Опять она в пролете. Несправедливо. Ведь если шрамы должны быть, то они… и должны быть!
А князь расцвел:
– Конечно нет! Вы поверили этой бесстыжей девке, но правда оказалась за мной!
Однако Глас Правды продолжал придирчиво оглядывать спину князя, бормоча при этом, как возбужденный гей:
– Ваше возмущение понятно, prince. У вас на редкость гладкая кожа. Восхитительно ровная. Без единой морщиночки, без единого рубчика… Mon Dieu! Один рубчик все-таки есть, и он портит всю картину!
И Глас Правды как-то хитро поддел ногтем кожу-под левой лопаткой Ежинского. Тот взвыл, но было поздно. Восхитительно ровная и гладкая синтетическая кожа с мерзким потрескиванием отошла от настоящей кожи лукавого князя. Лариса прикусила губу до крови, стараясь унять рвотный позыв. А Глас Правды возликовал:
– Вот так открывается истина! Я свидетельствую, что на настоящей коже господина Ежинского имеется, по крайней мере, полдюжины шрамов от ожогов зеркального происхождения! Вы как-то сможете объяснить их наличие у вас, князь, а также и то, что вы постарались их скрыть?..
Ежинский что-то невнятно пробулькал в ответ и забился в припадке в крепких лапах охранников. При этом по залу распространилась едкая вонь. Очень знакомая Ларисе вонь.
Ежинского отвели на место, где он скорчился в кресле, напоминая полураздавленного богомола.
– Ваши слова подтверждены неоспоримыми доказательствами, – слегка поклонился Глас Правды Ларисе. – Теперь и я, и, полагаю, весь Высокий Суд убедились в том, что не князь Ежинский принудительно был вашим любовником, а вы стали жертвой его необузданной похоти.
– Мы подтверждаем это, – раздалось за спиной у Ларисы. Она обернулась. Оказалось, что прямо в первом ряду сидят князь Жупаев и барон Людвиг фон Вымпель. Как она их раньше не заметила? Очередные морферовские штучки, не иначе.
– Что ж вы раньше-то молчали, когда этот подонок меня грязью поливал? – с неожиданной для нее самой горечью в голосе спросила у своих свидетелей Лариса.
– Простите, сударыня, это было необходимо в интересах судебного разбирательства. Нам требовалось выяснить, насколько глубоко пал наш… соплеменник, а для этого следовало вести себя с ним так, чтобы он был уверен в своей правоте и в том, что Суд Чести явился не по его душу, то есть, простите, инфраструктуру, – дал пояснения Глас Правды, тогда как морферы Вымпель и Жупаев помалкивали и лишь кивали в знак согласия. – Преследуя эту цель, мы создали князю Ежинскому роскошные условия заключения, выполняли все его капризы и тем самым усыпили его бдительность. Его насквозь лживые и клеветнические речи только показали нам, насколько изворотлив и преступен его разум…
– Графиня Делянова сказала мне, что вы, морферы, благородные существа, – заметила Лариса, снова вспомнив снеговую белизну рук и черноту платья высокородной покойницы. – Ваш Ежинский, значит, тоже благородный?
– Строго говоря, касательно происхождения – да, поскольку он полный морфер, или, проще, князь крови. В нем нет ничего человеческого.
– Это да…
– В смысле же этическом господин Ежинский не имеет себе равных по подлости, распутству и себялюбию среди своего вида. Он просто выродок. Паршивая овца, позорящая все стадо…
– Попрошу без оскорблений! – завопила очнувшаяся “паршивая овца”. – Я ведь и на дуэль могу вызвать!
– Никто не станет с вами драться, Ежинский, – отмахнулся Глас Правды. – Шпагу о вас марать только.
В зале поднялся хохот. Ежинский юлой завертелся в кресле, натянул пиджачок на голое тело и с ненавистью поглядел на Ларису.
– Attends, – прошептал он. – Je pas encore ai ouvert tous les atouts.
Но это слышала только Лариса. А потом ей пришлось отвечать на новый вопрос Гласа Правды:
– Госпожа Данникова, только что вы упомянули о… разговоре с покойной графиней Деляновой. Как это понять? Каким образом это произошло?
Ларисин “доклад” о ночной авантюре с подземным ходом, требованиями Ежинского и посещением разрушенного храма зал выслушал, почти беснуясь. Это напоминало премьеру песни каких-нибудь “Дубинушек вдвоем” – текста никто не уловил, но музычка зажигает не по-детски. Как следует Ларису слушал только Суд. И Ежинский.
– Я не знала, что проникновение человека на территорию церкви запрещено вашим законом, – подытожила свой рассказ Лариса. – и шла на это вынужденно, потому что…
“Взамен хотела получить капсулу с ядом. Лариса, тормози. Этого ты сказать не можешь !”
“А Ежинский-то напрягся, сволочь…”
– Так почему? – мягко напомнил Глас Правды.
