– завершил свой рассказ Ежинский. – Нам, морферам, от этих грибов никакого вреда и быть не может, а вот вы, люди, под угрозой.
– Мы всегда под угрозой, – отмахнулась Лариса. Не верила она в эти морферовские байки. Чтоб какие-то грибы… – Долго еще идти? Я сапогами ноги стерла.
– Какие вы, люди, все-таки несовершенные существа! – презрительно выразился морфер. – То у вас сопли текут, то диарея мучает, то мозоли…
– Заткнись, умник, – лениво парировало “несовершенное существо”. – Если мы, по твоим словам, такие отстойные, что ж ты без меня в эту дыру не полез?
– Я лазил, – неохотно признался морфер.
– И что?
– Это может сделать только человек.
– Что это ?
Морфер посопел носом, потом сказал:
– На месте увидишь.
– Ладно, – легко согласилась Лариса и стала прислушиваться к песне, которую тихо напевал их грибной конвой:
Я в атаку последнюю шел,
Но судьба изменила герою
В час, когда меня взял и нашел
Тот грибник, что стоял под горою-у-у…
Потом звучала другая, тоже боевая и скорбная песня:
Степь, прошитая пулями, – это не для меня.
Мне б найти свою смертушку у дубового пня.
Вся грибница растерзана, шляпка напополам…
Но врагу своих спор ни за что не отдам.
А уж третья мелодия Ларисе показалась совсем знакомой:
Как на грозный берег генерал-дубина
Вывел цельну сотню белых братушек-грибов,
Тут нас и сложили во одну корзину –
В братскую могилку, да без крышек без гробов!..
Й-эх, любо, братцы, любо!
Любо, братцы, жить!
В кулинарно блюдо свою голову сложить!..
И тут песня кончилась. А грибной привязчивый аромат сменился другим запахом. Запахом холодного и давно непроветриваемого каменного склепа.
– Вот и пришли, – заявил Ежинский, опустил одну из рук, подхватил ею Ларису и потащил за собой куда-то вверх, остальными руками то цепляясь за корни, то расшвыривая попадавшиеся на пути и грозившие расшибить Ларисе голову камни. Лариса чувствована себя как пробка, которую штопор упрямо вытягивает из горлышка бутылки. На лицо ей сыпалась земля и каменное крошево, за воротник куртки проскользнула какая-то ползучая тварь (только не сороконожка!!!), голоса грибного конвоя затихли вдалеке… А потом она, похоже, просто потеряла сознание. Потому что в следующий момент она поняла, что стоит…
…посреди церкви.
Только выглядела церковь как-то ирреально. Лариса осматривалась и видела развалины, груды битого кирпича, торчащие из остатков стен ребра ржавой арматуры, провал над головой вместо купола, и в то же время…
…церковь выглядела целой и невредимой. На стенах с редкой красоты росписью (Лариса даже узнала некоторые сюжеты, положенные в основу: возвращение блудного сына, воскрешение праведного Лазаря, шествие жен-мироносиц к Гробу Господню) висели рядами иконы в золотых ризах и окладах. Перед каждой иконой горела лампадка, покачиваясь на невидимых цепочках, а под куполом громадное паникадило сияло сотней свечек и освещало струящиеся одежды вознесшихся к центру купола херувимов и шестикрылых серафимов… Лариса стояла в центре церкви, возле аналоя, куда обычно кладут праздничную икону, и смотрела на сияющий иконостас и словно затканные бриллиантовыми нитками царские врата…
– Господи, – выдохнула Лариса. – Как такое может быть?
– Может, – равнодушно отозвался морфер, и от звука его противного голоса великолепие стало призрачно-прозрачным, словно было нарисовано на затуманенном дыханием стекле и вот-вот могло растаять.
– Такой церковь была до разрушения?
– Да. Не теряй времени, Лариса.
– А что я должна делать? – Повелительный тон морфера доводил Ларису до состояния тихого бешенства. Ей словно было стыдно за то, что она пришла с этим отродьем сюда. Почему “словно”?
Ей действительно было стыдно. И гадко. Будто привела она в храм грабителя-святотатца. Хотя, конечно, на самом-то деле он ее привел.
– Пока ты не ответишь, что за чудеса творятся с церковью, я ничего делать не буду, – твердо заявила Лариса.
Морфер зашипел, сверкнул глазами, но ответил-таки:
– Это всегда случается. В ночь с субботы на воскресенье. Потому что покойная графиня Делянова…
– Что?!
– …приходит в церковь на всенощное бдение.
– Ты, мерзавец! Ты мне ничего не говорил насчет, того, что нам придется иметь дело с призраками!!!
Морфер зло ощерился, изображая улыбку:
– Не нам. Тебе .
– Мне ! Это еще почему?
