В его голосе я уловил такую же нотку, как у Краева мы, мол, тут ни при чем. Мне это не понравилось.
- Значит, по-вашему, выходит: чему быть, того не миновать. А кто же допустил выпуск самолетов в воздух без осмотра? Кто после катастрофы оставил летчиков без контроля?
Краев резко вскинул голову. Ведь он руководил дивизией в мое отсутствие. Я ждал от него оправданий, но он промолчал. Видимо, трудно ему было опровергнуть мои до воды.
- Ладно, во всем разберемся потом, - сказал я, чтобы подвести черту и перейти к другим вопросам. - Надо нам всем вместе наводить порядок в дивизии.
Потом я, за что бы ни взялся, все время думал об Олефиренко и Клубове… И о Речкалове. Это же и его просчеты, как исполняющего обязанности командира 16-го полка. Мы, командиры, в ответе перед народом за всех и за все - за боевую готовность подчиненных, за их жизнь, быт, поведение. От нас и от политработников зависят боевые успехи летчиков, их моральное состояние, дисциплина - словом, все, что составляет нашу силу, особенно теперь, в грозное для Родины время. Почему же перед началом полетов ни Речкалов, ни Краев, ни комэск не позаботились об осмотре машин? Почему не приказали это сделать инженеру?.. Все забыли тяжелый урок с Лукашевичем. А такие случаи надо помнить…
Вечером Фигичев встретил меня как желанного гостя. Стол уже был накрыт, но мы на время забыли о нем.
- А где Валя? Он нехотя ответил:
- Ребенок у нее, понимаешь. Дома она.
Мы вспоминали товарищей, свои неудачи, беседовали о предстоящих делах. Полк Фигичева уже несколько недель воюет на этом фронте.
- Враг обороняется очень активно, бросает в бой большие группы бомбардировщиков и истребителей.
- Как над Таманью, - заметил я.
- Точно! Мы на курсах изучали ваши бои и все тактические находки. Но здесь противник дерется еще злее, чем на Кубани. Да и понятно - ворота в Румынию!
Фигичев рассказал о нескольких воздушных боях, которые позволяли сделать определенные выводы. Немцы и здесь применяют авиацию массированно, посылают бомбардировщиков под прикрытием больших групп истребителей. Если мы будем дробить наши силы, потерь не избежать, польза от вылетов будет невелика. Завтра мне предстоит побывать у командира корпуса генерала А. В. Утина. Выскажу ему свои мысли. Интересно, как он посмотрит на это?
Командир корпуса принял меня рано утром у себя на квартире. Он хорошо знал обстановку на этом участке фронта.
- Здесь, - сказал он, - наши наземные войска продолжают бои за улучшение своих позиций, ведут с помощью авиации разведку, ищут слабые места в обороне противника. - Командир корпуса легко пользовался общевойсковой терминологией. Я понял, что и мне надо лучше изучить наземные войска.
Штаб корпуса и некоторые его части располагались у самого Прута, неподалеку от линии, фронта. Утин приказал и моей дивизии завтра же перебраться сюда.
Когда я сообщил о происшествиях в 16-м полку, он спокойно сказал:
- Размещай его поближе к нашему штабу, будем вместе наводить там порядок.
Возвращаясь в дивизию, я летел у самой земли. Высоко в утреннем небе на юго-запад шли группа за группой наши бомбардировщики и штурмовики. Над ними сновали юркие истребители. Пожелав им удачи, я сразу подумал о своем КП, о станции наведения, об аэродромах, с которых мы сегодня же начнем боевую работу.
Я понимал, что командирские обязанности не позволят мне летать часто. Вот и нынче надо было обязательно побывать в полку Речкалова, проверить работу пункта наведения. И все-таки я не собирался засиживаться в штабе или КП.
После очередного вылета, зарулив самолет на стоянку, увидел поджидавшего меня незнакомого офицера. Он представился и сказал:
- Я, товарищ подполковник, прибыл с предписанием прокурора воздушной армии арестовать Клубова. Его ждет суд и в лучшем случае штрафная рота. В донесении сказано, что он убил человека. За это по головке не гладят.
- В каком донесении? - удивился я.
- Штаба вашей дивизии.
Что я мог сказать ему? Лишь попросить подождать с арестом боевого летчика. Я понимал, что, если Клубова пошлют в штрафную роту, он оттуда не вернется. В первом же бою пойдет в самый ад, как не раз с ним случалось в воздушных схватках. Он себя не жалеет. Такого летчика терять нельзя.