– Потому что я боялась князя. Боялась, что, если откажусь, он превратится в монстра и уничтожит меня… Ведь прецедент уже был…
“Ой, как это неубедительно звучит! А что еще придумать?! Что?!”
Но Глас Правды, похоже, удовлетворился этим объяснением. А затем в его глазах появился нечеловеческий сапфировый блеск – прямо в тон запонкам.
– Покойная графиня Делянова с вами только говорила?
“Сказать – не сказать?”
– Не только. Она вручила мне нечто, чего, по ее словам, страшатся коснуться морферы, но что составляет их главное сокровище. Она отдала мне второй бриллиант Лазарева.
И тут на зал папа такая тишина, что Ларисе показалось, будто она слышит гудение рельсов под колесами пригородной электрички “Москва – Серпухов”. Хотя где теперь пригородные электрички, сентиментально-нетрезвые рыболовы, созидательно-озабоченные дачники?.. И где доселе нелюбимый, а теперь вдруг ставший милым сердцу городок Серпухов с тайной квартирой, покинутой, похоже, навсегда?.. Зона, курортная зона в одним морферам известной местности – теперешний крест Ларисиной судьбы.
А зона она зона и есть, хоть и с красивыми курортными заморочками. Потому что, едва Лариса заикнулась про камушек, на нее уставились не люди и морферы. На нее глядели, не дыша, человекоподобные существа с глазами пожизненно заключенных. И все глаза, даже глаза Судей, просили одно:
ДАЙ
НАМ
ЕГО!
Лариса даже поежилась. И тут поняла, что на нее давно смотрит Вера Червонцева. Только иным – спокойным и рассудительным – взглядом. Взглядом человека с воли. Это и понятно. Камень-то у нее.
Похоже, это Ларису и спасет. Неизвестно от чего, но спасет.
– У меня нет камня! – громко сказала Лариса не только Судьям – всему залу. – Я отдала его госпоже Червонцевой, поскольку уверена в том, что она…
“…Она у вас на зоне в большом авторитете”.
– …является значительным лицом в “Дворянском гнезде” и заслуживает доверия всех сторон. Можно я сяду на свое место? Я очень устала.
И, не дожидаясь разрешения, Лариса пошла к своему табурету.
“Я вам все сказала. Теперь сами разбирайтесь”.
Но, к удивлению Ларисы, в подробности темы “Вера Червонцева плюс бриллиант” ни Суд. ни зрители вдаваться не стали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
А князь расцвел:
– Конечно нет! Вы поверили этой бесстыжей девке, но правда оказалась за мной!
Однако Глас Правды продолжал придирчиво оглядывать спину князя, бормоча при этом, как возбужденный гей:
– Ваше возмущение понятно, prince. У вас на редкость гладкая кожа. Восхитительно ровная. Без единой морщиночки, без единого рубчика… Mon Dieu! Один рубчик все-таки есть, и он портит всю картину!
И Глас Правды как-то хитро поддел ногтем кожу-под левой лопаткой Ежинского. Тот взвыл, но было поздно. Восхитительно ровная и гладкая синтетическая кожа с мерзким потрескиванием отошла от настоящей кожи лукавого князя. Лариса прикусила губу до крови, стараясь унять рвотный позыв. А Глас Правды возликовал:
– Вот так открывается истина! Я свидетельствую, что на настоящей коже господина Ежинского имеется, по крайней мере, полдюжины шрамов от ожогов зеркального происхождения! Вы как-то сможете объяснить их наличие у вас, князь, а также и то, что вы постарались их скрыть?..
Ежинский что-то невнятно пробулькал в ответ и забился в припадке в крепких лапах охранников. При этом по залу распространилась едкая вонь. Очень знакомая Ларисе вонь.
Ежинского отвели на место, где он скорчился в кресле, напоминая полураздавленного богомола.
– Ваши слова подтверждены неоспоримыми доказательствами, – слегка поклонился Глас Правды Ларисе. – Теперь и я, и, полагаю, весь Высокий Суд убедились в том, что не князь Ежинский принудительно был вашим любовником, а вы стали жертвой его необузданной похоти.
– Мы подтверждаем это, – раздалось за спиной у Ларисы. Она обернулась. Оказалось, что прямо в первом ряду сидят князь Жупаев и барон Людвиг фон Вымпель. Как она их раньше не заметила? Очередные морферовские штучки, не иначе.
– Что ж вы раньше-то молчали, когда этот подонок меня грязью поливал? – с неожиданной для нее самой горечью в голосе спросила у своих свидетелей Лариса.
