Подрос и мой отец и вместе с дедом стал работать каменщиком.
А вскоре с дедом случилась беда.
Однажды на строительстве нужно было перенести большой гранитный камень. У троих рабочих не хватало сил даже сдвинуть его с места. Ну, а дед любил подшутить над «слабожильными», потому что, как рассказывала бабушка, «был таким силачом, прости ему господи, что никакой тяжести в руках не чуял». Вот дед и затеял спор. Четверть водки на кон, и камень будет перенесен. Сделает это он один, без всякой посторонней помощи.
Дед выиграл спор, но выигрыш дорого обошелся ему. На всю жизнь стал инвалидом - получил грыжу. С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже и потом уже не смог работать. Благо, что отец к этому времени уже обзавелся семьей, и старикам было, где приютиться.
На следующий год после того, как я впервые в жизни увидел пленившую мое воображение чудо-машину, над городом закружилось уже много самолетов. На улицах стали появляться летчики с яркими нарукавными нашивками - «крылышками». В первые дни летчиков толпами преследовали ребята, среди которых бывал, конечно, и я. Тогда же я начал не без гордости носить вместо шапки купленный в магазине шлем. Подражая взрослым, я иногда баловался папиросой. Моя учительница, узнав, что я хочу стать летчиком, решила использовать это стремление, чтобы заставить меня бросить курить. Она повела меня в анатомический музей. У муляжа легких сказала:
- Смотри, какие легкие у курильщиков! С такими летчиком стать невозможно.
Я сразу же бросил эту недетскую забаву и стал заниматься физкультурой. Хотел стать сильным, здоровым. Раздобыл гири и во время утренней зарядки во дворе ворочал их. Образ летчика, обязательно физически крепкого, сильного, неотступно преследовал меня, во всем определял мое поведение.
В 1926 году мой шестнадцатилетний брат Василий и я заболели скарлатиной. После сорокадневного балансирования на грани жизни и смерти из больницы вышел только я.
Смерть брата, который уже помогал нашей большой семье, вынудила меня пойти работать. Определили меня учеником к моему дяде - кровельщику.
Полуглухой от грохота железа, небольшого роста, худенький, с корявыми, черными от олифы и краски пальцами, дядя Петя считался лучшим кровельщиком города. Я быстро перенял от него эту науку и начал помогать семье.
Дядя меня любил, но нередко мне доставалось от него - «для порядку», как он говорил. С крыш домов неплохо было видно, как взлетали и садились самолеты. Я так увлекался этим зрелищем, что забывал о работе. Окрик дяди не раз заставлял меня вздрагивать:
- Смотри сам не полети… с крыши. А ну берись за молоток!
На второе лето я уже числился кровельщиком Сибстройтреста. Работы было много - город строился, нужно было крыть крыши больших четырехэтажных зданий. Я часто работал сверхурочно.
Ребята иногда посмеивались: «Недаром у тебя такая фамилия - вон ты как приспособился крыши крыть!» Я улыбался, а сам продолжал упрямо мечтать о той «крыше», которая распростерлась над нами, - о небе.
…Однажды утром, проходя по центральной улице города - Красному проспекту, я увидел в газетной витрине объявление о наборе в летную школу. Остановился, прочел и от неожиданности застыл. Прочел еще раз, а тронуться с места не могу. «В школу принимаются лица, окончившие семилетку…» Так… мне еще нужно ее окончить. Но есть и другое условие: «имеющие специальность токаря, слесаря или столяра».
Огорченный, я брел по улицам. Значит, с моей специальностью в летчики я никогда не попаду! Прощай, моя мечта!
Лазая по крышам, я каждый день думал о том объявлении, о своем терзающем душу намерении. Как же быть? Чтобы попасть учиться на слесаря или токаря, нужно встать на учет на бирже труда, которая была главным распределителем рабочей силы по предприятиям. Предприятий в городе было в то время мало, а безработной молодежи - тысячи! И все же я, как только закончился летний сезон, встал на учет на бирже труда и начал каждый день ходить в эту прокуренную, всегда битком набитую комнату - отмечаться.
Родители, которым я больше не напоминал о своем стремлении стать летчиком, в это время уговаривали другого моего дядю, бухгалтера, устроить меня учеником счетовода. Такая «интеллигентная» профессия для многих была, конечно, вершиной мечтаний. Мне она не подходила, я признавал лишь то, что открывало дорогу в авиацию. И я решительно отказался. Это привело к новым ссорам из-за меня.
Время шло. Я снова работал летом кровельщиком, а зимой учился в школе. В 1928 году окончил седьмой класс. Биржа труда ничем не помогла мне.
Наступил первый год первой пятилетки. Новосибирску, в то время еще маленькому городку, вчерашнему Новониколаевску, в этом пятилетнем плане отводилось одно из ведущих мест. Здесь быстрыми темпами начали строиться крупные заводы. За широкой Обью, в степи, рядом с деревенькой Кривощеково, закладывался огромный завод «Сибкомбайн» (теперь он называется «Сибсельмаш»). Молодежь радостно вздохнула: дорога всем безработным - на новостройку, а бирже труда, этому атрибуту старого мира, пришел конец!
Кадры рабочих для нового гиганта машиностроения готовились в ФЗУ. Среди трех тысяч первых «фабзайцев» оказался и я. Меня зачислили в слесарное отделение.
Давний план медленно, но верно осуществлялся. Я торжествовал. Но мое появление дома в форме фабзавучника вызвало упреки. Большой нашей семье мой заработок кровельщика был лучшей поддержкой, чем стипендия фабзавучника.
- Нахлебник! - обругал меня как-то отец.
Я остолбенел, хотя он говорил горькую правду. Чтобы не быть семье обузой, я собрал однажды свои нехитрые пожитки и покинул дом. Дом, где родился и рос.
Здесь оставил я свое детство и решительно шагнул в захватывающие и трудные годы юности. Оказалось, что в тот день я покинул родной дом навсегда.
Устроился жить в общежитии. Его четырехэтажное здание стояло на самом краю соцгородка. Выйдешь из дверей - перед тобой степь, уходящая к горизонту. Посмотришь правее - за Обью синеют таежные леса.
Трудными были годы учебы в ФЗУ. Стипендия маленькая, от родителей помощи никакой. Зима, сибирский мороз такой, что кажется, звенит воздух, а на ногах ботиночки, стоптанные летом. В них же надо и на лыжах походить часок-другой…
Распорядок дня у меня был свой, и очень жесткий. До четырех часов дня - учеба в ФЗУ, вечером - в машиностроительном институте при заводе. А после - по поручению комсомола шел в кружок рационализаторов и изобретателей. Эту нагрузку мне дали потому, что я подал несколько предложений по улучшению производства.
В нашей комнате жили шестнадцать человек. И в соседних не меньше. Продукты получали только по карточкам, и их, конечно, всегда не хватало.
На первом этаже под нами был хлебный ларек, который постоянно дразнил запахом свежего хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131