Тяжело было думать об этом. И не только потому, что в беду попал летчик, мой боевой товарищ. Дивизия начинала писать новую страницу своей боевой истории, люди ринутся в бой во имя близкой победы, на счету будет каждый летчик. А мы вот стоим с юристом среди зеленого поля и спокойно говорим о разжаловании, о лишении орденов, об аресте преданного Родине, верного своему долгу человека. Мне не верилось, что Клубов мог совершить такое тяжелое преступление - убить нашего человека.
- Знаете что, - предложил я следователю, - давайте подождем с арестом. Берите УТ-2, летите туда и на месте все расследуйте сами. Ведь во всяком преступлении, очевидно, есть смягчающие вину обстоятельства.
- На них опирается защита, а не прокуратура…
- Ради такого летчика следует все разобрать поподробней.
- Хорошо, полечу.
- Я обязательно буду там завтра.
Старший лейтенант улетел. А мне надо было срочно добираться до пункта наведения, расположенного у линии фронта.
Наблюдать за воздушным боем с земли и активно вмешиваться в его течение - совсем новая для меня обязанность. Кто сам летает, тот не может относиться к ней как-нибудь - она сразу поглощает. Такие бои, какие разыгрывались здесь, наблюдать интересно и полезно для улучшения организации действий дивизии.
Вот прошла группа в десять самолетов, эшелонированных по высоте. Я узнаю, что это гвардейцы 16-го, еще до того, как в эфир летит: «Я Еремин. Иду на работу». Сразу виден наш «почерк». Провожая группу взглядом, я сообщил ведущему, что в воздухе спокойно. Мне тоже не раз приходилось принимать такую информацию при подходе к линии фронта, и я ясно представляю сейчас, как Павел Еремин, услышав мой голос, еще зорче всматривается в небо: если в данную минуту противника нет, его нужно подождать и вовремя обнаружить.
Я, кажется, вообразил, что сам нахожусь в самолете на месте Еремина, и уже обращаюсь ко всем летчикам словно к своим ведомым: «Будьте внимательны. Бомбардировщики обычно появляются с юга. Ведите наблюдение!»
С высоты они раньше меня заметили вражеские самолеты. Около сорока «юнкерсов» шли маленькими группками - по шесть-восемь машин. Над ними очень высоко кружились «мессершмитты» и «фокке-вульфы». Их тоже много - десятка два.
Я слежу за нашими и за противником. Сближение идет быстро. Микрофон держу наготове, чтобы без задержки передать команду в воздух. Бой начался! В этот момент мои советы могут только помешать Еремину - он сосредоточен, его нервы и мысли напряжены. Но он действует правильно, четко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
- Значит, по-вашему, выходит: чему быть, того не миновать. А кто же допустил выпуск самолетов в воздух без осмотра? Кто после катастрофы оставил летчиков без контроля?
Краев резко вскинул голову. Ведь он руководил дивизией в мое отсутствие. Я ждал от него оправданий, но он промолчал. Видимо, трудно ему было опровергнуть мои до воды.
- Ладно, во всем разберемся потом, - сказал я, чтобы подвести черту и перейти к другим вопросам. - Надо нам всем вместе наводить порядок в дивизии.
Потом я, за что бы ни взялся, все время думал об Олефиренко и Клубове… И о Речкалове. Это же и его просчеты, как исполняющего обязанности командира 16-го полка. Мы, командиры, в ответе перед народом за всех и за все - за боевую готовность подчиненных, за их жизнь, быт, поведение. От нас и от политработников зависят боевые успехи летчиков, их моральное состояние, дисциплина - словом, все, что составляет нашу силу, особенно теперь, в грозное для Родины время. Почему же перед началом полетов ни Речкалов, ни Краев, ни комэск не позаботились об осмотре машин? Почему не приказали это сделать инженеру?.. Все забыли тяжелый урок с Лукашевичем. А такие случаи надо помнить…
Вечером Фигичев встретил меня как желанного гостя. Стол уже был накрыт, но мы на время забыли о нем.
- А где Валя? Он нехотя ответил:
- Ребенок у нее, понимаешь. Дома она.
Мы вспоминали товарищей, свои неудачи, беседовали о предстоящих делах. Полк Фигичева уже несколько недель воюет на этом фронте.
- Враг обороняется очень активно, бросает в бой большие группы бомбардировщиков и истребителей.
- Как над Таманью, - заметил я.
- Точно! Мы на курсах изучали ваши бои и все тактические находки. Но здесь противник дерется еще злее, чем на Кубани. Да и понятно - ворота в Румынию!
Фигичев рассказал о нескольких воздушных боях, которые позволяли сделать определенные выводы. Немцы и здесь применяют авиацию массированно, посылают бомбардировщиков под прикрытием больших групп истребителей. Если мы будем дробить наши силы, потерь не избежать, польза от вылетов будет невелика. Завтра мне предстоит побывать у командира корпуса генерала А. В. Утина. Выскажу ему свои мысли. Интересно, как он посмотрит на это?