– Потому что ты человек, – услышала Лариса спокойный голос, от которого страхом сводило челюсти. – Ты создание Божие, а этот… Это… Вечная пыль, гонимая вечным ветром…
И к Ларисе вплотную подошла женщина в платье старинного фасона: с корсажем, кринолином и шлейфом. Платье, казалось, сшито было из кусков вселенской тьмы. Голову, плечи и лицо женщины закрывала густая темная вуаль, только мраморно-белые руки, обнаженные до локтей, видела Лариса. Руки недвижно покоились на пышных воланах платья, и Лариса мысленно возблагодарила небеса за то, что видит только это. Ибо зрелища лица графини Деля новой она не смогла бы вынести и остаться в живых Она это почему-то поняла очень отчетливо.
– Великий грех лежит на мне и предках моих, – заговорила графиня. Голос ее звучал как прекрасная, но безжизненная музыка. – Сестра прадеда моего согрешила тайной постыдной связью с любимцем Екатерины Великой Лазаревым, который был не человеком Божьим из плоти и крови, а тварью вроде той, что стоит здесь сейчас!
– Морфером? – изумилась Лариса.
– Из Индии Лазарев привез два камня, два бриллианта. И один он подарил государыне, а второй – моему прадеду, чтоб не открывал он никому позора сестры своей. И с тех пор второй бриллиант переходил в нашем роду от поколения к поколению, но приносил лишь горе, ибо он был иеной, заплаченной за то, что род наш – наполовину нелюдской и потому проклятый пред очами Божьими. Мы хотели искупить грех. Мы выстроили храм и в основание престола вложили камень государынина банкира. Но неугодно это было небу, и храм рухнул. А род наш сошел на нет, лишь супруг мой спасся, когда рассказала я ему сию историю, и стал он монахом – молитвенником за грехи мои и рода моего…
– Кончай болтать! – взвизгнул морфер внезапно. – Время!
– Погоди. – Белоснежная рука чуть приподнялась из траурного шелка. – Ты получишь то, за чем пришел, ибо ты оказался хитрей всех своих соплеменников – привел с собой человека. Но если ты еще раз посмеешь… Я покажу тебе свое лицо .
– Нет, нет, прошу прощения, – забормотал Ежинский и даже упал на колени, кланяясь и без конца повторяя: – Mille excuses, madame!
– Благо, что этот – самый худший из них, подобных ему в коварстве среди них больше нет, – бесстрастно сказала графиня, отвернувшись от Ежинского. – Но ты, женщина, все равно опасайся их и не будь с ними. Они – не люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Мы всегда под угрозой, – отмахнулась Лариса. Не верила она в эти морферовские байки. Чтоб какие-то грибы… – Долго еще идти? Я сапогами ноги стерла.
– Какие вы, люди, все-таки несовершенные существа! – презрительно выразился морфер. – То у вас сопли текут, то диарея мучает, то мозоли…
– Заткнись, умник, – лениво парировало “несовершенное существо”. – Если мы, по твоим словам, такие отстойные, что ж ты без меня в эту дыру не полез?
– Я лазил, – неохотно признался морфер.
– И что?
– Это может сделать только человек.
– Что это ?
Морфер посопел носом, потом сказал:
– На месте увидишь.
– Ладно, – легко согласилась Лариса и стала прислушиваться к песне, которую тихо напевал их грибной конвой:
Я в атаку последнюю шел,
Но судьба изменила герою
В час, когда меня взял и нашел
Тот грибник, что стоял под горою-у-у…
Потом звучала другая, тоже боевая и скорбная песня:
Степь, прошитая пулями, – это не для меня.
Мне б найти свою смертушку у дубового пня.
Вся грибница растерзана, шляпка напополам…
Но врагу своих спор ни за что не отдам.
А уж третья мелодия Ларисе показалась совсем знакомой:
Как на грозный берег генерал-дубина
Вывел цельну сотню белых братушек-грибов,
Тут нас и сложили во одну корзину –
В братскую могилку, да без крышек без гробов!..
Й-эх, любо, братцы, любо!
Любо, братцы, жить!
В кулинарно блюдо свою голову сложить!..
И тут песня кончилась. А грибной привязчивый аромат сменился другим запахом. Запахом холодного и давно непроветриваемого каменного склепа.
– Вот и пришли, – заявил Ежинский, опустил одну из рук, подхватил ею Ларису и потащил за собой куда-то вверх, остальными руками то цепляясь за корни, то расшвыривая попадавшиеся на пути и грозившие расшибить Ларисе голову камни. Лариса чувствована себя как пробка, которую штопор упрямо вытягивает из горлышка бутылки. На лицо ей сыпалась земля и каменное крошево, за воротник куртки проскользнула какая-то ползучая тварь (только не сороконожка!!!), голоса грибного конвоя затихли вдалеке… А потом она, похоже, просто потеряла сознание. Потому что в следующий момент она поняла, что стоит…
…посреди церкви.