– Простите, сударыня, это было необходимо в интересах судебного разбирательства. Нам требовалось выяснить, насколько глубоко пал наш… соплеменник, а для этого следовало вести себя с ним так, чтобы он был уверен в своей правоте и в том, что Суд Чести явился не по его душу, то есть, простите, инфраструктуру, – дал пояснения Глас Правды, тогда как морферы Вымпель и Жупаев помалкивали и лишь кивали в знак согласия. – Преследуя эту цель, мы создали князю Ежинскому роскошные условия заключения, выполняли все его капризы и тем самым усыпили его бдительность. Его насквозь лживые и клеветнические речи только показали нам, насколько изворотлив и преступен его разум…
– Графиня Делянова сказала мне, что вы, морферы, благородные существа, – заметила Лариса, снова вспомнив снеговую белизну рук и черноту платья высокородной покойницы. – Ваш Ежинский, значит, тоже благородный?
– Строго говоря, касательно происхождения – да, поскольку он полный морфер, или, проще, князь крови. В нем нет ничего человеческого.
– Это да…
– В смысле же этическом господин Ежинский не имеет себе равных по подлости, распутству и себялюбию среди своего вида. Он просто выродок. Паршивая овца, позорящая все стадо…
– Попрошу без оскорблений! – завопила очнувшаяся “паршивая овца”. – Я ведь и на дуэль могу вызвать!
– Никто не станет с вами драться, Ежинский, – отмахнулся Глас Правды. – Шпагу о вас марать только.
В зале поднялся хохот. Ежинский юлой завертелся в кресле, натянул пиджачок на голое тело и с ненавистью поглядел на Ларису.
– Attends, – прошептал он. – Je pas encore ai ouvert tous les atouts.
Но это слышала только Лариса. А потом ей пришлось отвечать на новый вопрос Гласа Правды:
– Госпожа Данникова, только что вы упомянули о… разговоре с покойной графиней Деляновой. Как это понять? Каким образом это произошло?
Ларисин “доклад” о ночной авантюре с подземным ходом, требованиями Ежинского и посещением разрушенного храма зал выслушал, почти беснуясь. Это напоминало премьеру песни каких-нибудь “Дубинушек вдвоем” – текста никто не уловил, но музычка зажигает не по-детски. Как следует Ларису слушал только Суд. И Ежинский.
– Я не знала, что проникновение человека на территорию церкви запрещено вашим законом, – подытожила свой рассказ Лариса. – и шла на это вынужденно, потому что…
“Взамен хотела получить капсулу с ядом. Лариса, тормози. Этого ты сказать не можешь !”
“А Ежинский-то напрягся, сволочь…”
– Так почему? – мягко напомнил Глас Правды.
– Потому что я боялась князя. Боялась, что, если откажусь, он превратится в монстра и уничтожит меня… Ведь прецедент уже был…
“Ой, как это неубедительно звучит! А что еще придумать?! Что?!”
Но Глас Правды, похоже, удовлетворился этим объяснением. А затем в его глазах появился нечеловеческий сапфировый блеск – прямо в тон запонкам.
– Покойная графиня Делянова с вами только говорила?
“Сказать – не сказать?”
– Не только. Она вручила мне нечто, чего, по ее словам, страшатся коснуться морферы, но что составляет их главное сокровище. Она отдала мне второй бриллиант Лазарева.
И тут на зал папа такая тишина, что Ларисе показалось, будто она слышит гудение рельсов под колесами пригородной электрички “Москва – Серпухов”. Хотя где теперь пригородные электрички, сентиментально-нетрезвые рыболовы, созидательно-озабоченные дачники?.. И где доселе нелюбимый, а теперь вдруг ставший милым сердцу городок Серпухов с тайной квартирой, покинутой, похоже, навсегда?.. Зона, курортная зона в одним морферам известной местности – теперешний крест Ларисиной судьбы.
А зона она зона и есть, хоть и с красивыми курортными заморочками. Потому что, едва Лариса заикнулась про камушек, на нее уставились не люди и морферы. На нее глядели, не дыша, человекоподобные существа с глазами пожизненно заключенных. И все глаза, даже глаза Судей, просили одно:
ДАЙ
НАМ
ЕГО!
Лариса даже поежилась. И тут поняла, что на нее давно смотрит Вера Червонцева. Только иным – спокойным и рассудительным – взглядом. Взглядом человека с воли. Это и понятно. Камень-то у нее.
Похоже, это Ларису и спасет. Неизвестно от чего, но спасет.
– У меня нет камня! – громко сказала Лариса не только Судьям – всему залу. – Я отдала его госпоже Червонцевой, поскольку уверена в том, что она…
“…Она у вас на зоне в большом авторитете”.
– …является значительным лицом в “Дворянском гнезде” и заслуживает доверия всех сторон. Можно я сяду на свое место? Я очень устала.
И, не дожидаясь разрешения, Лариса пошла к своему табурету.
“Я вам все сказала. Теперь сами разбирайтесь”.
Но, к удивлению Ларисы, в подробности темы “Вера Червонцева плюс бриллиант” ни Суд. ни зрители вдаваться не стали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78