Командир корпуса принял меня рано утром у себя на квартире. Он хорошо знал обстановку на этом участке фронта.
- Здесь, - сказал он, - наши наземные войска продолжают бои за улучшение своих позиций, ведут с помощью авиации разведку, ищут слабые места в обороне противника. - Командир корпуса легко пользовался общевойсковой терминологией. Я понял, что и мне надо лучше изучить наземные войска.
Штаб корпуса и некоторые его части располагались у самого Прута, неподалеку от линии, фронта. Утин приказал и моей дивизии завтра же перебраться сюда.
Когда я сообщил о происшествиях в 16-м полку, он спокойно сказал:
- Размещай его поближе к нашему штабу, будем вместе наводить там порядок.
Возвращаясь в дивизию, я летел у самой земли. Высоко в утреннем небе на юго-запад шли группа за группой наши бомбардировщики и штурмовики. Над ними сновали юркие истребители. Пожелав им удачи, я сразу подумал о своем КП, о станции наведения, об аэродромах, с которых мы сегодня же начнем боевую работу.
Я понимал, что командирские обязанности не позволят мне летать часто. Вот и нынче надо было обязательно побывать в полку Речкалова, проверить работу пункта наведения. И все-таки я не собирался засиживаться в штабе или КП.
После очередного вылета, зарулив самолет на стоянку, увидел поджидавшего меня незнакомого офицера. Он представился и сказал:
- Я, товарищ подполковник, прибыл с предписанием прокурора воздушной армии арестовать Клубова. Его ждет суд и в лучшем случае штрафная рота. В донесении сказано, что он убил человека. За это по головке не гладят.
- В каком донесении? - удивился я.
- Штаба вашей дивизии.
Что я мог сказать ему? Лишь попросить подождать с арестом боевого летчика. Я понимал, что, если Клубова пошлют в штрафную роту, он оттуда не вернется. В первом же бою пойдет в самый ад, как не раз с ним случалось в воздушных схватках. Он себя не жалеет. Такого летчика терять нельзя.
Тяжело было думать об этом. И не только потому, что в беду попал летчик, мой боевой товарищ. Дивизия начинала писать новую страницу своей боевой истории, люди ринутся в бой во имя близкой победы, на счету будет каждый летчик. А мы вот стоим с юристом среди зеленого поля и спокойно говорим о разжаловании, о лишении орденов, об аресте преданного Родине, верного своему долгу человека. Мне не верилось, что Клубов мог совершить такое тяжелое преступление - убить нашего человека.
- Знаете что, - предложил я следователю, - давайте подождем с арестом. Берите УТ-2, летите туда и на месте все расследуйте сами. Ведь во всяком преступлении, очевидно, есть смягчающие вину обстоятельства.
- На них опирается защита, а не прокуратура…
- Ради такого летчика следует все разобрать поподробней.
- Хорошо, полечу.
- Я обязательно буду там завтра.
Старший лейтенант улетел. А мне надо было срочно добираться до пункта наведения, расположенного у линии фронта.
Наблюдать за воздушным боем с земли и активно вмешиваться в его течение - совсем новая для меня обязанность. Кто сам летает, тот не может относиться к ней как-нибудь - она сразу поглощает. Такие бои, какие разыгрывались здесь, наблюдать интересно и полезно для улучшения организации действий дивизии.
Вот прошла группа в десять самолетов, эшелонированных по высоте. Я узнаю, что это гвардейцы 16-го, еще до того, как в эфир летит: «Я Еремин. Иду на работу». Сразу виден наш «почерк». Провожая группу взглядом, я сообщил ведущему, что в воздухе спокойно. Мне тоже не раз приходилось принимать такую информацию при подходе к линии фронта, и я ясно представляю сейчас, как Павел Еремин, услышав мой голос, еще зорче всматривается в небо: если в данную минуту противника нет, его нужно подождать и вовремя обнаружить.
Я, кажется, вообразил, что сам нахожусь в самолете на месте Еремина, и уже обращаюсь ко всем летчикам словно к своим ведомым: «Будьте внимательны. Бомбардировщики обычно появляются с юга. Ведите наблюдение!»
С высоты они раньше меня заметили вражеские самолеты. Около сорока «юнкерсов» шли маленькими группками - по шесть-восемь машин. Над ними очень высоко кружились «мессершмитты» и «фокке-вульфы». Их тоже много - десятка два.
Я слежу за нашими и за противником. Сближение идет быстро. Микрофон держу наготове, чтобы без задержки передать команду в воздух. Бой начался! В этот момент мои советы могут только помешать Еремину - он сосредоточен, его нервы и мысли напряжены. Но он действует правильно, четко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131