Попутной машиной приехал в Поповическую Козлов. Он рассказал, что произошло с ним в воздухе, не умолчал и о странном поведении ведущего четверки в решительный момент боя. Мне стало ясно, что Паскееву больше доверять нельзя. Но командир полка все еще медлил с выводами.
Несколько успешно проведенных боев окончательно убедили летчиков, насколько правильны новые найденные нами тактические приемы. Но для того чтобы применять их с наибольшим эффектом, у нас просто не хватало пока сил: в каждом полете численный перевес был на стороне вражеской авиации. Да и командование полка все еще считало, что для прикрытия переднего края нашей обороны лучше посылать мелкие, чем большие группы.
Что ж, гудеть так гудеть. Летая над боевыми порядками своей пехоты, мы замечали, что к фронту подходят наши свежие резервы. Значит, готовится наступление. Скорее бы!
14. Над «Голубой линией»
На гигантском фронте от Баренцева до Азовского моря стояло относительное затишье. Весна лишила войска дорог, сделала недоступными реки.
Но к середине апреля обстановка на Таманском полуострове улучшилась: «Голубая линия» сузилась, полевые дороги просохли. Передышка для немцев кончилась. Наши войска перешли в наступление. О нем мы узнали, когда до аэродрома донеслась артиллерийская канонада.
А потом нас информировали и о цели этого удара - овладеть Крымской - важным опорным пунктом вражеской обороны.
Нашему полку поставили задачу - прикрыть с воздуха свои наземные части в районе прорыва. Мы понимали, что сделать это будет нелегко, поскольку противник сосредоточил здесь крупные силы бомбардировочной и истребительной авиации.
На аэродроме стоял неутихающий гул моторов. Одна за другой к Крымской отправлялись четверки и шестерки истребителей нашего и соседнего полков. Глядя на них, хотелось встать посреди летного поля и не выпускать их в воздух такими мелкими группами. Пусть летят только вместе, громят врага кулаком, а не растопыренными пальцами.
С раскрытым планшетом Краев стоит в окружении летчиков и делает в блокноте какие-то отметки.
- Науменко! Поведете четверку, - негромко объявляет он.
- Есть! - отвечает летчик.
Я смотрю на Александра Науменко, стараясь взглядом подсказать ему, чтобы просил группу побольше. Мы много раз летали с ним вместе еще в сорок втором году. Он-то хорошо знает, что значит сложная обстановка в воздухе.
Науменко выжидающе уставился на командира: не назовет ли он ведущего еще одной группы, которая полетит рядом с ним?
- Покрышкин! Поведете четверку. Ведущий второй пары - Крюков.
Науменко оборачивает ко мне довольное лицо. Вижу: он рад.
- Есть! - отвечаю командиру.
- Взлетите через полчаса после Науменко, - сухо уточняет Краев. - Для наращивания сил.
- Для какого наращивания? - вырывается у меня вопрос. - Пока я появлюсь над полем боя, немцы съедят четверку Науменко. Надо идти сразу восьмеркой.
- Вы поняли мою задачу? - каким-то чужим голосом спрашивает Краев и смотрит на меня в упор. Его глаза наливаются непроницаемой чернотой, а губы сжимаются, словно стараются сдержать очередь ругательных слов. - Выполняйте!
- Есть, товарищ командир!
Летчики расходятся. Какое-то время Краев даже не замечает, что остался один. Расстроенный, я подхожу к своему самолету. Как хочется, чтобы командир полка поскорее ушел в штабную землянку. Если он не будет точно знать, когда взлетела первая группа, я смогу подняться в воздух пораньше и помочь ей.
Вот четверка Науменко взмыла в небо и вскоре скрылась из глаз. Сидя в кабине самолета, я отсчитывал про себя минуты. Надо поскорее взлетать и моей группе. Мне отчетливо виделось, что творится сейчас над Крымской. Такое представление о воздушных боях может иметь лишь тот, кто сам каждодневно участвует в них и не раз испытал радость побед и горечь поражений. А что может знать о войне Краев, если он ни разу не ходил с летчиками на выполнение боевых заданий? Он только посылает людей в огонь, только приказывает… именем Родины и народа.
Не взглянув на часы, я подал рукой знак - запускаю мотор. Мне показалось, мы опаздываем. Лишь в воздухе я увидел, что взлетели на пятнадцать минут раньше.
В наушниках шлемофона гулко плескался голос Науменко:
- Иду в атаку… Не растягиваться! Над нами восьмерка «мессеров»!
Я передал по радио на командный пункт, что иду работать. Воздушная обстановка над Крымской звала в бой.
На фоне земли я различил «юнкерсов» лишь вблизи. Они тоже были зеленые, только чуть посветлее. Гитлеровцы уже сыпали бомбы вниз.
Я веду свою группу на девятку «юнкерсов», которые разворачиваются на боевой курс. От кабин стрелков навстречу мне тянутся огненные трассы. Захожу сзади снизу и открываю огонь. Один бомбардировщик начинает дымить.
- Сзади «мессеры», - слышу тревожный голос моего ведомого Федорова. Оглядываюсь: над нами действительно нависли четыре «мессершмитта». Но мне не хочется оставлять «юнкерса», который вот-вот вспыхнет. Рядом проносятся огненные трассы. Рывком вывожу самолет из атаки и бросаюсь на четверку «мессершмиттов», которая увязалась за Федоровым.
И закружилась карусель. Отбиваясь от атак вражеских истребителей, мы в то же время стараемся прорваться к бомбардировщикам. Но такой малочисленной группой это невозможно сделать. Приходится думать лишь о собственной защите. Поэтому большинству «юнкерсов» удается сбросить бомбы на цель. Мы, таким образом, не сумели надежно прикрыть свои войска.
Возвратились на аэродром. Ко мне подходят летчики. Все живы, здоровы. Радуюсь этому, как победе. И все-таки на душе тягостно оттого, что не выполнили задания.
Направляемся на КП, идем мимо стоянок звена Науменко. Там вместо четырех только три самолета.
- Где Науменко?
- Сбили. Иду и думаю, что сказать Краеву. Молчать уже нет сил. Так дальше воевать нельзя!
Возле командного пункта рядом с Краевым вижу заместителя командующего армией генерала Н. Ф. Науменко (однофамильца нашего погибшего товарища). Доложив о результатах вылета, отхожу в сторону. Сказал только о том, что делала в воздухе моя четверка. Обо всем остальном умолчал. И не потому, что смалодушничал. Что говорить, если генерал сам знает о малочисленности наших групп, отражающих массированные налеты противника? Очевидно, такая тактика обусловлена нашими возможностями. Раз у нас самолетов меньше, чем у немцев, значит нужно хотя бы непрерывным патрулированием создать у нашей пехоты впечатление, что она не беззащитна.
- Покрышкин, ты почему такой злой? - спрашивает Науменко. Внимание всегда трогает, особенно если оно проявлено со стороны большого начальника. Оставив Краева, он подходит ко мне и ждет, что я скажу.
- Нельзя так воевать, товарищ генерал!
- Чем недоволен, говори!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131