вас похитить. Вы мне тоже нравитесь, сказала она. Но сегодня — нет. Может быть, завтра. Но завтра у меня не будет времени, сказал он.
Завтра, и послезавтра, и весь месяц, и круглый год — у меня, представьте, не будет времени. Что же делать, сказала она. Что же делать, сказал Едиге. Вы мне так нужны именно сегодня. Нет, сказала она, именно сегодня никак не могу. А вы мне так понравились, сказал Ёдиге. Он расплатился за выпитое и съеденное, ошарашил официантку чрезмерной щедростью, извинился за пошлые шуточки и напоследок преподнес нераскрытую бутылку шампанского. Нет, сказала она, я не обиделась. И пригласила заходить почаще. Ему приготовят все, что он пожелает, и долго ждать не придется. Едиге не устоял против искушения и в честь столь приятного знакомства на прощание опрокинул еще сто граммов. Довольные друг другом, они расстались.
Страйно, удивился он, выходя из ресторана, я абсолютно трезв. Как и не пил. Может быть, вернуться?.. Он постоял в задумчивости на ступеньках, но решил, что прихватит что-нибудь в гастрономе для Кенжека и Халела. Что-нибудь выпить, закусить. Колбасы, например. Килограмм колбасы. Самой лучшей, ' копченой, по четыре или пять рублей. Жаль, ни казы, ни карты1 в магазинах не достанешь. Но колбаса, в сущности, тоже неплохо. Из первосортной конины, со свиным салом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Он лежал на кровати, рухнув ничком, и кусал подушку, заталкивал в рот — мокрую, горячую от слез. Он презирал, ненавидел себя в те минуты за слабость, за слезы, которые не мог остановить, за странные, хриплые, отрывистые звуки, которые рвались из него, несмотря на стиснутые зубы. Еще хорошо, догадался защелкнуть дверь. По крайней мере, никто не войдет, не увидит.
Сколько так прошло времени? Он не знал. Когда он очнулся, раскрыл глаза, в комнате было уже темно. Мрак, обступивший его, казался беспроглядным... Неужели всего несколько часов назад он виделся с Гульшат, говорил с нею?.. Как давно это было!..
Лежа в темноте щекой на сбившейся в комок подушке, еще сырой, не просохшей от слез, он со стыдом вспоминал эти слезы. "Нет, — думал он, — тут она ни при чем. Просто человек — это уж такая машинка... Непрочная, плохо отрегулированная... В любом механизме случаются неполадки. Вот и у человека бывают моменты, когда из глаз начинает сочиться соленая жижица... От горя плачут, но ведь и от счастья — тоже. Организм очищается от вредных выделений, осадков. Предлог не играет роли... Разве не так?.."
Стараясь ни о чем не думать, Едиге лежал, глядя в потолок, по которому иногда скользили отсветы проезжавших по улице машин. Он следил за перемещением желтоватых размытых пятен, это успокаивало.
Дверь в соседней комнате с шумом открылась, потом захлопнулась. Послышались чьи-то уверенные шаги. "Халел, — подумал Едиге. — Должно быть, он. Мухамед-Шарип — этот ходит осторожно, и шаги у него мягкие, не идет, а плывет, пол боится обидеть..." Дверь снова хлопнула, В скважине щелкнул ключ. Шаги повторились. "Халел, — решил он. — Куда это ему приспичило, на ночь глядя?.."
Он взглянул на часы. Циферблат голубовато светился в темноте, фосфорическое мерцание то разгоралось, то тускнело — так, чередуясь, приливают волны... Усики стрелок смотрели в разные стороны, образуя почти прямую линию, —- начало восьмого. Он приставил часы к уху, уловил мерное потикиванье. "Вечер, — подумал он. — Конечно, вечер. Утром после семи уже светает".
Не подходя к выключателю, Едиге —- сам не зная отчего —- по-прежнему в темноте, довольствуясь светом, проникающим из коридора, отыскал полотенце, мыло, зубную щетку и тюбик с пастой. Он тщательно умылся, выполоскал рот, с наслаждением растер смоченным в холодной воде полотенцем грудь и спину. Глаза были красными, веки опухли — он подставил лицо под бьющую из крана струю и так держал, пока не заломило в висках от холода. Кое-как он привел и лицо, и всего себя в надлежащий вид.
"Вот и все, — сказал он себе. —- В голове у меня ясно, как никогда, на сердце спокойно, дыхание ровное. Будем жить, старина! Начнем все сначала, не повторяя ошибок. Жизнь дала нам урок?.. Спасибо! Будем жить..."
