Она была настолько мала, что сковывала нас, не давала возможности быстро переходить на вертикаль, когда завязывался воздушный бой с противником. Такие условия патрулирования не отвечали современным требованиям. Свои суждения я подкрепил примерами из практики.
Потом затронул другой волновавший нас вопрос: почему летчикам-истребителям не засчитывают тех сбитых немецких самолетов, которые упали за линией фронта, на оккупированной врагом территории? Получалась какая-то нелепость: ставится задача встречать и уничтожать воздушного противника в глубине его обороны, а результаты этих боев не принимаются в расчет. Не случайно многие летчики стараются держаться своей территории.
После меня выступили другие товарищи. Генерал Вершинин внимательно выслушал всех и даже сделал какие-то записи в своем блокноте.
Совещание закончилось во второй половине дня. Мы расходились с предчувствием, что в ближайшее время на фронте развернутся большие события. Каждый уносил с собой также уверенность в том, что отныне будет больше цениться боевой опыт летчиков, что командование пересмотрит кое-какие приказы, касающиеся нашей работы.
Прощаясь с генералом, я передал ему просьбу Олефиренко.
- Какой же из него истребитель? - удивился Вершинин.
- Разрешите взять его в свою эскадрилью? Я помогу ему переучиться. Он очень хочет стать воздушным бойцом. А если человек всей душой рвется к цели, то непременно добьется своего.
- Что ж, не возражаю, - сказал командующий. - Но смотрите, капитан, не торопитесь выпускать его в бой, пока он как следует не будет подготовлен.
Когда я возвратился на аэродром, у землянки меня встретил Олефиренко. Он прохаживался и курил.
- Чего волнуетесь? - сказал я ему. - Готовьтесь сдавать эскадрилью.
- Неужели?
Глаза его сверкнули радостью.
- Командующий отпускает вас.
- Спасибо, большое спасибо… - только и мог сказать растерявшийся от счастья Олефиренко.
Он сам доставил меня на У-2 в наш полк. Наблюдая за ним в полете, я думал: какое это прекрасное качество - целеустремленность. А еще думал о хороших, по-настоящему братских взаимоотношениях между людьми в нашей армии. И от этих мыслей на душе стало по-весеннему светло.
После совещания в штабе армии в наш полк зачастили корреспонденты газет. Раньше, бывая у нас, они писали главным образом о подвигах, а теперь стали больше интересоваться опытом боевой работы истребителей и особенно тактическими новинками.
Однажды в беседе с корреспондентом я подробно изложил свои взгляды на тактику современного воздушного боя и рассказал о недавних поединках с вражескими истребителями на Кубани. Вскоре в «Красной звезде» появилась большая статья, в которой автор дал четкую формулу нашего соколиного удара: высота - скорость - маневр - огонь. Потом это выражение стало крылатым.
В полк начали приходить брошюры, листовки, плакаты о мастерах воздушного боя. Мы внимательно изучали опыт лучших летчиков всех фронтов, брали его на вооружение.
На пороге стоял Первомай. Замполит и парторг полка уже наметили, какие мероприятия провести в праздничные дни, решили кое-кого послать с докладами в ближайшие станицы. Но последующие события изменили все. 28 апреля я получил приказ немедленно перелететь с эскадрильей на аэродром бомбардировщиков.
- Будете работать вместе, - сказали мне в штабе. Я направился к своим летчикам. За мной неотступно бежал мой верный друг - собачонка из породы овчарок, подаренная мне местным жителем. Назвали мы песика Кобрик. Он крепко привязался ко мне. Мне впервые предстояло оставить его одного в Поповической. Кобрик не отставал, он чувствовал по моим торопливым шагам, по возбуждению, что мне сейчас не до него. Он прибежал со мной к самолету и, лишь когда я поднялся на крыло, вдруг отскочил от возвышавшейся над ним машины. Я порулил к старту. Он уселся точно там, где стоял мой самолет. Я долго видел его на том месте, пока не поднялся на высоту.
На базу «Петляковых» мы пришли перед заходом солнца. Здесь царило полное спокойствие. Четкие ряды «пешек» выстроились вдоль полосы. Наверное, этот парад и тишина толкнули меня продемонстрировать перед бомбардировщиками наше истребительское преимущество. Я распорядился, чтобы группа садилась, а сам, набрав высоту, решил пронестись на предельной скорости над самой землянкой КП.
Стремительно снижаясь, я подумал, что малой высоты для настоящего эффекта все-таки недостаточно, и у самой земли перевернул самолет вверх колесами.
В таком положении прогремел я над аэродромом, а когда выровнял машину, почувствовал запах гари. Что такое? Дым лез в кабину. Горела проводка. Как быть? Срезав круг на развороте, пошел на посадку. Успел сесть. Ко мне подбежали, начали гасить самолет.
Торжественное утро большого наступления для меня было испорчено: пришлось сопровождать две девятки бомбардировщиков тройкой. Я взял самолет своего ведомого и один осуществлял непосредственное прикрытие восемнадцати ПЕ-2. Мое смешное одиночество красноречиво напоминало всем экипажам о моем вчерашнем «трюке». Речкалов своей парой должен был сковывать встреченных «мессершмиттов» и в трудную минуту выручать меня.
Вот «Петляковы» дошли до цели и встали на боевой курс. Я посмотрел вверх и увидел, что Речкалов уже дерется с четверкой «мессеров». Меня беспокоило одно: не пришло бы к противнику подкрепление. Но сегодня в небе появилось столько советских самолетов, что немцы оказались не в состоянии уделить нашей группе должное внимание. Анапа не пылит…
Сбросив бомбы на вражеский штаб, «пешки» повернули домой. Шли прямо на солнце. Оно, огромное, красное, только встало над землей. На него можно посмотреть, но не засматриваться. В небе появился какой-то одиночный самолет. Он быстро приближался к «Петляковым». Мне нетрудно было узнать в нем ЯКа. В первые минуты я было проникся к нему сожалением: «Бедняга, отбился от своих или потерял друга». Но он тут же заставил меня насторожиться: ЯК не пожелал пристроиться ко мне, а прошмыгнул прямо к бомбардировщикам. Я, снижаясь, пошел ему наперерез. Он не изменил курса. Когда мы были на одинаковом расстоянии от последнего «Петлякова», ЯК выпустил по нему очередь и взмыл вверх.
«Вражеский ЯК! - обожгла меня догадка. - Тот самый, таганрогский…» Я уже не мог перехватить его.
- Речкалов, сбей ЯКа! Сбей его! - закричал я в микрофон.
Для Речкалова эти слова были такой неожиданностью, что он не среагировал на мой призыв. ЯК исчез. Обстрелянный «Петляков» нормально следовал за группой. Я шел над ним и думал о ЯКе. Несколько дней назад он уже появлялся в воздухе. Мы дрались с «мессершмиттами», прикрывавшими группу «юнкерсов». Кружили под самой облачностью. Ко мне только что подошел Труд, отставший от четверки Фадеева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131