Только выглядела церковь как-то ирреально. Лариса осматривалась и видела развалины, груды битого кирпича, торчащие из остатков стен ребра ржавой арматуры, провал над головой вместо купола, и в то же время…
…церковь выглядела целой и невредимой. На стенах с редкой красоты росписью (Лариса даже узнала некоторые сюжеты, положенные в основу: возвращение блудного сына, воскрешение праведного Лазаря, шествие жен-мироносиц к Гробу Господню) висели рядами иконы в золотых ризах и окладах. Перед каждой иконой горела лампадка, покачиваясь на невидимых цепочках, а под куполом громадное паникадило сияло сотней свечек и освещало струящиеся одежды вознесшихся к центру купола херувимов и шестикрылых серафимов… Лариса стояла в центре церкви, возле аналоя, куда обычно кладут праздничную икону, и смотрела на сияющий иконостас и словно затканные бриллиантовыми нитками царские врата…
– Господи, – выдохнула Лариса. – Как такое может быть?
– Может, – равнодушно отозвался морфер, и от звука его противного голоса великолепие стало призрачно-прозрачным, словно было нарисовано на затуманенном дыханием стекле и вот-вот могло растаять.
– Такой церковь была до разрушения?
– Да. Не теряй времени, Лариса.
– А что я должна делать? – Повелительный тон морфера доводил Ларису до состояния тихого бешенства. Ей словно было стыдно за то, что она пришла с этим отродьем сюда. Почему “словно”?
Ей действительно было стыдно. И гадко. Будто привела она в храм грабителя-святотатца. Хотя, конечно, на самом-то деле он ее привел.
– Пока ты не ответишь, что за чудеса творятся с церковью, я ничего делать не буду, – твердо заявила Лариса.
Морфер зашипел, сверкнул глазами, но ответил-таки:
– Это всегда случается. В ночь с субботы на воскресенье. Потому что покойная графиня Делянова…
– Что?!
– …приходит в церковь на всенощное бдение.
– Ты, мерзавец! Ты мне ничего не говорил насчет, того, что нам придется иметь дело с призраками!!!
Морфер зло ощерился, изображая улыбку:
– Не нам. Тебе .
– Мне ! Это еще почему?
– Потому что ты человек, – услышала Лариса спокойный голос, от которого страхом сводило челюсти. – Ты создание Божие, а этот… Это… Вечная пыль, гонимая вечным ветром…
И к Ларисе вплотную подошла женщина в платье старинного фасона: с корсажем, кринолином и шлейфом. Платье, казалось, сшито было из кусков вселенской тьмы. Голову, плечи и лицо женщины закрывала густая темная вуаль, только мраморно-белые руки, обнаженные до локтей, видела Лариса. Руки недвижно покоились на пышных воланах платья, и Лариса мысленно возблагодарила небеса за то, что видит только это. Ибо зрелища лица графини Деля новой она не смогла бы вынести и остаться в живых Она это почему-то поняла очень отчетливо.
– Великий грех лежит на мне и предках моих, – заговорила графиня. Голос ее звучал как прекрасная, но безжизненная музыка. – Сестра прадеда моего согрешила тайной постыдной связью с любимцем Екатерины Великой Лазаревым, который был не человеком Божьим из плоти и крови, а тварью вроде той, что стоит здесь сейчас!
– Морфером? – изумилась Лариса.
– Из Индии Лазарев привез два камня, два бриллианта. И один он подарил государыне, а второй – моему прадеду, чтоб не открывал он никому позора сестры своей. И с тех пор второй бриллиант переходил в нашем роду от поколения к поколению, но приносил лишь горе, ибо он был иеной, заплаченной за то, что род наш – наполовину нелюдской и потому проклятый пред очами Божьими. Мы хотели искупить грех. Мы выстроили храм и в основание престола вложили камень государынина банкира. Но неугодно это было небу, и храм рухнул. А род наш сошел на нет, лишь супруг мой спасся, когда рассказала я ему сию историю, и стал он монахом – молитвенником за грехи мои и рода моего…
– Кончай болтать! – взвизгнул морфер внезапно. – Время!
– Погоди. – Белоснежная рука чуть приподнялась из траурного шелка. – Ты получишь то, за чем пришел, ибо ты оказался хитрей всех своих соплеменников – привел с собой человека. Но если ты еще раз посмеешь… Я покажу тебе свое лицо .
– Нет, нет, прошу прощения, – забормотал Ежинский и даже упал на колени, кланяясь и без конца повторяя: – Mille excuses, madame!
– Благо, что этот – самый худший из них, подобных ему в коварстве среди них больше нет, – бесстрастно сказала графиня, отвернувшись от Ежинского. – Но ты, женщина, все равно опасайся их и не будь с ними. Они – не люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78