Он возвращался к себе в комнату, весело насвистывая. И света уже не боялся. Перешагнув порог, первым движением протянул руку, нашарил выключатель справа от косяка. Лампочка ярко вспыхнула, но тут же погасла.
"Перегорела... Что за черт! — ругнулся он. — Вечно в нашей комнате лампочки перегорают. Ведь недавно... Когда же?.. Да, под Новый год..." "Лампочка сгорела..." И на фоне окна — расплывчатый силуэт...
Он увидел его так отчетливо, повернув голову к окну, зиявшему пустотой... "Перестань, — приказал он себе. — Мы ведь договорились — начать все заново. Сейчас мы это дело и отметим. Вспрыснем в ресторане. Жалко, нет Кенжека. И Халел ушел. Разве что прихватить Гульшат с Бердибеком? Вот бы потеха была... Но их, пожалуй, тоже нет. В кино где-нибудь. В последнем ряду, рука в руке, все, как полагается. И каждые пять минут — сладчайший поцелуй... Ну-ну. Они друг друга стоят. Славная парочка... Я о них не хочу думать. И не думаю. Мне и без них есть о чем подумать. Например, какой из костюмов надеть. Это на первый взгляд просто, но это совсем не просто. Выбрать костюм. Особенно, если в комнате нет света. Если темно, самое простое становится сложным. Пустяк вроде бы... А попробуй, разбери, какой костюм светлый, какой темный или в полоску..."
Он разрешил, тем не менее, эту проблему легчайшим способом — снял с крючка ближайшую вешалку...
На улице было свежо, воздух чистый, морозный. Он вдохнул его всей грудью и даже глаза прикрыл от удовольствия. Просторная улица, оживленные прохожие, звонкие голоса, высокое, в редких звездочках, небо... Свет фонарей казался теплым, ложась на дорогу, вместо асфальта вымощенную крупным булыжником. Такси со сбитым на бок зеленым огоньком катило по нему как бы вприпрыжку... Едиге не стал объяснять шоферу, куда ехать. "Прямо, я скажу, где повернуть". Когда машина затормозила перед двухзальным рестораном в самом центре, на счетчике оказалось выбито всего тридцать семь копеек. Он усмехнулся, протянул разгневанному шоферу новенькую похрустывающую трешку.
В "зеркальном зале", небольшом, уютном, было немноголюдно. Он выбрал свободный столик в стороне от остальных, за раскидистым фикусом, сделал заказ, попросил принести шампанского похолоднее, для начала выпил коньяку. Пошутил с неприступной на вид молоденькой официанткой в кружевной наколке, возлежавшей, подобно короне, на ее золотисто-рыжих волосах. Он проводит ее домой после работы, сказал Едиге. Не стоит, сказала она, не утруждайтесь. Но вы мне нравитесь, сказал Едиге. Если вы не согласны по доброй воле, придется вас похитить. Вы мне тоже нравитесь, сказала она. Но сегодня — нет. Может быть, завтра. Но завтра у меня не будет времени, сказал он.
Завтра, и послезавтра, и весь месяц, и круглый год — у меня, представьте, не будет времени. Что же делать, сказала она. Что же делать, сказал Едиге. Вы мне так нужны именно сегодня. Нет, сказала она, именно сегодня никак не могу. А вы мне так понравились, сказал Ёдиге. Он расплатился за выпитое и съеденное, ошарашил официантку чрезмерной щедростью, извинился за пошлые шуточки и напоследок преподнес нераскрытую бутылку шампанского. Нет, сказала она, я не обиделась. И пригласила заходить почаще. Ему приготовят все, что он пожелает, и долго ждать не придется. Едиге не устоял против искушения и в честь столь приятного знакомства на прощание опрокинул еще сто граммов. Довольные друг другом, они расстались.
Страйно, удивился он, выходя из ресторана, я абсолютно трезв. Как и не пил. Может быть, вернуться?.. Он постоял в задумчивости на ступеньках, но решил, что прихватит что-нибудь в гастрономе для Кенжека и Халела. Что-нибудь выпить, закусить. Колбасы, например. Килограмм колбасы. Самой лучшей, ' копченой, по четыре или пять рублей. Жаль, ни казы, ни карты1 в магазинах не достанешь. Но колбаса, в сущности, тоже неплохо. Из первосортной конины, со свиным салом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60